Под ливнем и молниями. 8 страница
Шесть дней назад он был на собрании, что успели ему доступно разрекламировать и знакомые и сами вербовщики. Конечно же данное имело место произойти в секрете от домашних, тайком. Ему понравилось, он получил много нового, полезного. Он узнал, что он – избранный сын человеческий, если решился открыть для себя сияние единственно верной стези для саморазвития, постижения своего высокого и великолепного существа. Потом Керт начал читать всученную ему книгу, стоящую недёшево. Доступным и каждому понятным языком в ней сначала говорится о нелёгкой судьбе Андерса Вуна – о том, как он в юности приехал в Мидиан, не имея ни гроша, потом образовал вокруг себя общество учеников, последователей, восхищающихся его уму, порядочности, совестливости, а главное, положениям его религиозного мировоззрения, где всё приветствовалось с радостью и можно было сегодня бить в бубен и вызывать дождь, завтра читать мантры и жечь благовония, послезавтра философски обсуждать главы Евангелия, Талмуда, цитировать Алистера Кроули или Антона Лавея и свято верить в каждый компонент составляющий эту невообразимую уродливую массу. Далее в книге, где изложена лживо биография Андерса Вуна помещён его труд, где идёт упор на то, что чтец достоин лучшего мира, чем тот, где приходилось ему, избранному сыну человеческому, волочить своё грустное существование меж слепцов, глупцов, невеж. Должен быть совершенный мир, идеальный, избавленный от неверных. Прекратятся войны, кровопролития, кризисы, исходящие исключительно от тех, кто не поддерживает Вуна. Керту это нравилось, повышало самооценку, укрепляло эго, ведь за ним – будущее и спасение мерзкой, тонущей ныне во тьме, планеты. Он потреблял всё. Пил по капле информацию, как горсть воды из Леты – реки забвения и утраты себя.
|
|
|
Наконец, образцовый потребитель очнулся, понял, в чём дело, открыл Адели нажатием на кнопку, и пока она идёт, решил дочитать страницу – буквально семь строчек.
Освобождаясь от шарфа, девушка не заметила, как с шеи слетело её любимое украшение – серебряная цепочка с кулоном из горного настоящего хрусталя. Адели надела его перед выходом, как обычно. Оно досталось ей от мамы в подарок, когда она уезжала из родного дома в Мидиан. Ему насчитывалось довольно лет, в связи с чем с застёжкой имелись некоторые проблемы. Она неоднократно ремонтировалась, нужно было быть с ней всегда очень аккуратной. Тем не менее, подвеска скользнула вниз и почти беззвучно упала на пол.
Частый приближающийся стук каблуков заставил Керта положить произведение Вуна на край стола, предательски накрыв его пустой большой пачкой из-под чипсов. Керт сделал важный вид: он на работе и здесь занимается ничем иным, как работает – соблюдает порядок, чтоб ничего дурного ни в баре ни на танцполе не происходило. Да, конечно.
|
|
|
- Аделаида, какими судьбами?.. – простёр он руки к вошедшей племяннице.
- У меня срочное поручение, - улыбаясь, ответила Адели, которой не нравилось, когда её называют полным именем, но она не показывала вида.
- Неужели? – слащаво изумился Флоренц.
- Тётя Мари хочет знать, куда ты подевал ключ от той квартиры, что мы сдаём... Как у тебя здесь душно, - подметила она и расстегнула своё бледно-лиловое пальто.
- А что стряслось? Постоялец заселяется?.. – вздохнув, уныло спросил Керт. В той квартире прошлой ночью он тайно от супруги читал поразившую его до мозга костей книгу. Сегодня он хотел повторить предприятие, а невозможность его начала безжалостно коробить. Узнала бы Мари, что в доме появилась эта ужасная вещь с авторством человека, что жестоко перешёл ей дорогу, так Керту самому бы понадобился охранник и несколько телохранителей.
- Да… Завтра утром Кристиан де Снор пожалует. Его, вроде, так зовут, если не ошибаюсь.
- Держи, - он достал из верхнего ящика стола ключ. Адели положила его в сумочку.
– С тобой всё в порядке? В последние несколько дней я заметила, ты поменялся… - с заботливой тревогой спросила девушка.
- Я? Пфф. Странно, что ты так думаешь. Ничего не происходило, что могло бы меня изменить.
- Раз так, то я не буду мешать тебе работать и потихоньку пойду. И не помешало бы мусор захватить, - и она взяла пустую пачку из под чипсов, что загораживала красный переплёт. А затем она мгновенно подняла на Керта блестящий испуганный взгляд:
|
|
|
- Книга… Та самая… Плохая…
- Ничего не говори Мари! – взмолился Флоренц и усадил Адели перед собой. Керт начал перед ней юлить:
– Послушай, всё, что эта безумная тебе навязывала по поводу Андерса Вуна – грубый подлог. О, ты не знаешь, какой это человек! Благодетель! Благороднейший из людей! Он несёт свет… Ты ничего не скажешь своей тёте, верно? – спросил он. Флоренц был похож на преступника, который пытается договориться с ребёнком-свидетелем, вот-вот уже собравшимся бежать докладывать о чужом злодеянии умным взрослым. Он повторил, не замечая, как Адели собирается плакать:
- Ничего же не расскажешь, да?...
- Не расскажу… - дрогнул её голосок. До этого момента она была уверена, что имя Андерса Вуна обходит её близких стороной. Даже в университете она успела наслушаться различных историй такого плана.
В голове Керта затеплилась мысль: «Может её тоже привлечь? Говорят, что господин Вун поощряет тех, кто приводит с собой новых в братство…» Заученными фразами и цитатами Андерса он начал ведать Адели обо всём, что знал. Он говорил долго, думая, что вершит благую миссию – просвещает человека, потерянного во тьме. Адели выслушивала ради приличия. С каждой минутой она всё более ужасалась тому, что Керт – это что-то другое, будто в него кто-то вселился. Когда она от волнения самозабвенно поднесла руку к кулону из горного хрусталя, то не обнаружила его. «Подвеска! Она пропала!»- воскликнула Адели и теперь уж точно заплакала, но её родной дядя не пропустил это мимо внимания первый раз в жизни, что крайне изумило девушку. Он продолжал говорить, говорить, говорить. В его голову словно закачали mp3-файл и нажал на «плей». Команды «стоп» не звучало. И если бы к нему через минуту подошли посторонние люди и попросили рассказать то же самое, то запись воспроизвелась бы в точности, как таблица умножения или алфавит – механически, слаженно, безжизненно.
|
|
|
-…И вот только тогда, когда каждый человек познает истину, то наступит вечное царствие в гармонии и чистоте! – завершил он мучительный и бесконечный для Адели монолог. И вроде снова пришёл в себя, но лишь отчасти:
- А ты что плачешь?.. Тебя так растрогали высокоморальные заповеди господина Андерса Вуна?
- Подвеска. Подарок мамы куда-то делся…
- О, ты ей так дорожила! Какая утрата! – на этой фразе Керт стал прежним, узнаваемым. Он очнулся. Действительно, какая утрата: увидеть слёзы ближнего и не отреагировать. Какая утрата – ослеплённое сердце. Адели было больно и жалостливо смотреть на него. Она отвела взгляд всторону, на экраны, потом она мгновенно поменялась в лице, запечатлев глаза на одном мониторе и воскликнула: «Посмотри, вон же она!..» Керт повернулся и увидел, что камера слежения в баре выхватила довольно чёткое изображение одного высокого молодого человека у стойки, что держал перед собой ярко поблёскивающее серебром и льдом украшение, точно специально демонстрируя его перед камерой. Даниэль. Потом какой-то юноша с ирокезом взял из его рук памятную и ценную для Адели вещь и положил решительным жестом к себе в карман. Скольд. «Я сейчас вернусь,»- промолвил Керт. Он вышел, так и не выявив обстоятельства, как Адели могла лишиться драгоценности.
Скоро он был на месте и подошёл к компании, где каждый отметил его неожиданное появление вопросительным взглядом и воцарившемся молчанием. Он указал на Даниэля и Скольда и сказал: «Вот ты и ты, пройдёмте».
- Это ещё зачем?- скрестив руки на груди ухмыльнулся Скольд.
- Я подозреваю вас в краже, - фривольно ответил он, подбоченившись. Странно видеть этого непредприимчивого труса, ничего никогда не говорящего в глаза, таким.
- Зря подозреваете, - проговорил Даниэль.
- Верните. Камеры не врут, - потребовал охранник.
- Ничего у нас нет, Керт! Что ты из себя героя строишь! Тебя не узнать, окстись! – рассмеялся Дикс.
- Или вы пройдёте со мной, или я вызову полицию. Сюда. Думаю, вам не кстати, чтобы о вашем бунтарском шабаше узнали эти люди. Или же я просто найду, кому сообщить непосредственно о том, что здесь творится… - Керт почувствовал власть и, шантажируя, не заметил, как увлёкся и сказал лишнего. Он понял, что стоит на стороне огромной силы в лице Вуна - главного человека в Мидиане, под чьим покровительством можно позволить себе больше.
Рейн Авилон готов был его испепелить прямым безмолвным взором, тут же молниеносно пронзившись предположением того, что Керт в секте. Более он никак не мог для себя пояснить его поведение и смысл последней фразы. Об этом же подумалось и Даниэлю. Худшее, что Авилону можно ожидать – это доноса на них и того, что, возможно, «Лимб» закроют. Всё распадётся, прежде чем окончательно назреет мятеж. И опасность нависла. Под его кожей билось негодование. Для Даниэля состояние Авилона не осталось незамеченным. Мой герой обратился к Керту, прежде чем нагрянет на него Рейн:
- Да, хорошо, ведите нас!
И он шепнул Скольду, что так лучше. Тот с понуренной головой и капризным ртом поплёлся на допрос вместе с Дани, чья поступь и осанка не изменилась, и с самодовольным блюстителем порядка - Флоренцем.
Они пошли в комнату,где осуществлялось слежение. Она была в закоулке коридора, далее - чёрный вход. Адели ждала возвращения Керта и знала, что он прибудет не один. Она привела свой лёгкий макияж в порядок, опрятно убрала назад кудри, но её лицо казалось озадаченным. На книгу дяди, так и оставленную лежать на краю стола, она на всякий случай накинула свой шарф: она боялась за Керта, сопоставляя его увлечение с данной средой, где он не главенствовал.
- Сюда! – скомандовал охранник и протиснулся в дверь первым. Даниэль и Скольд вошли, огляделись и акцентировали внимание на стоящей на другом конце комнаты Адели, немного смутившейся. «Хороша-а-а!» - тихонько шепнул Дикс своему другу и заулыбался. У нашего героя в этом не было сомнений с первого мига, как он лицезрел девушку перед собой. Она быстро на него взглянула с долей интереса, но по-детски застенчиво опустила ресницы.
- Как на расстрел! – сказал Скольд Керту.
- Да таких, как вы можно и расстрелять. Вредители общества! – приосанившись, выдал словно аксиому хранитель порядка.
- Ты разошёлся, знаешь ли! Где прежний Керт? – возмутился Дикс. Даниэлю же подобные недобрые восклицания от посторонних людей всегда были пусты. Он больше сейчас склонялся к созерцанию Адели. Она предстала мягким видением, готовым развеяться в миг, майским фиалковым ароматом, что неожиданно пролит меж каменной грубости города. Эфир. Сияние. Тайна. Незнакомка.
- Аделаида, ты знаешь ли кого из них? Это они прибрали твою драгоценность? – важно обратился Флоренц к своей племяннице.
- Ты же не так понял, я её случайно обронила. А они, значит, нашли её просто-напросто… - тихо проговорила девушка, даже чувствуя себя виноватой за произошедшее.
- Какие благодетели!.. – всплеснул руками Керт. - Где это видано, чтоб эти отверженства и расфуфыренные переносчики смуты были благодетелями? Это больные люди!.. Идиоты!
Друзья переглянулись, сдерживая смех за спиной Флоренца. Скольд засунул в свою ноздрю мизинец и, закатив глаза, харизмой предположил, как в этом случае он должен выглядеть. Даниэль театральным жестом смахнул со своей щеки несуществующую слезу оскорбления и понимающе похлопал соратника по несчастию по плечу. И так же понимающе выдал Керту:
- О, Вы правы! Мы болеем клептоманией.
- А это ещё что?.. – мрачно спросил у Дани охранник, насупив брови недоверчиво.
- …Это когда у человека нужда воровать. Вот Вы смотрели такую передачу, где обсуждалась эта психологическая проблема? Там один зашёл в хозяйственный магазин и понял, что он хочет своровать швабру. Вот до какого апогея доходят такие люди! И он её спрятал в штанину и пошёл вот так, вот т-а-ак, - он продефилировал, как это могло смотреться со стороны. Получилось крайне реалистично. Действо сопровождалось заразительным хохотом Скольда. Адели прикрыла рукой озарённые улыбкой губы. Ей определённо понравилось, что красивый юноша не боится казаться забавным. Даже грозный Керт хмыкнул как-то доброжелательно, в связи с чем уточнил у Адели:
- Ты точно их видишь впервые?..
- Да! – отозвалась девушка.
- …Надеюсь, что в первый и последний раз. А теперь возвращайте находку, - рассудил он.
Скольд обречённо достал из кармана подвеску, прощально на неё посмотрел и нагло всучил Даниэлю:
- Я не смогу. Давай ты лучше.
Даниэль бережно взял тёплую серебряную цепочку с неизменно заледенелым кулоном и приблизился к девушке. Она стояла перед ним робея, беззащитно подняв глаза. Чистые. Невинные.
- Ничего больше не теряйте, Адели, - растроганно улыбнулся Даниэль, когда с его ладони искрящимся потоком в её маленькую ручку заструилось украшение.
- Благодарю… - произнесла девушка и вспыхнула взволнованно. Несколько мгновений они стояли друг напротив друга совсем рядом, безмолвствуя и пьянея от неожиданной близости. Даниэль не хотел говорить в это короткое время, когда сквозь неприглядную прозаичность «Лимба» проскользнула поэзия. В его сознании звучало беззвучно четверостишие:
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино…
Здесь дверь громко распахнулась, и вошёл Авилон, который тут же взял охранника за грудки:
- …Керт, а кому бы ты рассказал помимо полиции о существовании «Лимба»? Не Вуну ли?.. Может, ты с ними?! Как хорошо прятаться под тень чужой власти!.. Не так ли?
- …Ещё только одно слово!.. – испуганно вырвалось у Флоренца. Девушка вздрогнула, бледнея.
- Ещё только одно слово и я позову сюда толпу, которая терпеть не может таких, как ты! Побеседуете?!.. – Авилон кричал ему в красное лицо.
Адели не знала, как себя повести. Она вся замерла точно приговорённая жертва под обухом мясника. Она прижалась самозабвенно к Даниэлю. Вдруг возникли две его руки, приподнявшие вверх её лицо, смелый прямой взор, движение губ:
- Всё будет хорошо. Уходи…
- Прощайте… - прошептала она нашему герою, который сейчас чувствовал всю её невесомость, хрупкость, бархат кожи. Она скользнула от него, как развеявшаяся греза. Эфир… Сияние…
Она прошла из комнаты стремительно с опушенным ликом, минуя Скольда, что не пытался Авилона одёрнуть, хотя был очень встревожен.
- Такие, как ты, бездумно разрушают всё!.. Вы - катализатор деспотии Вуна, вы образцовое стадо!.. Из-за вашей глупости страдают другие! – надрывно выкрикивал Рейн, готовый стереть Керта в порошок.
Сначала Даниэль начал его оттаскивать от оцепеневшего Керта, а затем присоединился и Дикс.
- Сегодня он вернётся домой невредимым! Пусть делает всё, что угодно! Это останется на его совести!.. А иначе чем ты лучше Андерса?.. Чем? – произнёс в сердцах наш герой, не допуская того, чтобы Авилон вырвался. Рейн отпрянул,и его фигура точно закостенела - так безошибочно и сильно повлияли на него слова Даниэля. Переводя дыхание, Рейн глухо, но отчётливо сказал:
- Ты не видел, как умирают те, кого ты любишь.
Они оставили Керта в одиночестве.
Он оправился от шока, сел на прежнее место. Продолжил чтение.
Пахло сыростью. На потолке образовались грязные подтёки. Лета в этом сезоне особенно полноводна…
В ночь.
Артур стоял на крыльце особняка. Почти одиннадцать. Вокруг простирался мрак, возможный лишь в последнюю ночь осени. Рубеж сезонов. Нутром необъяснимо выявлялось такое безмолвие, как будто это рубеж двух эр. Громадное пространство впереди, купол небосвода необъятно глубокий, ясный и спокойный – всё словно занавес, скрывающий неразгаданное завтра.
Сегодняшний день увенчался для Артура ощущением того, что он сделал отведённое ему веком и его пребыванием здесь, в мире. Что после остаётся? Смотреть на звёзды. Они лишь блёкло мерцали сквозь зарево, исходящее от Мидиана. Это не те звёзды – это их безликие бедные призраки.
Скоро в безветренном воздухе послышался звук подъезжающей машины, возникли стопы света от фар, что погасли, как только владелец припарковался у ворот. Даниэль.
Он взошёл на крыльцо и на вопрос Артура, как прошло мероприятие, ответил, встав рядом:
- Что-то качественно новое, скажем так. Я не пожалел, что провёл вечер в этом клубе, в небольшой компании своеобразных и замечательных людей, но сама идея места... Нет, это не моя среда. Находясь там, понимаешь безнадёжность и бесправие всех, кого когда-либо угнетали и репрессировали. На время я поверил, что я несчастен, несвободен… Когда я вышел на улицу и увидел над своей головой небо, то мои терзания развеялись. Идут века, подписываются или расторгаются мирные договоры, вспыхивают революции, разрушаются и сроятся столицы, а небо – неизменно. Значит, над теми, кто гнёт вершит и кто угнетён, существует нечто большее, вечное. Надо всем простирается не власть царей, так как ещё и существуют нерукописные законы, иной суд и единственный вседержитель. А мы что?.. Мы путники, странники, а не хозяева. Жаль, небеса здесь просматриваются плохо…
- И мне тоже жаль… - горько, но смиренно проговорил Артур и уже собрался вернуться в дом, как Даниэль воодушевлённо предложил:
- Я не хочу, чтоб тебе было жаль. Давай уедем далеко за город?
- Сейчас? – удивлённо воскликнул старик. Идея его обрадовала.
- Именно сейчас. Сколько ты не покидал особняк?
- Я…
- Не отвечай, я знаю, что долго. Неужели тебе хочется оставаться здесь? Это же скучно!
-Так и быть, вези! – с нетерпением согласился Артур в предвкушении.
Они проехали пустынные дороги Мидиана и оказались на единственной из города трассе, окаймлённой глухим лесом, что укутан в лунные блики и иней. Иногда его громады сменялись серебристыми полями, уходящими в подножья скал.
- Куда мы направляемся? – решил наконец уточнить старик, хотя ему было всё равно. Он точно впервые в жизни видел стремительно проносящиеся хрустальные пейзажи за окном автомобиля.
- В ночь, - улыбнулся Даниэль, - знаю одно место, примеченное мной, когда я добирался сюда… Оно тебе понравится, час ехать в общей сложности.
- Я составил сегодня завещание. В нём, всё, как я тебе озвучил, - констатировал многозначительно старик.
- Это очень важно, да. Но пожалуйста, не упоминай его более. Мы с тобой одинаково понимаем, что слово «завещание» - это синоним смерти.
- Рано или поздно… От неё уйти невозможно. Никогда не поддерживал тех, кто её стремится приблизить. Например, быстрым вождением … - тонко намекнул Артур, косясь на нашего героя, развившего скорость до ста восьмидесяти, что вовсе не являлось пределом для него. Даниэля точно выпустили на волю, указали на слияние земли и небес, на никогда не досягаемый край света, и предложили достичь его одним рывком. Он решил рассказать одну историю:
- Знаешь, как у меня появилась машина? Когда я учился в университете, то сначала получил права. Но сдал всё раза с пятого, потому что всякий раз, когда попадал за руль с инструктором, начинал делать такое, от чего тот кричал благим матом. Потому что он был уверен, что это последние минуты его жизни. Так вот. У меня в группе был знакомый – Ллоид. Мы достаточно хорошо ладили. Он любитель пробовать себя в покере в казино. Фортуна ему улыбнулась огромным выигрышем, что сразу же пошёл на покупку этого джипа. Скоро он меня спросил, хотел бы я такую же машину. Я ответил положительно. Наш разговор был в шуточной и непосредственной манере, мы просто шли по улице из университета. Последовал от него вопрос, что бы я для этого мог сделать. Чисто гипотетически. Ведь есть же такие вещи, через которые можно переступить для достижения чего-то. Я сказал, ради близкого мне человека я могу переступить через многое, но ради вещи такого делать не собираюсь, ведь это вещь, пусть даже джип. Но я добавил, что переступить через свой страх – тоже занятие не из лёгких. И конечно же, он поинтересовался, чего же я боюсь. Причём ответ мой должен содержать именно фобию, как изуверство подсознания, а не философские суждения, на которые я падок. Что ж, у меня есть фобия высоты с детства. «Значит, высоты…»- задумчиво протянул Ллоид. После этого он стал катастрофически серьёзным. И свершил великую глупость. Он сказал, если я пройдусь по бордюру крыши самого высокого в округе здания хотя бы метров двадцать, то он мне подарит машину, даже юридически всё оформит, что сам потом не придерётся, если захочет вернуть. А я знал, что он держит слово. Ллоид ожидал, что я откажусь, скорее всего. Но я не отказался. Нет, не по причине манящего вознаграждения, а потому что мне хотелось сделать что-то безобидное для окружающих, но выходящее за рамки для себя, чтоб в венах пульсировал адреналин. Заключили пари... Знаешь, когда идёшь по узкому бетонному бордюру и сбоку, совсем рядом на тебя смотрит пропасть, то это незабываемо. На тебя снизу ещё весь университет пришёл поглядеть и куча прохожих, плюс полицейские и реанимация (что же не катафалк!)… Мои поджилки тряслись только тогда, когда я встал на бордюр и тут же захотел слезть обратно. Но нет, нужно себя пересилить, если взялся за что-то. Я пошёл аккуратно и чтоб себя отвлечь, ограничил свои действия до балансировки и внутренних раздумий, которые рождались сами собой. «Неужели этот воздух и ветер, горизонт – мои? Какой потрясающий, нерукотворный узор у тех облаков… Как пахнет маем… Как мне дорог каждый, что был на моём пути… Какие чудесные глаза у того ребёнка, что я мельком видел… Мои мечты, молитвы, бессонницы, стихи, печали и радости - как я их люблю! И что бы я был, если не это? Без любви борющийся за справедливость становится жестоким, верующий без неё – фанатик, король – деспот… И как же это много, как же это бесценно – жить! Разве жизнь – не та же тонкая грань, не бордюр на крыше? Ты можешь в любой момент либо соскользнуть в пасть смерти. Или же остановиться, ступить на твёрдую почву, что точно не уйдёт из под ног, вернуться домой в спокойствие, в уют и в обыденность, но и там тебя неизбежно настигнет кончина. А что ты вспомнишь на смертном одре?.. Мягкость дивана, рекламу, шоу? А ещё ты можешь пройти так, что все откроют рты от удивления и скажут: «А ну-ка, повтори!» - вот мои мысли в точности, они запечатлелись навсегда как на скрижалях. По завершении этого я понял, что каждый день мой должен стать так же запечатлённым. А ещё в последствии оштрафовали за хулиганство, назвали, мягко говоря, умалишённым, но это мелочи. Я узнал, как прекрасен был узор облаков, дымен и безмятежен горизонт, как в каждом глотке дыхания расцветал май… Я стал ненавидеть высоту ещё больше, но это у нас стало взаимно, мы поравнялись. Однажды я повторю содеянное, но не знаю, с кем нужно будет заключить пари, и что окажется поставленным на кон. Но точно уже не вещь…
- Ты же мог сорваться… - проговорил Артур.
- Но не сорвался. И я знаю почему. Сегодня я встретил девушку, не увидев которую жалко умирать.
- Замечательно, а как её зовут?
- Адели… Единственное, что я про неё знаю – это имя, прелестное, как она сама. И ещё я знаю то, что мы обязательно должны встретиться. Без этого никак!..
И беседа Даниэля и Артура развилась душевно: Артур рассказал, как познакомился со своей женой Августой. Даниэль и его дед говорили о многом. Исчезло слово «завещание». Впечатление от «Лимба» становилось более сглаженным и менее печальным. Для старика расточились все призраки прошлого. Дорога, то взмывала ввысь, то каскадом рушилась в низины; пролетали мосты, озёра, отражающие млечный путь. Где-то далеко вздымались горы, дремали могучие дубы и кедры, осыпанные звёздной пылью.
Часть трассы была проложена над ущельем и слыла опасным участком. Даниэль припарковал машину на обочине, где завершается лес, включил аварийный режим, погасил фары, сказав: «Вот и наш пункт назначения - ночь.»
Они ступили на заледенелую землю, медленно приблизились к поручням, отгородившим отвес скалы. Внизу, у подножья крутого обрыва змеилась река – тонкая сонно-переливная нить. Лежала равнина, точно нарисованная голубой пастелью. И небо – огромное в россыпи тысяч жемчужных светил, коронованное полной луной, полыхающей белоснежным льдом. И кругом – ни души, ни звука и, казалось, если даже полной грудью вздохнуть или вымолвить слово, то всё пропадёт, растает. Артур был заворожён. Как он мог быть в четырёх стенах, когда в мире есть такое?..
Бледные лучи полночного солнца сделали Артура похожего на древнего мудреца, Даниэля – на Пьеро. Луна может выявить потаённое.
- Помнишь, я тебе обещал спеть, когда у меня будет вдохновение? – тихо обратился наш герой к старику.
- Неужели пришло время?
- Пришло…
- Пой, - вкрадчиво сказал Артур, готовый внимать.
Голос Даниэля – это струящийся шифон, гладкий шёлк, что упоительно обволок синий воздух волшебной вуалью. Он пролился сначала осторожно, чтоб не тревожить весь прекрасный пейзаж, затем он стал частью кристальной ночи, ещё одной жемчужиной в пропасти над их головами, когда колоритно и чувственно Дани вошёл во вкус. Его песня отображалась играющим эхом, взлетала в на мягких крыльях, сотканных из высоких благозвучных нот. Она имела простой мотив, точно умиротворяющий, баюкающий. Слова её взяты из одного из любимых поэтических произведений моего героя:
…Мне нужен талый снег под желтизной огня,
Сквозь потное стекло светящего устало,
И чтобы прядь волос так близко от меня,
Так близко от меня, развившись, трепетала.
Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,
И музыки мечты, еще не знавшей слова...
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!
В этих строках был весь он и его душа. Прекрасная душа!.. Артуру несоизмеримо понравилось его исполнение, он даже пожалел, что вдохновение к его внуку только недавно удосужилось прийти. Не просто же так это своевольное божество благоволило снизойти. Даниэль был влюблён, но пока не знал сам об этом. Он лишь до сих пор чувствовал на своих руках бархат кожи Адели, не забывал о ней, сохраняя драгоценные для памяти её черты.
…Время медленно и незаметно перешло через полночь. Первое декабря. Преодолён рубеж сезонов.
Когда они вернулись обратно в особняк, то впервые за двадцать с лишним лет Артур заснул сладко и глубоко. Он закрыл счастливые глаза, чтоб они увидели завтра, несущее рубеж двух эр…
Зов.
Город Мечты. Мидиан. Он беспристрастен и равнодушен к Кристианау де Снору. К нему – тысячу дней лелеющего единственную грезу. Трепета, коим де Снор обозначил их встречу, хватит на двоих.
- Что же Вы так по сторонам озираетесь, точно в сказку попали? – недовольно буркнул таксист, грузящий в свой старый полумёртвый автомобиль его вещи. Там были бережно упакованные холсты. Кристиан, очарованный Мидианом, стоял возле него с мольбертом подмышкой и небольшой дорожной сумкой. В это время у таксиста была работа не из лёгких: Кристиан взял с собой самое важное – немалочисленные плоды его творчества, все картины, кроме одной - той, что с незнакомкой, волею нездешних сил перешедшей к Яну Грегору. Но образ холодной и по-неземному прекрасной королевы запечатлелся в нём прочно, как высеченные на гранитном надгробном памятнике инициалы. Он ловил себя на мысли: «Она здесь, где-то в Мидиане. Она ходила по этим улицам… Я знаю, я верю, я чувствую…» Он - сомнамбула, ясновидящий всё, кроме мимолётного и тяжко бренного: вокзальных скрежетов, гудков, расталкивающих друг друга в спешке людей, едкого замечания нанятого таксиста, пусто надеющегося, что клиент ему поможет загрузить свой же багаж, а не останется безучастным. Кристиан был участен лишь до того, что его лично интересовало и увлекало. Талантливые люди часто до неописуемого эгоцентристы.
Он думал, скользя ярко-зелёными глазами по косым обликам ветхих построек, рубцы времени на которых неумело скрыты краской цвета тошноты: «Я нарисую в этом городе великие картины, что достанутся вечности в дар…»
- Уф, неужели готово? Прошу в карету, господин!.. – цинично вымолвил раздражённый таксист.
Де Снор, не желающий расставаться с мольбертом, занял место на заднем сидении. С хрипом и рокотом машина завелась. Они двинулись в путь по нужному адресу по давно не ремонтированным дорогам. Кристиан молчал. Через несколько минут водитель спросил:
- Что это у Вас за поклажа?..
- Я художник. Это мои полотна.
- И меня, стало быть, нарисуете?..
- Если пожелаете, то за определённую плату могу.
- Только Вы цвет лица преобразите, посвежее сделайте. Вот шрам у меня на брови тоже бы хотелось убрать, а ещё благородной седины не помешало бы! Вы же художник, вы должны создавать прекрасное!
- Прекрасное!.. Художник не должен слякоть делать звёздной пылью! Он должен так написать подножную грязь, чтоб она более поразила созерцающего, чем то, что эстетически уже прекрасно.
Таксист перестал с ним вести диалог, потому что, во-первых, он ничего не понял из данного высказывания, а во-вторых, ему показалось, что этот юноша обозвал его грязью и слякотью, указав на то, что он несовершенен. А вот на собраниях Андерса Вуна ко всем относятся, как к совершенным, идеальным, как к венцам творения. Это он не понаслышке знал, ровно неделю назад впервые придя в «братство». Сегодня, в субботу, должно состояться очередное в четыре часа дня, как и обычно. Сейчас безымянный таксист убедился в том, что «неверные» в самом деле очень скверны и далеки от правды…
Кристиан скорее обрадовался, чем огорчился, что с ним далее прекратили говорить. Он уже очень давно не встречал человека, способного его понять, что отметилось некоторой тоской. Он рад стать каменным, но человеческая природа не допустит. Его душа голодала по другой душе, по своему близнецу, пусть отличаемому и нетождественному, но родному.
Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!