Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 8 страница
Это мне сказали в обкоме комсомола. У меня где-то записана фамилия этого человека. Потом я ходила в обком партии. Я объясняла им, что творчество бывает разным. Пушкин писал об одном, а Салтыков-Щедрин
— о другом. У Юры линия творчества Щедрина. Они это тоже понимали, но хотели, чтоб он писал положительное.
И вот началась война. Юру начали приглашать в КГБ. Он уже был знаком
с Эльмирой. Из КГБ шел к ней и делился. Эльмира была согласна с ним полностью. Она и ее мама Лилия Федоровна уже знали содержание Юриных песен, а я еще нет. Я все еще видела в нем будущего художника. Но в защиту сына я включилась полностью. Потом в творческих организациях города прошли собрания по статье «Менестрель с чужого голоса». Было такое и в училище искусств, где я работала. Прослушивали телефонные разговоры. Я опытный радист, и в этом меня трудно было провести. Мы перестали разговаривать по телефону. Но иногда нарочно говорили о Юре что-то хорошее в трубку. С нами, родителями, они все равно ничего не смогли бы сделать. Мы были просто родителями крамольного ребенка, вполне лояльными. В комитет меня не вызывали. Наоборот, я сама шла, защищая. Я написала огромное заявление в обком партии как член партии о том, что Юра не может быть агентом Ватикана. Это нас убивало особенно: агент Ватикана! Глупо! В обкоме меня тоже принимали хорошо, но «Периферия» застряла у них костью в горле.
|
|
|
Как-то я прочитала высказывания нашего национального поэта и писателя
Мустая Карима об одном случае. К нему обратилась женщина с такими словами: «Если б ты был врачом, ты помог бы моему ребенку.» Я это прочла и по наивности так поверила, что он может помочь Юре, что написала ему письмо. А потом пошла домой к Мустаю Кариму. Он открыл дверь. Дальше порога не пустил. Прочел мое письмо и сказал:
— Сколько лет Вашему сыну?
— Двадцать три.
— Двадцатитрехлетний мужик! Что Вы хотите? Пусть сам выкарабкивается.
Я ответила:
— Но ведь это же мой сын, понимаете?
— Я болен, совсем уже старик, ничем Вам не могу помочь.
— Я Вас хорошо поняла.
И Мустай Карим после этого перестал для меня существовать. Это уже потом мне сказали, что он сам давил таланты, чтобы никого выше его в Башкирии не было. А ведь он стоял действительно на высоченном уровне. Чего ему бояться? Почему не готовить себе смену, учеников? Не простила я Мустая Карима. Я ведь к нему еще и потому пошла, что с его сыном тоже были проблемы, но гораздо более прозаичные, чем с творчеством моего сына. И Мустай тоже отправлял своего сына на Север. Но вот так вышло...
Я поехала в Москву. Искать правды. Защищать своего сына до конца. Я хотела обратиться к Андрею Вознесенскому, к другим — даже список составила. В Москве живет бывший товарищ моего мужа по комсомольской работе на Колыме. Тогда он работал в Мосфильме. Богомолов. Он хорошо относился к нашей семье, к Юре. И сейчас хорошо относится. Пришла
|
|
|
посоветоваться, к кому обратиться. А он сказал:
— Ни к кому не обращайся, Фаина. У них слова. Они на словах герои. А на деле эти мещане дрожат только за свою шкуру. Не ходи ни к кому. Сам сколько смогу, столько сделаю. Сам
позвоню в КГБ.
И он это сделал, Анатолий Бого молов, умница. В то время Толя воз главлял Москино. У него тоже не все просто в жизни. На Колыме, будучи секретарем райкома комсомола, он полез разнимать драку. Его ударили лопатой
по голове. Дрались шахтеры. Послед ствия этой травмы — дикие головные боли. Толе никто не мог помочь. Мы виделись в последний раз в 1984 году, потом я перестала его беспокоить. Когда Юра бывает с концертами в Москве сейчас, я каждый раз наста-
иваю, чтобы он позвонил Анатолию. Я очень хочу поблагодарить этого человека, Анатолия Богомолова, за все, что он сделал для моего сына, Юрия Шевчука, в труднейший период жизни. Был забавный эпизод: Юрию Филинову потребовалась запись моего Юры. Они сходили в Москино, и Анатолий без лишних слов предоставил им аппаратуру и оборудование. Этот столичный элитарный журналист был просто шокирован и сказал моему Юре:
|
|
|
— Ого, какие у тебя связи и знакомства!
Но Юра этими знакомствами не пользовался. И еще забавный момент. Я сказала, раз не поможет Вознесенский, пойду к Пугачевой. Анатолий ответил:
— С ума сошла! Пугачева сама еле жива, ей нигде ходу нет. Если ты к ней обратишься и она хоть пальцем ударит, вот тогда Юра сгорит точно.
После звонка Анатолия Богомолова Юру относительно оставили в покое. Но все равно петь он не мог, работать тоже. Ездил в Свердловск, Череповец, Москву, Ленинград. Он искал место, где мог бы спокойно работать. В Череповце он что-то записывал. Я залезала в долги, собирала ему деньги. В Череповце же оказалось, что только он выполнил свои экономические обязательства. Я тогда еще пошутила:
— Может быть, у них нет такой мамы, как у тебя.
Из Череповца он выехал с решением: два медведя в одной берлоге не уживутся.
— Им нужны заработки, а мне надо совсем иное. Мне нужна музыка. Так сказал он, вернувшись. В Москве он очень подружился с Рашидом. Очень образованный человек. Сын ректора Томского института. Общение
|
|
|
было очень содержательным.
А потом Юра переехал в Ленинград. Случилось это в 1987 году. Через год, в 1988, приехала к нему сюда и я. Первый концерт, который я увидела здесь, был в СКК. Хотя, простите, перед этим было еще выступление в «Октябрьском». Юра пел «Церковь без крестов». Я считаю, тогда к нему пришло настоящее, большое призвание. А голос был уже не тот. И я, как любящая мама, стала искать способы убрать на голосовых связках узлы, что там еще... Стала искать хорошего отоларинголога. Обегала весь Петроград.
И знаете, кого нашла? Брата Аркадия Райкина! Это лучший профессор-отоларинголог в Союзе. У него оперировался Леонтьев, а также оперные певцы. Пришла к нему. Такой маленький, сухонький, напомнил мне младенца, такой розовенький весь. Очень любезный. Усадил, расспросил.
И сказал:
— Хорошо, пусть приходит.
Назначил время и час. Подходит этот день — я Юру предупреждаю с вечера. Он соглашается. А утром заявляет, что никуда он не пойдет:
— Я знаю, когда Высоцкий пел, у него кровь горлом шла! И он все равно пел. А у меня еще не идет, я еще долго смогу петь.
Так ведь и не пошел. Но потом его осматривала племянница Аркадия Райкина, тоже отоларинголог. Она рекомендовала ему операцию. Но до этого дело не дошло.
В Петрограде и в 87-м, и в 88-м жить было трудно. Юра мне рассказывал:
— Мама, и в Москве, и в Ленинграде, где мне только ни приходилось жить. Я спал под столом, спал у порога, спал на коридоре. Иногда везло — спал на диване.
Он рассказывал это мне на Скороходова, в комнате, которую помогла ему снять сестра Наташа. Наталья всегда активно поддерживала Юру. Я считаю, он недостаточно ценил эту заботу сестры. До этого они с Элей жили на Марата, снимали дворницкую комнату. Но у Юры всегда много гостей, и их обилие в очередной раз заставило его сменить жилье. На Скороходова уже переехала я, и это был период до фестиваля. Мой сын сколачивал группу, пел везде, куда его приглашали. И я познакомилась с Женей Мочуловым, Володей Кузнецовым, Игорем Доценко. Однажды, помню, концерт был где-то далеко за городом. Ехали долго. Но лишь бы выступать. Это мне напомнило Колыму. Я прожила в Ленинграде месяц. Вернулась домой, в Уфу. Но уже тогда хотела быть рядом с сыном. Смущало еще вот что: рок-окружение. Ничего не имею против него. Но если каждый идет с бутылкой, и каждый — хозяин в комнате моего сына, и таких друзей полным-полно, это безобразие. Я не могла допустить этого. Я всю жизнь билась за то, чтобы Юра работал творчески, чтоб из него получилось то, к чему я сама стремилась когда-то. И я решила быть около него. Кормить, готовить, стирать. Убирать ненужных людей, насколько мне это позволял Юра и насколько хватало моих сил. Собутыльников я разгоняла строго. Тщательно следила: где находится, почему не пришел вовремя, обедал или нет. Бытовые хлопоты я взяла на себя. Эля в это время поступила учиться. Учебный процесс в Уфе поставлен намного слабее, чем в Ленинграде. Эля долго не могла поступить. И тогда они решили, что Эльмира будет жить в Уфе. Если б я не приехала, хорошо знаю, что Юра так бы и не поднялся. Его бы друзья споили. Как говорил один из приятелей, когда мы уже жили
на Синопской... Я там жила наверху, а Юра занимал нижние комнаты. Шум, гам, гвалт. Спускаюсь вниз:
— Юра, что же это такое!
— Это образ жизни рок-музыкантов, — ответил мне присутствовавший там Джимми.
— Извини, не таким должен быть образ жизни рок-музыканта. Не должны день и ночь идти так называемые друзья, чтобы спаивать моего сына!
Я не могла уступить этим рокерам и каждый раз выгоняла их из квартиры.
Я считала, если Юра будет вести такой образ жизни, то обязательно сопьется, не достигнет, чего бы мог достичь. В результате я отбивалась от всех, как могла. Юре это не нравилось, он сердился. Я тоже. У нас были с ним баталии. Однако, если он исчезал на несколько дней, я садилась на телефон и искала его. Находила, приходила, забирала. И сразу все всё уступали.
У меня уже было подорвано здоровье. Конфликты давались с трудом. Юра сердился:
— Что я тебе мальчик что ли, ребенок? Зачем ходишь по пятам? Зачем
звонишь?
— Вот когда ты войдешь в норму, начнешь работать самостоятельно и тебя перестанут использовать как орудие для развлечения, тогда всё образумится.
Я считала, что Юрино окружение просто плевало на его творчество, да и на него как на человека. Они его не оберегали. Просто им было приятно в его обществе: как же, выпьет да споет. Но это разве друзья? Правда, недавно
я прочла книгу о Джоне Ленноне. Он тоже вел дикий образ жизни. Кошмарный. Но у него тоже нашелся человек, который упорядочил его жизнь. Йоко Оно. Это настоящий друг. В свое время я Юре говорила:
— У тебя нет Йоко Оно, Марины Влади. У тебя только мама.
Я билась за него, как могла, как умела. Теперь, по прошествии опреде ленного времени, я понимаю, не так уж много матерей, которые так бы оберегали очень взрослого сына, который этого не очень-то и хотел. Если б не это, я уверена, такого уровня, как сейчас, он бы не достиг. Сейчас он всей этой публике интересен по одной простой причине — стоит очень высоко. Лестно считаться его друзьями.
О друзьях. У меня была установка, что мои дети к тем людям, которых я не знаю, в гости домой не ходят. Все школьные, студенческие друзья всегда ходили к нам. Я хотела увидеть, с кем они общаются. Я их поила, кормила, старалась, чтобы им было хорошо в нашем кругу...
... История Юры и Эльмиры.Один из друзей Юры,Нияз,как-то позвонил мне:
— Фания Акрамовна, Юра познакомился с девушкой. Ее зовут Эльмира. Будьте внимательны, это очень серьезно.
Он все время куда-то ходил, и мы не могли вычислить, кто же эта девушка. Вычислили по номеру телефона. Но он долго нам ее не показывал. Он был влюблен. В юношеском возрасте у него не было таких приключений, по крайней мере, я о них не знаю. Это была не первая, но первая такая взаимная любовь. А первой, безответной была посвящена песня «Я больше не люблю». С Эльмирой это была такая первая большая чувственная любовь. Эльмира, никакого сомнения, человек совсем не рядовой. По характеру она тоже человек гордый, хорошо воспитана. Они пришли к нам в гости на какой-то день рождения. Были Крыжевский, Нияз. И Лиля Федоровна с Эльмирой. Тоненькая, высокая, стройненькая девочка в белой кофточке. Как сейчас помню, встретила ее у нас в коридоре. Она произвела впечатление скромной, стеснительной барышни. В тот период это, может быть, было действительно так. Мне сложно говорить о них... Свадьба была не сразу, потому что Лиля Федоровна, мать Элечки, очень хотела, чтобы дочка поступила учиться. Она хотела учиться в Москве. Я была в ГИТИСе, ходила по кафедрам, привезла им программку. Юра, Эля, Таня и еще кто-то поехали туда
поступать. Эля при поступлении читала стихи Юры «Свинья на радуге». А Юра пел «Свинью на радуге» Он спел еще много песен, послушать которые сбежался весь ГИТИС. Юра прошел первый тур, и ему сказали потихоньку:
— Дайте две тысячи.
А откуда у нас могли быть эти две тысячи! Тысячу я еще могла бы ему найти, но две... Так Юра и Эля вернулись в Уфу. А ведь было условие: Эля выйдет замуж тогда, когда начнет учиться. Юра возил ее еще раз поступать. И, наконец, Лилия Федоровна дала добро на свадьбу. Юра сообщил мне об этом с большим удовольствием.
— Будем делать свадьбу.
Ну, свадьбу так свадьбу. Начали собирать продукты. Свадьба состоялась у Лилии Федоровны, в их трехкомнатной квартире. Было очень много гостей, особенно молодежи.
...Когда жили на Скороходова, Элечка, чтобы прописаться в Петербурге, устроилась на работу. Когда осталось два месяца до появления Пети, Эля вернулась в Уфу. Я, между прочим, была против. И сейчас считаю, что при любых условиях жена должна быть рядом с мужем. Но Лилия Федоровна считала иначе. Не было горячей воды, жили стесненно. Но ведь когда я родила Юру, я караулила бочку с водой. Потому как, если я пропущу бочку, то останусь до следующего утра без воды. Каждый судит по себе. Кто в каких условиях вырос. У Лилии Федоровны жизнь была иная. И это хорошо. Нельзя проходить через такие трудности. Но я считала, что Эля должна быть рядом с Юрой, должна там родить, и Петю они должны были растить
с пеленок вместе.
В дальнейшем Эля поступила учиться.
...И случилась трагедия... Я верила в то, что Эля будет жить, но исход, вероятно, был уже предрешен. Думаю, Эльмира это тоже знала. Человек же все чувствует. И она взяла с Юры слово, что он не будет употреблять алкоголя. Ради нее, ради Пети, ради своих песен. Ради своего собственного будущего.
Юра все переживал страшно. Это не то слово. На фотографиях того времени от него не осталось и половины. Похудел страшно. Он был так несчастен. Это усугублялось еще тем, что он считал в какой-то степени себя виноватым в том, что произошло с Эльмирой. Если бы иначе была организована их жизнь, то она еще бы пожила. Так он считал. Не вина Юры, что оказалась опухоль. Но неустроенная жизнь могла все усугубить. Он так думал и казнил себя. Лилия Федоровна рассказывала, что когда Эля умерла, Юра бился головой об пол.
Они жили сложно. Но чтобы между ними ни было, они все-таки любили друг друга. Размолвки бывали часто, но любовь скрашивала все...
В декабре 1988 года у меня умер папа. В день землетрясения в Армении. После смерти папы я переселилась ухаживать за мамой. Незадолго до Нового года ко мне приехал Юра. Как бывает у молодых пар, случился конфликт, и они на какое-то время разошлись. У нас огромный дом, усадьба. Тишина. Снег. Никого нет. Хороший уход. Все это он получил сразу. Жил он в маленькой комнатке. В тот период было написано много хороших песен. И даже были написаны рассказы юмористического плана. Устроили концерт в каком-то ресторане, и впервые ему заплатили двести рублей! Юра был рад. Я тоже. Все-таки заработал большие деньги. И тогда к нам приехал Муратов.
— А почему Андрей Муратов?
— Он купил инструмент и был весь в долгах. Заработает и часть денег
вернет..., — так считал Юра Он, конечно, мог обойтись и без Муратова, но, желая ему помочь, при
гласил. К нам в тот период приходило очень много ребят в гости. У папы была большая голландская печь, куда входила огромная сковорода. Большой жаровник. Папа на зиму всегда покупал и резал какую-нибудь скотину. Мясо всегда было хорошим, оформленным. Я в сковороде пекла огромный пирог, а в жаровне тушила мясо с картофелем. Всех кормила, поила.
Юра так жил около двух месяцев. Мне казалось, он был просто счастлив. Потом Элечка стала приходить... По-моему, он и сейчас вспоминает о том периоде, той тишине, том обилии снега, тех звездных ночах, когда ни Луну, ни звезды не заслоняют каменные здания. Он тогда где-то нашел в снегу котенка и пригрел... Моя мама, человек рациональный, говорила:
— Ко-ш-ка... Какая польза от этой кошки? Лучше цыплят держать, чем даром кормить это животное.
Мама выбрасывала, Юра лез в сугробы и снова возвращал котенка. Это была, как бы сказать, «уфимская зима». Не помню сейчас, какие он песни тогда написал, хоть все их, несомненно, читала тут же, но очень многие были интересными и стали известными.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!