Глава 32 ВЕРБАЛЬНЫЕ (УСТНЫЕ) КОНТРАКТЫ

Стипуляция

433. Определение. Вербальным (т.е. словесным, устным) кон­
трактом называется договор, устанавливающий обязательство ver-
bis (словами), т.е. договор, приобретающий обязывающую силу по­
средством и с момента произнесения известных формул или фраз.

Важнейшим видом вербальных контрактов является стипуля- ция. Гай дает следующее определение:

Verbis obligatio fit ex interrogatione et responsione, veluti dari spon-des? spondeo; dabis? dabo; promittis? promitto; fidepromittis? fide- promitto; fideiubes? fideiubeo; facies? faciam (3. 92). - Вербальное (словесное) обязательство возникает посредством вопроса и ответа, например: обещаешь ли дать? обещаю; дашь ли? дам; ручаешься ли? ручаюсь; сделаешь ли? сделаю.

Стипуляцией называется устный договор, заключенный посред­ством вопроса будущего кредитора и совпадающего с этим вопро­сом ответа со стороны лица, соглашающегося быть должником по обязательству:

Stipulatio autem est verborum conceptio, quibus is qui interrogatur, daturum facturumve se, quod interrogatus est, respondent (D. 45.1. 5. 1). - Стипуляция есть словесная формула, в которой лицо, ко­торому задается вопрос, отвечает, что оно даст или сделает то, о чем его спросили.

434. Терминология. Значение терминов stipulatio и главнейшей ее
формы sponsio , а в связи с этим и происхождение стипуляции, объ­
ясняется различно. В источниках римского права stipulatio иногда
понимается, как происходящая от stips монета (Фест), от stipula -
стебель, палка (festuca, vindicta), от stipulus — крепкий, stipulum fir-
mum (I. 3. 15. 1), stipulor от stipo, я утверждаю; слово sponsio, spon-
dere объясняется иногда от sua sponte (т.е. добровольно), чаще —
от греческого spondai, жертвенное возлияние (Verrius у Феста).

В науке римского права очень распространено объяснение воз­никновения stipulatio на почве обычая подтверждать обещания клятвой или присягой, защищавшейся религиозными (а не право-

-341-

выми) нормами. В то время, когда этот первоначальный религиоз­ный характер стипуляции еще не изгладился, употреблялась толь­ко строгая форма стипуляции — sponsio; постепенно религиозный элемент — клятва, присяга, — отпал, а обещание составило содер­жание светского договора стипуляции. Другие авторы считают sponsio первоначальной формой поручительства, получившей по­том распространение в качестве общего способа установления до­говорных обязательств. Есть даже мнение, что sponsio и stipulatio имели различное происхождение: стипуляция, как единый вер­бальный контракт, стала известна только в классическом праве, первоначально же stipulari означало только акт кредитора, a spon-dere — акт должника; при этом, применение sponsio (хотя оно и составляло существенный элемент votum, обета божеству) не поз­воляет заключить, что это обещание давалось на почве какого-то существовавшего до нее долга; sponsio с самого начала была юри­дическим актом, по которому одно лицо принимало на себя обя­зательство перед другим.

Неясность происхождения стипуляции сама по себе внушает мысль об очень древнем появлении этой договорной формы. От­крытые в 1933 году новые фрагменты из Институций Гая доказы­вают, что этот договор был известен уже законам XII таблиц (sicu-ti lex XII tabularum de eo quod ex stipulatione petitur).

435. Односторонний характер обязательства. Обязательственное
отношение, устанавливавшееся стипуляцией, имело односторон­
ний характер: для stipulator, или reus stipulandi (кредитора) из это­
го договора возникало только право, для promissor, или reus
promittendi (должника) — только обязанность.

436. Совершение стипуляции. Формальные требования, чрезвы­
чайно строгие первоначально, с течением времени были значи­
тельно ослаблены. Так, первоначально требовалось, чтобы ответ
буквально совпадал в своей редакции с вопросом; а во фрагменте
D. 45. 1. 1. 2 Ульпиану (II — III в. н.э.) уже приписывается мне­
ние, что для возникновения стипуляционного обязательства доста­
точно, если на вопрос dabis? последует ответ quidni? (т.е. почему
бы нет?).

В современной науке, впрочем, считают, что такое свободное понимание формы стипуляции сложилось, вероятно, позднее, т. е. что приведенный отрывок источников интерполирован составите­лями Дигест. «Другое дело, — говорит Ульпиан, — если должник sine verbis adnuisset», т.е. кивнет утвердительно головой, не произ­неся ни слова (D. 45.1.1.2); в этом случае стипуляции нет: вербаль­ный контракт не может быть заключен без verba. Точно так же, первоначально придавали большое значение тому, чтобы ответ

-342-

был выражен тем же глаголом, каким задан вопрос. С течением времени это стало несущественным; перестали придавать значение даже тому обстоятельству, на одном ли языке произносятся вопрос и ответ, или на разных, лишь бы они были выражены congruenter, т. е. совпадали бы (D. 45. 1. 1. 6)и лишь бы стороны понимали друг друга; так, вопрос мог быть сформулирован на латинском языке, а ответ дан — на греческом.

По первоначальным понятиям из того, что стипуляция есть единый и цельный акт, следовало, что ответ должен следовать за вопросом непосредственно, а Ульпиан (D. 45. 1. 1. 1) уже считает, что если кредитор, задав вопрос, не надолго (тох) удалится и по­лучит ответ по возвращении, обязательство возникает: mtervallum enim medium (по другому чтению — modicum) non vitiavit obliga-tionem, т.е. средний (по другому чтению — умеренный) промежу­ток времени между вопросом и ответом не препятствует установ­лению обязательства. Впрочем, и это ослабление формализма стипуляции, быть может, вошло в практику позднее и приписано Ульпиану составителями Дигест: между прочим в другом месте Дигест (D. 45. 1. 137, отрывок из Венулея, III в. н.э.) прямо гово­рится, что требуется непрерывный (continuus) акт кредитора и должника; между вопросом и ответом допустим в качестве проме­жутка только aliquod momentum naturae (некоторый естественный промежуток).

В отношении одной разновидности стипуляции формальные требования оставались устойчивыми; это — форма sponsio (spon-dense? spondeo); она была доступна только римским гражданам, а не перегринам, и должна была произноситься непременно на ла­тинском языке.

Но и в отношении других форм стипуляции, при всех смягче­ниях формальных требований, в классическом римском праве все-таки прочно сохранились некоторые черты стипуляции как вер­бального контракта: присутствие договаривающихся сторон в одном месте, устный вопрос кредитора и такой же устный ответ должника, совпадающий по смыслу с вопросом (congruenter). В качестве устного договора, стипуляция оставалась недоступной как немому, который не может произнести вопроса или ответа, так и глухому, который не может непосредственно воспринять во­прос или ответ («кредитор должен слышать слова должника и, об­ратно, должник — слова кредитора» — говорит Гай — 3. 105); не может заключить стипуляции и отсутствующее лицо («так как сто­роны должны слышать друг друга» — Ульпиан. D. 45. 1. 1. рг.).

В позднейшую, императорскую эпоху былой характер стипуля­ции, как договора, совершаемого в порядке вопроса кредитора и

-343-

непосредственно следующего за ним и совпадающего с ним отве­та должника, сгладился сильнее (в конституции императора Льва 472 г., С. 8. 37. 10, говорится, что все стипуляции, legibus cognitae, т. е. не противозаконные по содержанию, имеют обязательную си­лу, хотя бы они были совершены по соглашению сторон не в тор­жественных или прямых выражениях, т.е. в форме вопроса и сов­падающего с ним ответа, a quibuscumque verbis, в каких угодно выражениях; но и тогда стипуляция осталась недоступной для глу­хих и немых и требовалось, по крайней мере, в принципе — при­сутствие сторон).

437. Буквальное толкование содержания. Аналогичная эволюция формального начала наблюдается и в отношении самого содержа­ ния обязательства. Обязательство, возникавшее из стипуляции, бы­ло stricti iuris, т.е. подлежавшее строго буквальному толкованию; яркий пример такого толкования мы находим в источниках (D. 45. 1. 91. рг.) на таком казусе:

Некто стипулировал раба, но раб погиб и не мог быть передан кредитору; в числе других возник и такой вопрос: отвечает ли должник, если смерть последовала вследствие допущенной долж­ником небрежности, если он negligat infirmum (оставил слабого ра­ба без заботы), другими словами, отвечает ли должник только за culpa in faciendo (т.е. за вину, выразившуюся в совершении поло­жительного действия), или также за culpa in non faciendo (т.е. за вину, выразившуюся в несовершении действия). Юрист Павел, да­вая заключение, именно так ставит вопрос: ...an culpa quod ad stip-ulationem attinet, in faciendo accipienda sit, non in non faciendo (что касается стипуляции, следует ли понимать вину так, что она долж­на выразиться в совершении положительного действия, а не в упу­щении). На этот вопрос Павел дает ответ: quod magis probandum est, т.е. следует признать, что вина или стипуляции должна пони­маться в том смысле, что должник отвечает за culpa in faciendo, но не за простое упущение (culpa in non faciendo). Этот ответ мотиви­руется так: qui dari pronmisit, ad dandum, non faciendum tenetur — кто обещал дать, отвечает за передачу, а не за другое действие (D.45. 1. 91. рг.).

Выражающийся в этом заключении культ слова приводил так­же к тому, что еще Гай О-102) считал стипуляцию недействитель­ной, если на вопрос кредитора: «обещаешь ли 10 сестерций», должник обещает 5; юрист даже не ставит вопроса о признании обязательства в меньшей сумме. Позднее формализм смягчился и в этом отношении: от имени юриста Ульпиана в Дигестах указы­вается (D. 45. 1. 1. 4) как общеизвестное положение (constat, изве­стно, — хотя, вероятно, и в данном случае известным оно стало

-344-

уже ко времени составления кодификации Юстиниана, редакторы которой приписали это положение Ульпиану), что если на вопрос кредитора, обещаешь ли дать 20, должник отвечает «обещаю дать 10», или наоборот, то обязательство заключена в меньшей сумме, в отношении которой соглашение можно считать достигнутым. Несмотря на такое решение вопроса Институции Юстиниана (3. 19. 5), воспроизводят изложенный выше фрагмент Гая, исходя­щего из противоположного взгляда.

438. Действие стипуляции исключительно в отношении сторон. Формальный характер стипуляции сказывался также в том, что ее действие ограничивалось непосредственно участвовавшими в ней сторонами. Нельзя было по стипуляции между двумя лицами не только возложить обязательство на третье, не участвовавшее в сти­пуляции лицо (spondesne Titium mihi centum dare?), но и выгово­рить предоставление со стороны должника в пользу третьего лица; в этих случаях стипулянту не давали иска, так как стипулянт не­посредственно не имел денежного интереса по договору стипуля­ции, а третьему лицу не давали иска, как не участвовавшему в до­говоре. Только в том случае, когда стипулянт имеет и личный интерес в договоре, заключаемом в пользу третьего лица, стипуля­ция получает силу (D. 45. 1. 38. 20).

Равным образом, стипуляцию, по которой должник обещал со­вершение известного действия третьим лицом, делало действи­тельным включение оговорки о платеже должником неустойки на случай неисполнения третьим лицом обязательства (1. 3. 19. 21). Не признавалась действительной стипуляция, когда кредитор сти­пулировал «post mortem meam (или tuam) dari spondes»?

В этих случаях проводился принцип «ab heredibus incipere oblig-ationes non posse», т.е. действие обязательств не может начинаться с наследников: Гай (3. 100) называет это «неэлегантным». Однако, это препятствие обходилось введением в договор добавочного кре­дитора (adstipulator, см. п. 444), который и мог получить исполне­ние после смерти главного кредитора, или, еще проще, путем не­которого словесного ухищрения, заменяя выражение post mortem meam — оговоркой cum moriar (и соответственно — post mortem tuam словами: cum morieris).

В праве Юстиниана все эти уловки стали уже ненужными; для окончательного разрешения этого вопроса, возбуждавшего в прак­тике сомнения и представлявшегося неясным, конституцией 531 г. (С. 4. И. 1) было установлено, что возможно et ab heredibus et con­tra heredes incipere actiones et obligationes, ne propter nimiam subtil-itatem verborum latitude voluntatis contrahentium impediatur (т.е. дей­ствие обязательств и исков может начинаться в лице наследников,

-345-

как на активной стороне, так и на пассивной, чтобы от чрезмер­ной щепетильности в отношении употребляемых выражений не встречала помех широта замыслов контрагентов).

439. Абстрактный характер. Обязательство из стипуляции отли­чалось абстрактным характером (пп. 296-297). Если указанные выше требования относительно порядка заключения стипуляции (вопрос кредитора, совпадающий ответ должника, способность непосредственного восприятия каждым из контрагентов, одновре­менно присутствующих в месте совершения стипуляции, друг дру­га) соблюдены, обязательство возникает, независимо от того, ка­кое материальное основание привело стороны к заключению договора, какую хозяйственную цель они преследовали, и достиг­нута ли эта цель.

С точки зрения интересов верхушки рабовладельческого обще­ства, стремившегося, всеми мерами закабалить должников, было выгодно оторвать силу договора от его материального основания: должник, и без того фактически находившийся в зависимости .от своего социально и экономически более сильного кредитора, еще больше подпадает под его власть и усмотрение. Принцип абст­рактности обязательства не лишал, правда, должника права дока­зывать, что основание, по которому он принял на себя обязатель­ство, не осуществилось; но такое доказательство было для него не всегда фактически возможно, да и требовало нередко времени, а пока отсутствие основания не доказано, кредитор мог уже осуще­ствить свое право.

Абстрактный характер стипуляции (помимо простоты и быст­роты взыскания долга) представлял то удобство, что в эту форму можно было облечь любое обязательственное отношение — и за­емное обязательство, и обязательство платежа цены за купленную вещь, и т. д. Стипуляцией пользовались нередко в целях новации, т. е. этот договор заключали для того, чтобы прекратить уже суще­ствующее обязательство, поставив на его место новое, возникаю­щее из стипуляции (п. 354). Доказав факт стипуляции, кредитор тем самым получал возможность взыскания по обязательству.

Эта черта стипуляции, позволявшая вложить в нее любое со­держание и быстро проводить ее в жизнь, делала стипуляцию са­мой употребительной в практике формой договора; в классичес­кую эпоху это — основная форма оборота.

Необходимо, однако, для уточнения добавить, что абстрактный характер стипуляционного обязательства не доводился до таких крайних пределов, чтобы не признавать силы за стипуляцией, ес­ли она по желанию сторон поставлена в связь с той хозяйственной целью, для которой заключалась. Стороны не только могли упомя-

-346-

нуть в тексте вопроса и ответа основание, по которому стипуляция совершалась, но и поставить силу стипуляции в зависимость от преследуемой цели посредством включения соответствующего ус­ловия или в иной форме, например, si qua mini nupserit, decem dotis eius nomine dare spondes, т.е. «если кто-нибудь выйдет за ме­ня замуж, обещаешь ли дать 10 в качестве приданого за ней?» (D. 45. 1. 108).

440. Ответственность по стипуляции. Стипуляция не только тре­
бовала для самого установления обязательства соблюдения опреде­
ленной формы, но и по содержанию возникавшее из нее обязатель­
ство рассматривалось формально: должник обязан был исполнить
только то, что буквально вытекает из произнесенных вопроса и от­
вета. Эта точка зрения приводила к тому, например, что если долж­
ник обязался передать вещь, а она погибла или испорчена, то
должник признавался ответственным лишь тогда, если он допустил
culpa in faciendo, т.е. своим положительным действием вызвал не­
возможность исполнения обязательства или ухудшение предмета;
если же такое последствие наступило ввиду непринятия должником
необходимых мер или его упущений (culpa in non faciendo), долж­
ник по стипуляции ответственности не несет (приведенное выше,
в п. 437, место источников — D. 45. 1.91. рг). Если допущена culpa
in faciendo, то, несмотря на гибель вещи, можно предъявить иск из
стипуляции на тех же основаниях, как если бы вещь была цела
(Pauli Sent. 5, 7, 4); за culpa in non faciendo должник не отвечает.

Установить, допустил ли должник culpa in faciendo или только culpa in non faciendo, не всегда легко. Поэтому, кредиторы для ог­раждения своих интересов стали вносить в стипуляцию doli clausu-la — оговорку об ответственности за dolus, благодаря которой су­дья мог установить ответственность должника также в тех случаях, когда по букве договора ее признать было нельзя. По словам Юли­ана (D. 45. 1. 53), эта оговорка и имела своим назначением от­крыть возможность сослаться на такие факты, которые буквальной редакцией договора не могут быть охвачены (quae in praesentia оссштеге non possint), а также разрешить всякого рода неясные случаи (ad incertos casus). Папиниан (D. 45. 1. 121. рг.) дает нам и формулировку такой clausula doli: dolumque malum huic rei promis-sionique abesse abfuturumque esse stipulatus est ille spopondit ille -кредитор стипулировал и должник обещал, что в этом деле нет и не будет злого умысла.

441. Cautio. Для обеспечения доказательства факта совершения
стипуляции вошло в обычай составлять письменный акт, удосто­
веряющий это обстоятельство и называющийся cautio. С течением
времени эти стипуляционные документы получили такое широкое

-347-

применение, что значение стипуляционной формулы (вопрос и от­вет) отошло на второй план, и если только обе стороны присутст­вовали в одном месте, то при наличии cautio предполагалось, что составлению документа предшествовали verba stipulationis (словес­ная форма стипуляции) (D. 45. 1. 134. 2). Павел выражается даже сильнее: «Если — говорит он, — в документе написано, что некто обещал что-то, то это считается равносильным тому, что на задан­ный об этом вопрос был дан соответствующий ответ (Сентенции. 5. 7. 2).

В конце концов пришли к тому, что документ о стипуляции сам по себе создает предположение о состоявшейся стипуляции: если в документе есть указание, что стороны присутствовали при его со­вершении, это указание признается за доказательство; и только ес­ли будут представлены manifestissimae probationes (очевиднейшие доказательства), что в течение всего того дня, когда составлялся до­кумент, одна из сторон не находилась в месте его составления, не будет придано силы стипуляционному обязательству. Доказательст­венная сила документа о стипуляции мотивируется императором Юстинианом интересами контрагентов: huiusmodi scripturas propter utilitatem contrahentium esse credendas, т.е. такого рода документы должны приниматься за доказательство в интересах контрагентов (С. 8. 37-38. 14).

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 211; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!