Под ливнем и молниями. 1 страница

МИДИАН.

Автор – Анастасия Маслова.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Змея оправдана звездой,
Застенчивая низость - небом.
Топь - водопадом, камень - хлебом.
Чернь - Марсельезой, царь - бедой.
Стан несгибавшийся - горбом
Могильным, - горб могильный - розой...

 

Предыстория.

Артур Велиар – это человек почтенного возраста. У него огромное состояние, а живёт он в роскошном средневековом особняке на самой окраине Мидиана.

Мидиан – город, который тщетно искать на любой карте. Это пока всё, что я на данный момент могу сказать про него. Ныне в центре внимания – Артур Велиар.

Этот старик существовал в гордом уединении в своём доме, соседствуя с призраками своего сумрачного прошлого. Пусть щёки его были покрыты сетью морщин, а бледные тонкие веки тяжело надвинулись на усталые глаза, но время не тронуло главного – его памяти. Он находился в здравом уме, а воспоминания прошлого были свежи, будто бы всё это произошло совсем недавно. Может, именно поэтому его вид был столь хмур, сер и угнетён. Точно на худые и порядком сгорбленные плечи рухнула дюжая гора. Он всё думал, молчал и вздыхал, иногда принимая нехотя визиты гостей или изредка обмениваясь сухим словом со слугой, который руководил в доме бытовыми заботами. Заслуженный покой его старости стал почти покоем загробным. Особняк он называл склепом. И знаете, это был очень богатый склеп.

О денежном состоянии господина Велиара в городе ходили легенды, кружащие головы многим завистникам. О его готическом жилище слагали страшные истории. Но жизнь его и его далёких предков анализу не подвергалась – люди боялись даже мысленно лезть в этот тёмный омут, где сами знаете, кто водится. Мистическую и незаурядную репутацию свою Артур воспринимал с огромным благоговением. В силу его аскетичного характера, он ликовал, что многие обходят его дом стороной. Он жутко не любил посторонних. И всё бы у этого старика было хорошо, если бы в «склепе» его не ютилось так много тех самых призраков прошлого. Теперь перейдём непосредственно к ним.

Этот старик, Артур, в своё время с ныне покойной супругой произвёл на свет одного наследника. Следует назвать его имя – Торесен. По совместительству он и родительская гордость и надежда. Был. Двадцать пять лет тому назад между тогда ещё юношей Торесеном и Артуром состоялся крупный скандал. Наверняка в ходе этого события молодой человек узнал что-то очень его огорчившее, затронувшее за живое. Вскоре Торесен покидает отчий дом и начинает жизнь самостоятельную вне города, вне всякого внимания со стороны Артура. Остаётся только догадываться, что послужило причиной такой серьёзной размолвки между родными людьми, если юноша решил сорваться с места и, кое-как собрав чемодан, покинуть Мидиан. Ручаюсь, что причина была весомой, но Артур ни с кем не говорил об этом случае. И за это время «блудный сын» не написал ни одной весточки. Поиски ни к чему не приводили все долгие годы. Где, с кем и как он – вот основные вопросы, которые часто бессонными ночами заботили несчастного Артура. Это самые тревожные вопросы, ведь на них не было ответа. Пока ещё не было.

Но существовало ещё много, много и других тревожных призраков, окружающих нашего Артура. Все эти тени, которые не могут кануть в Лету, подстерегали его повсеместно. Когда он просматривал старые толстые фотоальбомы и видел фото прошедших времён, где всё иначе, то это было мучительно. Когда он проходил мимо портретов своих предков в специально отведённом для таких картин зале, то это тоже создавало мучение. И так бы он мучился, принимая это за должное, так бы и покрывался пылью в своём величественном особняке, так бы и волочил безрадостное и одинокое существование… НО. Однажды лёд тронулся. Некоторые призраки обросли плотью.

 

Склеп.

Седое ноябрьское утро ничего не предвещало. Оно ещё не освободилось от ночной мглы. Темнота бродила среди влажных замшелых стволов векового леса, зеленоватые тени запутались в кронах нагих деревьев. Природа была точно испещрена крохотными чёрными язвами и ожидала появления белоснежных хлопьев снега, чтоб излечиться от их студёного поцелуя. А вместо танца снежных стай небо рождало мелкую ледяную изморось. Она висела бледной пылью в воздухе, где разлились запахи тлена и холода.

Посреди скудного и горького пейзажа и находился «склеп» Артура Велиара. А являл «склеп» собою трёхэтажного сказочного великана. Немой властелин этих мест возвышался над макушками деревьев, как скала - над фьордом туманных лесов. Вблизи же здание выглядело словно искусно сплетённым из тонкого каменного кружева, которое змеилось меж вытянутых стрельчатых окон и статных колонн. Особняк, сотворённый столетия назад по образу и подобию готического храма, очаровывал и фантастическим видом, и прохладными блесками витражей и, самое главное, загадочностью. Он – находка для жадного взгляда художника или поэта, влюблённого в тёмную романтику.

По небольшой петляющей дороге из Мидиана, которая и соединяет «склеп» Артура и сам город, иногда шли неприметно молодые люди или барышни с задумчивыми очами. Они следовали мимо железного забора, увенчанного острыми пиками, и любовались особняком. Они садились неподалёку на круто выступающие из волглой земли корни деревьев и тушью рисовали его, отправляясь в мир грёз, волнуемые потрясающими видами. Они гадали, что же он может скрывать в своих недрах. Должно быть, зловещие загадки, мистерии, зеркала со странными отражениями…

Они не подозревали, что особняк прежде всего хранит ни что иное как самое обычное человеческое отчаянье простого ворчливого старика Артура Велиара.

А вот и он, взгляните, стоит возле окна в собственном кабинете, укутанный в вечный плед, который грубыми ниспадающими складками обозначает его хилое тело. В бледной жилистой руке – фарфоровая чашечка с чаем, украшенная изящной гравировкой его инициалов. Из неё идёт густой пар. Артур пока даже не пригубил напитка – он меланхолично созерцает осень, бесслёзную и траурную. Его тяжёлый взгляд катится по верхушкам прозрачных крон и застывает на мутном горизонте, где туман сливается с небом. Он глядит в зеркало и видит своё отражение в каждой дрожащей на ветру ветке, в каждой ледяной пылинки измороси. Он любил смотреть из окон своего кабинета, поскольку в обзор не попадались очертания Мидиана и даже нити дороги к этому городу. Мидиан он не переносил хлеще чужаков и посторонних, навязчивых людей. И неприязнь зародилась ещё давно, во времена его молодости.

Тогда он имел во взоре безукоризненно блестящую сталь. А ныне она была под мёртвым слоем пыли. Худое и угловатое лицо его сохранило тонкость черт, присутствие всеобщей продолговатости пропорций. Но, надо признать, его нос был излишне великоват, что делало его обладателем хищного профиля. Из-за волевых и мужественных линий скул, пергаментного цвета щёки очень впали, усеянные хаотичными узорами старости. А та вдобавок серебрила волосы и рисовала тени бессонниц под глазами.

Что же касается его кабинета, то он соответствовал хозяину, беспрекословно подчиняясь закону увядания. На глади тяжеловесной мебели из красного дерева угасли лаковые блики. Благородные винные оттенки, составляющие цветовую гамму комнаты, казались выцветшими и невзрачными. Облицованные, опять же, красным деревом стены и почти чёрный паркетный пол словно созданы из гранита. Кабинет просторный, ухоженный, сдержанно роскошный, но тем не менее постороннему человеку было бы сложно в нём длительное время находиться из-за присутствия духа чего-то гнетущего и неживого. А Артур напротив проводил здесь почти всё своё время. На массивном рабочем столе остался след его пребывания – это больших размеров фотоальбом, обитый зелёным бархатом. Ныне он покоился ровно в центре стола. Он ещё сохранял на себе вялое тепло рук господина Велиара и его медлительный и пристальный взгляд, который в сотый раз отслеживал на снимках до боли знакомые черты. Этот альбом был полностью посвящён его «блудному сыну». В нём – вся хронология жизненного пути Торесена, начинающаяся с ранних лет, охватывающая первую юность и уже сознательную молодость. А потом хронология непоправимо прервалась. За двадцать пять лет Артур изучил досконально каждое фото, даже надписи, оставленные Торесеном на оборотах. Старик проанализировал каждый нетерпеливый и экспрессивный взмах подчерка и заострённость букв. Фотоальбом оказался связующим звеном между Артуром и его чадом, мутной вспышкой света в пропасти небытия между ними. Данный зыбкий свет – единственное, что осталось от его надежды получить хоть какую-то весть от Торесена или же дождаться его возвращения. И то и другое представлялось ему несбыточной пламенной грезой, которая еле слышно шевелилась в его беспокойном сердце и таяла в седом ноябрьском утре.

Оно ничего не предвещало, пока в дверь кабинета не раздался решительный и быстрый стук, разбивший тишину. Помедлив, Артур раздражённо и нехотя промолвил: «Войти можно!» Вы свидетели случая, когда тон реплики противоположен её содержанию.

Конечно же, это его слуга, упомянутый мимоходом мной. Он не только следил за порядком в особняке, но ещё и сообщал Артуру о различных гостях, что имели смелость постучаться в дверь «склепа». Слуга - человек лет сорока, имени которого Артур уже не помнил, как нечто незначительное. Он очень опрятен, невысок и ныне чем-то взбудоражен. В руках он держал обыкновенный прямоугольный конверт. Он приблизился к Артуру и хорошо поставленным голосом проговорил, еле скрывая взволнованность:

- Господин Велиар, к Вам гость.

Артур, не оборачиваясь к нему, апатично и устало ответил:

- Господин Велиар болен, имеет неотложные дела или же просто отсутствует по причинам личным. Я же попросил, чтобы сегодня ты мне не доставлял подобных известий.

Чуть сконфузившись, слуга неловко улыбнулся:

- Понимаю, да. Но, позвольте заметить, что гость особенный.

- У меня не может быть особенных гостей.

Теребя краешек конверта в своих неспокойных руках, слуга произнёс вкрадчиво:

- Понимаете, с Вами желает встретиться сын Торесена.

Артур чуть вздрогнул и повернулся с явным недоумением на лице, чтоб переспросить почти по слогам:

- Торесена?..

- Торесен – Ваш сын, - полагая, что недоумение старика связано с тем, что он не помнит уже никакого Торесена, мягко уточнил слуга. Кривой и небрежной усмешкой господин Велиар отреагировал на нелепое предположение и, не теряя надменного выражения лица, воскликнул:

- Чёрт возьми, я знаю, что он мой сын! А гость, по всей видимости, шарлатан.

- Но, господин Велиар…

Но господин Велиар холодно отрезал:

- Я прошу, чтобы ты избавился от визитёра. Тоже мне – искатели лёгкой наживы! Ближе к моей смерти половина этого проклятого города таких наследников наберётся.

Слуга показал ему конверт и выдал:

- Тем не менее, особенный гость передал это. Письмо от Торесена. Оно запечатанное…

Артур впился взглядом на белоснежный прямоугольник, мгновенно различив тот самый почерк, изученный от и до. Его пальцы сами разжались и фарфоровая чашечка упала на паркет, разбившись вдребезги. Обеими руками он схватил письмо и широко открытыми глазами не то вопросительно, не то опешив от удивления, посмотрел на слугу. Артур в полузабытье проговорил отрывисто:

- Вот. Любимая чашка с гравировкой моего имени разбилась…
- Верно … В этом мало приятного. А как же быть с визитёром?
- Пусть чуть подождёт, я скоро спущусь.

Выслушав наказ, безымянный слуга поспешил покинуть кабинет, оставив Артура наедине с письмом – с долгожданным посланием из пропасти неизвестности…

 

Из пропасти.

Надо подметить, что Артур необыкновенно боялся прочесть содержимое конверта. В его голове проносилась масса мыслей, рождённых в горячем смятении и в вихре бреда. Распечатывая заветный посыл, он с замиранием крови, обыгрывал несчётные ситуации, при которых Торесен решил написать ему. «Только бы всё было хорошо…» - с этой мыслью он достал письмо, сев за стол. Он второпях надел очки и развернул сложенный втрое тетрадный лист, исписанный колючими убористыми буквами. Он ощущал такую же колючую тревогу, исходившую от листа. Артур начал читать полушёпотом, собравшись мыслями:

«Здравствуй. Прошло ровно двадцать пять лет с тех пор, как мне пришлось вас с матерью покинуть. Я знаю, что она умерла почти сразу, как событие моего уезда имело место быть. До недавнего момента я не понимал, что такие вещи можно принимать столь близко к сердцу вплоть до трагичного исхода. Я всегда ставил разум и область логики превыше чувств, и ты неоднократно с печалью подмечал, что эта черта во мне неисправима. Ты считал меня за человека, чьё несчастье именно в этом – в неспособности любить и простить. Я всячески отнекивался, внимая гордости, честолюбию. Только сейчас на исходе своей жизни я понимаю, как ты был прав,» - Артур запечатлел пристальный взгляд на словах «исход жизни» и, чувствуя, как кровь пульсирует в висках, читал ниже изложенное: «Источник моего угасания заключён в материи, которую ставил над всем духовным. У меня запущенная опухоль мозга, а это выглядит иронично и смехотворно в моём случае. Не правда ли?» - Артур не чувствовал, как из его глаз скатились две тяжёлые слезы. Да, это одна из черт характера Торесена – смеяться над тем, над чем крайне неуместно и противоречиво смеяться. Старик потерял любое ощущение себя и своего присутствия в мире. Для него существовали лишь зигзаги угловатых букв, складывающихся в страшные слова. В завершении письма было сказано: «Мог бы я подняться с кровати, то приехал бы. Я приехал бы уже другим, а именно человеком, стократ переоценившем свою жизнь. Она ошибочна. Не знаю, долго ли я ещё проживу. Прости меня.»

Внизу стояла датировка, обозначенная серединой этого лета.
Артур машинально сложил письмо втрое и аккуратно расположил его на фотоальбоме, обитым зелёным бархатом. Это как гранитная плита посреди густых кладбищенских трав. Он сидел в глубокой задумчивости, отстранившись от всего насущного и окружающего его.

Так может ещё не всё потеряно, и он сможет навестить сына, где б тот не находился? Место отправления на конверте ему ни о чём не говорило, но он найдёт, примчится и скажет тяжко больному и единственному, что давным-давно его простил. Прошло почти полгода, но ничего, люди с таким заболеванием могут ещё столько прожить. Пусть письмо выглядит, как исповедь, как последнее надрывное раскаяние, но, может, есть крохотный шанс надеяться на лучшее? Ведь есть же?..

Артур так схватился за крошечный оплот веры, что позабыл про все другие обстоятельства. И когда смех, похожий на юный смех Торесена, отдалённо прозвучал откуда-то с нижнего этажа, то Артур серьёзно задумался, не сходит ли он с ума. Чуть оправившись от негодования и сердечного удушающего жара, он вспомнил, что это страшное и одновременно обнадёживающее письмо доставил никто иной, как «особенный гость»… Пришло время познакомиться с ним.

Даниэль.

Когда безымянный слуга удалился из кабинета господина Велиара, то он суетливо и незамедлительно направился в парадную залу, где был оставлен сам внук Артура. Под наследником знатной династии, принцем голубых кровей и представителем богатого рода подразумевался юноша довольно примечательный. Но выделяла его не приверженность к привилегированной фамилии.

Он скромно расположился на софе в стиле ампир в этой комнате. И я не могу не заметить всей её масштабности и великолепия, её блистательного убранства. Полукруглая и огромная лестница в два крыла была сделана из белого мрамора. С головокружительно высокого потолка холодно взирали серебряные переливы рогатой люстры с украшениями из горного хрусталя. Всё помещение сравнительно с облаком из-за обилия белого цвета, выполированных до глянца гладких поверхностей и лёгкой ажурности на винтажной мебели. Даже в кремовый атлас софы, пуфов и кресел, казалось, вплетены блестящие нити.

Наш герой, этот «особенный гость» и не предполагал, что мрачный фасад старинного особняка будет скрывать такой островок сияния. Терпеливо ожидая возвращения слуги от Артура, он с интересом обводил очами этот сверкающий мир, куда он попал.

Юноша даже и представить не мог, как здесь было бледно и темно до его появления. Вместе с ним стало светлее, поскольку он зашёл в белоснежное королевство, по сути мёртвое и ледяное, неся собою совершенно иную красоту. И она сильнее всего того поразительного великолепия, будучи красотой, в которой - жизнь.

Прежде всего, она выражалась, конечно же, в его взгляде. Он обладал прозрачно-голубыми глазами с вкраплениями в них сочно-бирюзового оттенка. В них не было спокойствия – там простиралась сокровенная и таинственная задумчивость. В них нет безудержной энергии – есть трепет неутолённой жажды. Это два глубоких небосвода, лазурь, источающая зной. Внимательному наблюдателю показалось бы, что его взгляд печален совсем по-детски, хотя на вид юноше можно было дать чуть более двадцати. В его молодом лице была приятна каждая деталь: и точёные строгие линии скул, которые он позаимствовал у Артура, и мягко очерченные губы, и прямой нос, удивляющий аккуратностью линий, и, наконец, длинные и широкие вороные перья бровей, изумительно очерченные и выразительные. Пряди волос того же ночного, чёрного цвета обрамляли его немного смуглое лицо. Сами же волосы доходили до середины лопаток, пушистые и вьющиеся крупными небрежными изгибами. И поверх всего присутствовало в его лице нечто такое, что почти нельзя уловить мыслью или обозначить словом. И качество это заставляло задержать на нём внимание,чтобы вглядеться. Именно так же хочется всматриваться в бесконечный морской горизонт. Словно такое магнетическое качество шло из самой его души…

Но с повествованиями про душу его мне следует пока повременить. А сейчас весьма кстати сказать, что душа жила в теле, которое из-за высокого роста казалось излишне стройным, но со слаженными пропорциями. Душа жила под лёгкой одеждой, не соответствовавшей концу осени. И вещи, в которых он был, представляли собой нечто очень посредственное. В них цветовая гамма варировала от простого чёрного джинсов до застиранного чёрного хлопковой кофты. Поверх накинута чёрная куртка из грубой материи, выцветшая на солнце. Ну, а цвет его тряпичных кед, я думаю, вы уже угадали.

Это его портрет в основных чертах. Для завершения же следует назвать имя юноши. Перед вами предстал Даниэль Велиар.

Безымянный слуга, проворно сбежав по лестнице и спешно приблизившись к Даниэлю, сказал, что Артур принял письмо и повелел ожидать его в скором времени. Молодой человек вдохновенно улыбнулся и произнёс с чувством: «Спасибо Вам!»
Эти слова благодарности тронули человека, привыкшего быть безликим исполнителем приказов, но он только учтиво кивнул головой и пригласил Даниэля в гостиную.

 

Вильгельм.

Гостиная была на втором этаже. Она не уступала парадной зале величиной и просторностью, но представляла собой нечто иное. Снова здесь присутствовало обилие гладкого гранита, но он уже тёмно-изумрудный. Это была комната, созвучная чаще давно покинутого сада, где взгляд утопал в зелёном бархате и в приятном полумраке. Роскошные и добротные предметы домашней утвари затемнены временем на столько, что казались обсидиановыми. В гостиной располагался высокий старинный орган. По бокам его находились два пышных букета белых лилий в позолоченных вазах, поставленных на низкие колонны. Червлёной позолотой отливали и рамы картин с пасмурными пейзажами гор, сонных равнин. На некоторых запечатлелся томный исход лета со спелыми пшеничными полями, на других встречалась зыбь апрельских рек и сквозные веера ив. На полотнах теплилась изнеженная и меланхоличная майская заря, восходили луны и таяли сиреневые очертания городов. Эти произведения искусства, выполненные талантливой рукой, сразу же привлекли внимание Даниэля, причём в одно мгновение казалось, что он так ими заинтересовался, что для него всё остальное прекратило существовать.

Безымянный слуга пригласил его присесть за столик с предложением чая или кофе.

- А… Кофе. Крепкий. И сладкий, - ответил «особенный гость» садясь в бархатное кресло сконфуженно, поскольку перед этим неловко задел коленом столик.
Несколько минут спустя Даниэль уже втягивал излюбленный и густой аромат нежно-горького снадобья, что присмирило его растерянность. Слуга хотел было уже сорваться бежать дальше по своим делам, но тут Даниэль обратился к нему со словами:

- Вот знаете, я не проснусь, если не выпью кофе. Это такая важная вещь любого моего утра, где бы я не находился. Признаться, я много путешествую. Даже слишком, - и он засмеялся. Слуга решил оставить свои дела и поддержать разговор:

- Господин Артур напротив предпочитает постоянство своего дома. Полагаю, ему будет интересно узнать от Вас, что же происходит за пределами его владений.

- Всего и за вечность не описать. Не думаю, что смогу остаться здесь на такой срок. Впереди ещё столько дорог, городов... Но Мидиан произвёл на меня огромное впечатление. Он встретил меня пробками и лабиринтами улиц, но, тем не менее, успел в себя влюбить.

- Редко, когда человек, впервые посетивший Мидиан, может сказать подобное… -- заметил слуга, с разгорающимся интересом наблюдая Даниэля. Эта пытливость была непонятна нашему герою, потому что вызвана она была далеко не подозрением. Сегодня у ворот, когда слуга соизволил выйти к ждущему час у железных прутьев юноше, произошло нечто неоднозначное. Сначала Даниэль изложил очень кратко суть, почему ему нужно к Артуру. Слуга недоверчиво и прохладно его послушал, но в дом пускать так и не желал. И только после того, как он заглянул в паспорт «особенного гостя», то поменялся в лице. Этот парень и впрямь – Велиар… И тут же у встретившего изменился тон и поведение, словно фамилия играла решающую роль. То Даниэля тогда удивило: он обыкновенный человек, у которого просто не может быть слуг. Но сейчас он, как бы ни играл соблазн узнать, что такого в его принадлежности к Велиарам и к Артуру, пытался вести себя обычно. Он продолжал беседу, отвечая на примечание слуги:

- Просто возникло странное чувство чего-то созвучного мне. Возможно, это произошло потому,что здесь живёт мой близкий родственник. Или же я так истосковался по очарованию средневековья. Я бы предположил, что попал в сказку, если бы можно было убрать тысячи машин, неоновые вывески, неказистые современные постройки и вечно спешащих, озлобленных в каждодневной толкотне людей. Но не подумайте, вас убирать не надо, - и Даниэль снова рассмеялся. Он говорил быстро и увлечённо. Слуга заметил, что у него особенный «эс». Точно звук этот у него был облачён в мягкие, лёгкие одежды. У Даниэля нижний ряд передних зубов был неровен, что он не силился скрывать – его улыбка перебарывала стеснение. Своей непосредственной и простой манерой общения он сумел расположить к себе человека, его встретившего, этого безымянного слугу. Но вдруг он осёкся:

- О, извините, а я совсем упустил из вида… Как вас зовут?

- Вильгельм, - ответил слуга неуверенно после короткой паузы, осмысливая последнюю реплику собеседника.

- Скажите, Вильгельм, а что это за картины? – и Даниэль легонько кивнул в сторону стены, где висели полотна.

- Некогда господин Артур увлекался живописью.

- Это прекрасные полотна. Тем они замечательны, что несут чувство.

- И что же Вы на них видите? – поинтересовался Вильгельм, внимательно слушающий его. Тот вдумчиво остановил взгляд на одной точке и через мгновение сформулировал:

-...След чего-то горького и безутешного. Точно природа плачет вместе с творцом.

Они помолчали крохотное время, за которое взгляд Даниэля не изменился. Он точно погрузился в себя, в заветную думу, как в сон, но быстро встрепенулся и отвлечённо, как ни в чём не бывало, промолвил не без самоиронии:

- Я бы тоже с удовольствием рисовал, если бы мои руки росли из правильного места, а не из…

- Ну, Вы имеете другое немаловажное качество. Вы первый из тех, кто носит фамилию Велиар, и кто счёл имя простого слуги ценной деталью и смог заговорить с ним на равных… Вам многое чуждо здесь, Вы многого не знаете, да. Вы здесь новый человек. И Мидиан - это область, для Вас пока что не изведанная. Я поясню хоть немного. Так вышло, что ещё прадед моего прадеда был придворным здесь. Я продолжаю традицию и своеобразный обряд, которому пара сотен лет, если не больше. Мне есть, с чем сравнить. Не удивляйтесь! Сейчас я присутствую при историческом моменте, который не укладывается в моей голове, - веско промолвил Вильгельм.

- Так вот в чём дело!.. Но здесь не надо большой науки. Вы же человек, а не слуга! - заключил Даниэль с изумлением.

- Вот как раз здесь и нужна большая наука. Я бы даже сказал: великая. Вы сейчас не подумайте, что я жалуюсь. Нет. Просто меня всегда удивляло то, что сильные мира сего не задумываются над тем, что у каждой частички серой массы, пыли под их ногами есть имя собственное. А за именем этим следует и личность, и чувство собственного достоинства, и, самое главное, душа. Но это никогда не изменится: всегда будут господа и все остальные, безликие и неприметные.

 

Даниэль сочувственно смотрел на него, внимая его речи, и видел избитого от каждодневных тягот человека, давно смирившегося с неблагодарностью. Его слова не есть ропот раба. Это открывшаяся рана на поруганной справедливости. Даниэль отлично понимал, что Вильгельм прав. И такая правда давно его болезненно корёжила.

 

Тень.

И здесь, как гром среди ясного неба, прозвучал глухой старческий голос, приказавший: «Неприметный и безликий, убери осколки из моего кабинета». В дверях стоял его Превосходительство. Перед тем, как вмешаться, он с полминуты смотрел на эту сцену, желая остаться в стороне.

Вильгельм поджал губы, почти незаметно кивнул Даниэлю в знак почтения и, точно в воду опущенный, поплёлся из гостиной, сказав: «Незамедлительно!» Это тот случай, когда тон реплики противоположен её содержанию.

В равной степени появлением Артура был удивлён и Даниэль. Он неловко поднялся с места и приблизился к старику. Смутившись, он уточнил:

- Он Вильгельм.
- А Вы? – смотря снизу вверх оценивающе, спросил «сильный мира сего».
- Даниэль, - неуверенно ответил юноша.
- А я стало быть, Ваш дед, Даниэль, - холодно подвёл итог господин Артур и протянул ему свою руку в знак приветствия. На это молодой человек весело залился смехом и крепко обнял его, торжественно и почти шёпотом сказав: «Привет…» И стоило этому немощному старику щекой прижаться к груди собственного внука, как тут же разбилась вдребезги его недоверчивая надменность. Сквозь сжатые бледные веки проступили слёзы. Они копились с тех пор, как он потерял всех, кого любил и берёг. Они тяготили ледяной глыбой сердце целых двадцать пять лет и теперь вырывались вместе со всей тоской и болью. На это Даниэль протянул:

- Та-а-ак, у нас нюни. Ну ничего страшного, поплачь, это же очень хорошо…
И он отвёл Артура на диван и сел рядом, точно он был для него не дед, а маленький ребёнок. Господин Велиар пристально посмотрел на него, затуманенными от солёной и горячей влаги глазами, и еле слышно сказал:
- Как же ты похож на него. Смех, голос…
- Тебе виднее, но мне всегда говорили, что я внешне очень похож на мать лицом. И недавно причёской стал окончательно походить… - в доказательство Даниэль оттянул двумя пальцами длинный локон своих волос, не теряя на лице того торжественного запала.

- Это сейчас модно? – неловко ухмыльнулся Артур, шмыгая носом и утирая слёзы.

- Упаси Боже, нет. Я просто немного музыкант. Я рад, что ты на меня не крестишься. А то из твоего поколения есть такие, кто думает, что я из-за обилия чёрной одежды и длинных волос какое-нибудь адовое исчадие. Но мне всё равно. Ладно, это другое… Ты прочёл письмо? Просто в стародавние времена хорошему гонцу за плохую весть отрубали голову. Не знаю, что делали в случае хорошей вести, может, приделывали ещё одну. Но что же мне конкретно ожидать? – и тут Даниэль замолчал, ожидая ответа. Анализируя сказанное, он сделал вывод, что впредь не будет нагружать разум старика таким потоком разнопёрой информации. Но чаяния нашего героя тщетны, ведь Артур его почти не слушал, а только лишь созерцал его, выделяя каждую черту и повадку, в которых мелькала тень Торесена. Но в конечном счёте старик понял, в чём суть вопроса и утвердительно покачал головой: «Да, я прочёл». И добавил, что за свою голову Дани может не волноваться.

- Не хочу ничего наглым образом выпытывать из ваших личных дел, но позволь я угадаю: он просил прощения, да? – на этих словах Даниэль стал значительно серьёзнее, убрав задор и смех.

- Именно… - тихо промолвил Артур.
- Предполагал я, что он рано или поздно так сделает.
- Что с моим сыном?.. – спросил старик.

Дани напряжённо замолчал, как будто к чему-то готовясь. Он ещё по пути в Мидиан решил обдумать этот момент, хотя очень и очень редко что-то планировал наперёд…

- Я где-то читал, что в осознании дурного поступка уже заложено зерно его искупления. Осознание будит совесть, а та рождает раскаяние. А если человек кается за содеянное, то живёт не зря... – сказал Даниэль, но так и не договорил. Он не досказал самого важного, к чему вёл и что явилось бы логическим завершением его мысли. Он набрался мужества и произнёс отчётливо:

- Раз Торесен так поступил, то умер с облегчённым сердцем.
- Всё же умер… - на щёки Артура снизошла жемчужная бледность.
- Его не стало в августе, - промолвил Даниэль и надкусил один краешек нижней губы.

---

Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!