Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 9 страница



 

 

 

Был период,когда я была первой слушательницей и читатель­ницей его стихов. Я читала его корректировки. Так продолжалось очень долго. Я переписывала его стихи. Но потом это все прекратилось. Вероятно, это связано с уменьшением моих физических сил. Последнее, что я читала у моего сына, были стихи, написанные сразу же по приезду из Москвы с октябрьского путча... Я спохватилась — Юры нет дома. Мне сказали, что он куда-то уехал.

 

— Куда, в Москву?

 

Категорически ответили отрицательно. В прошлый, августовский путч, он не успел в Москву и рвал на себе волосы: как это обошлось без него. Что

 

в этот раз он был в столице, я узнала, когда он уже вернулся. Приехал, посмотрел репортажи о событиях по ТВ, ночь не спал и утром дал мне прочитать стихи «Правда на правду». Они, возможно, длинноваты, но из песни слова не выкинешь. Они меня потрясли. А в прошлый путч Юра был

 

в Польше. Когда я услышала приказы генералов, подумала вот о чем: мой Юра будет первым, кто пострадает. И что я стала делать? Я побежала в хлебный магазин. Накупила хлеба и насушила сухарей. Был солнечный прекрасный день, я стояла в очереди и слушала, о чем говорят люди. Они считали:


 

— Слава Богу, теперь всем прижмут хвост, может быть, станет лучше.

 

И только одна женщина сказала, что хорошего не будет. Конечно, в том положении, в каком оказались сейчас пенсионеры, трудно говорить о хорошей жизни. Я не раз видела, как старые люди, сосчитав свои деньги, отходят от прилавка молочного магазина. У мусульман есть такое понятие «давать хаер». Хаер — это не милостыня. Милостыня дается из жалости. Хаер дается из уважения. Всякому хаер не дается. Никчемному человеку его не получить. Обычно я покупаю пакет молока, отдаю кому-нибудь со словами:

 

— Это от меня хаер. Он не унижает.

 

Юра никогда не бывает против. У меня всегда в кармане есть мелочь для просящих. Пусть говорят, что нищие — лентяи, алкоголики. Мне однажды


 

 

сказала Наташа:

 

— Мама, это очень непросто — выйти с протянутой рукой. Человека заставляет жизнь. Как не опустить в протянутую руку то, что ты можешь дать.

 

В Юре тоже очень много сострадания. Может, потому он тонко чувствует душу народа, что в свое время немало пережил сам, будучи совсем молодым человеком. Ему многие помогали, его многие поддерживали. Все-таки под крышей, а не на улице позволяли ему ночевать. Кто-то давал подушку, кто одеяло, кто-то накормит. Он ведь тогда очень нуждался. Он сам это принял, через это прошел. Люди давали ему столько, сколько могли. Поэтому он сам теперь действует так же. Я хорошо знаю, что он делится со всеми, кто нуждается: «Я христианин и должен помогать другим». Теперь я понимаю, что у Юры богатый жизненный опыт, который сложился не только из собственных наблюдений, но и из прочитанных книг. Как говорит наша семейная ясновидящая Валерия, в Юре много темных пятен, но душа у него добрая. Как бы он ни пылил, ни грубил, он отходчив, и основу его составляет доброта.

 

Фаина Акрамовна, трудно иметь интересного, сильного российского поэта своим сыном?

Да,трудно.Почему?Если Юра кому-то чем-то не угодил,я этонемедленно чувствую. Его славу, возвышения я чувствую, но большого значения не придаю. В Юре я чувствую прежде всего своего ребенка. Талантливого, который очень много в этой жизни может сделать и делает. Славу его на себе лично я не чувствую. После концерта, если я оказываюсь

в гримерке, он отдает мне цветы. Я просто действительно люблю цветы. И каждый букет, из тех, что он передает мне, стараюсь зафиксировать, изобразить. Наша Валерия говорит, что Юра относится ко мне хорошо. Правда, может внешне показаться, что это не всегда так. Мое же отношение к нему как к поэту всегда заключалось в том, чтобы помочь ему двигаться дальше. О творчестве и поэзии я все-таки говорить не буду — не очень-то я

 

в этом компетентна. Его стихи настолько своеобразны, что я их не сразу воспринимала, потому как читала Пушкина, очень восхищалась Лермон­ товым, нашими современными поэтами. А у Юры нечто иное. Я его стихи воспринимаю через мелодию, через его исполнение. Я благодарна Вам за слова о Юре как о большом российском поэте. Но, честное слово, я его таковым до сих пор не воспринимаю.


 

 

Потрясающе, миллионы людей видят в нем поэта, а собственная мама артиста...

— Да, певца. Я восхищаюсь тем, что он предсказал события гражданской войны и некоторые другие, но все-равно до российского поэта, по-моему, здесь еще надо шагать. У нас же есть такие большие российские поэты, как Арсений Тарковский, Белла Ахмадуллина... У них же все понятно и доступно для меня. А у Юры совсем другое. Но я обещаю Вам, что теперь постараюсь вчитаться глубже и полностью понять то, о чем пишет мой сын:

...«Не сплю,

И память лезет будто зверь

 

В кривую дверь.

Не сплю,

И ночь хрипит.

И боль моя уже

Давно сильней меня.

И тяжкий мрак,

Как злобный враг,

Как стая диких псов, Грызет мне грудь.

Нет сил вздохнуть,

 

Нет сил бороться или ждать, Устав, ждать избавление...»

А Вы знаете, это всего лишь черновик. Удивительно. Я этих тетрадей

 

давно не видела...

 

Фаина Акрамовна, Вы помните это из последнего:

 

«...На небе вороны,

Под небом монахи.

И я между ними

В холщовой рубахе.

 

Вольно и пригоже.

И солнце взрослее,

И ветер моложе...

 

...Летя над родными, Смотрела я,

Горя их не понимая. Теперь я на воле —

Я вольная птица...»


 

 

— Вы открываете мне иные грани, в которые я не очень, вероятно, вникала. Я все время думала, чтобы он состоялся, я следила за его внешней жизнью. А в тонкости поэзии мне просто некогда вникать. Вообще это интересно: мне казалось, я в моем сыне знаю уже все. Но оказывается, нет. Вы мне открываете удивительные вещи. Прежде, когда я читала его стихи, было не до тонкостей, но, может быть, пора мне это исправлять сейчас. Но я же работаю над собой, а значит — расту. А знаете, как я старалась не отстать от Юры. Я читала, что читает он. Смотрела те же фильмы. И все равно не успела. Может быть, ему со мной сегодня и неинтересно, ведь он у меня философ, а мне до этого далеко. Хотя я прикладываю все силы, чтобы организовать быт этому моему философу. А ведь это очень важно в жизни поэта. Помните Марину Цветаеву, изумительного поэта. Ее же прикончил быт! Я до сих пор глажу ему на концерты рубашки, брюки. И буду это делать. Когда он возвращается после концерта выжатым, как лимон, то у него нет сил даже на разговор. Я ни о чем его не спрашиваю. Он не ложится, а буквально валится. Я тихо несу ему чай, кое-какую еду. Соки. Я помогаю ему выйти из стрессовой ситуации.

 

Кстати, из еды он очень любит курицу. Не хвалюсь, но очень хорошо умею готовить. Хорошо, я расскажу, как делается «курица по-Шевчуку». Беру большую ногу. Желательно бройлер. Кладу на сковородку. Закрываю крышкой. Тушу до состояния, когда уже прожарена, но еще сочная, незасушенная. Специи кладу все, какие попадаются под руку, потому как Юра большой любитель острой пищи. А самым любимым его блюдом является яблочный пирог. Чтобы побаловать его и поднять настроение, яблочный пирог пекся всюду. Здесь, в Петербурге я часто его делала на Синопке. Совсем недавно мы все переехали сюда, на Васильевский остров. И все-таки на Синопке было очень много хорошего. Вообще, дом, квартира для Юры — вечная моя забота. Я много пережила по этому поводу. Я много выстрадала, чтобы Юре организовать жилье. Однажды я даже была готова идти на фиктивный брак, чтобы получить квартиру! Слава Богу, обошлось без этого. Но намерения были серьезные. Мы даже продали в Уфе сад, чтобы через фиктивный брак купить жилье. Но денежная эпопея на этом не закончилась. Я продала свой дом и часть денег опять же решила направить на жилье. К сожалению, нас так долго водили за нос с покупкой, что деньги успели обесцениться. Их хватило только на фундамент дома на Красном озере. Юрин загородный дом. И смех, и грех. Разрешение на строительство дома мне дали лишь после того, когда я рассказала в администрации района,


 

 

сколько лет живу в Петербурге без прописки. Практически бомжую. Хорошо хоть в Смольнинском районе все поняли. Дому для моего сына я не случайно придавала особое значение. Практически это та основа, которая позволяет быть независимым, самостоятельным. С 87-го года по 94-й билась за это жилье. Семь лет бомжевала. И вот мечта, наконец, сбылась. Наконец-то, пусть и не идеальные, но более-менее сносные условия жизни для творчества сегодня у Юры есть. Теперь он никому не мешает. Я знаю, он мечтает поставить огромный письменный стол для листов и бумаг, которые могут лежать, сколько угодно. Их не надо утром собирать и куда-то перетаскивать...

Что я больше всего желаю своему сыну? Расти творчески, подниматься выше. Я желаю ему личного счастья, которого он, несомненно, заслуживает. У него были любовь и счастье. Я бы хотела, чтобы у него была семья, и чтобы жена его понимала, потому как у моего сына очень сложный характер. А себе бы я пожелала два года живописи. Мне интересно жить в этой жизни. Всегда было и будет интересно. У меня столько дневников и записей, что я просто мечтала когда-нибудь все это обработать.

 

 

ПОКА ЖЕ Я МОГУ ГОРДИТЬСЯ ТЕМ, ЧТО Я СОСТОЯЛАСЬ. И В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СОСТОЯЛАСЬ В СВОЕМ СОБСТВЕННОМ СЫНЕ. ПОВЕРЬТЕ, ЭТО ОЧЕНЬ НЕМАЛО.



 

Наташа Шевчук

 

 

Брат


 

Я хорошо помню обеих бабушек.Одну из них звали МарияИосифовна, это папина мама. Она жила в Сибири. Я была у нее раза три. Маленькая, сухонькая, очень умная бабушка с такими маленькими острень­ кими глазами. До последних дней своих слушала радио и постоянно была в курсе событий, которые еще и обсуждала. К сожалению, в последнее время она плохо видела, но все равно пыталась что-то делать по дому, готовить кушать. Сядет, по-украинскому обычаю положит рядом много всего и обяза­ тельно просит:

 

— Ну, съешь хоть сколько-нибудь.

 

А я была ребенком и много съесть не могла. А бабушка буквально плакала:

 

— Что же ты так мало кушаешь?

 

Она украинка, оказавшаяся в Сибири. Высланы были. По дедушкиным рассказам, их выслали зимой. Бабушку и деда Сосфена. Он служил младшим офицерским чином в царской армии. Зажиточными не были, но жили хорошо. Большое хозяйство. Как говорила бабушка, если б всё, что при высылке им разрешили взять с собой, доехало бы до Сибири, этого бы хватило им, их детям, папе с мамой, и внукам, и правнукам. Может, она по старости и преувеличивала, но, как папа рассказывал, жили они хорошо. Имели большое хозяйство. Выслали за происхождение, за то, что служил в царской армии. В Сибирь они ехали в вагоне в теплушках. Ехали трудно.


 

Стояли лютые холода. Все время хотелось кушать. Дед рассказывал: на станции, где их выгружали, их встречали на подводах. Ему запомнился огромный мужик, настоящий сибиряк, в тулупе и шапке, который собрал всех детей и укрыл этим тулупом. А теплых вещей у них не было, только самое необходимое — на Украине же тепло зимой. Основные вещи, которые им разрешили взять с собой, до них не дошли. А Сибирь — земля холодная. И вот, закутав детей в шубу, этот сибиряк остался в одной рубахе на морозе. Детей было пятеро. В живых остались только папа с сестрой.

 

В 1934 году моего деда, папиного отца, Сосфена снова забрали. Он служил счетоводом. В конце пятидесятых годов бабушке прислали удостоверение, что он реабилитирован. Так его больше никто никогда и не видел. А бабушка осталась с детьми на руках. Подорвала здоровье, но, тем не менее, прожила до 89-ти лет. Сильная была бабулька. Сибирь, город Канск Красноярского края. И ездили мы туда раза три — слишком далеко. Четвертый раз я была


 

там, когда хоронила мою бабушку. Вообще, в нашем роду, что по маминой, что по папиной линии, живут до девяноста лет. Разве что не хватит год-другой.

А по маминой линии с бабушкой общение происходило часто. Правда, несколько одностороннее. Бабушка плохо понимала по-русски и говорила тоже плохо. Как и дед. Она татарка. Но общаться все равно умудрялись. Бабушку звали Талига Амударисовна. А дедушку Акрам Гареевич. Гареевы. Дед был настоящим татарином. Восточный мужчина. Женщина в доме должна делать все! Он — сидит. Ему надо все подать. Ну, Восток! Такие они там. Сейчас это прослеживается у молодых, видимо, вековые корни искоренить трудно. В нашей Уфе, Башкирии это хорошо прослеживается у мужчин. Дать, поднести, подать. У Юры, может, тоже это есть. Но скажем об этом шепотом, чтоб не слышал. А бабушка — хозяйка и хлопотунья. Все время держала скотину. Когда маленькими приезжали в гости, каждый раз резалась курица и готовилась особо, по-татарски. Фаршировалась яйцами. Все это зашивалось. И все это было очень вкусным. Бабушка пекла великолепные оладьи, пироги.

 

Но я научилась готовить от мамы. Когда я училась в восьмом-девятом классах, мама сильно болела, и все приготовление домашней еды перекладывалось на меня. Все мы любили вкусно поесть. А кто любит вкусно поесть, тот и готовит хорошо, я так считаю. Папа у нас тоже готовит хорошо. Но любит делать вещи добротные, серьезные, основательные, такие, как борщи. А мама нас всю жизнь кормила пирогами. По выходным дням у нас все время были пироги. Ставился самовар. Мы его очень любили. Самоваром и пирогами отмечалось воскресенье. Мы смотрели телевизор. Мама хлопотала на кухне. И потом вносила нам пироги и чай. Вот так мы к ней безалаберно относились.

 

Мама Фаина Акрамовна. Насколько ее помню, всегда стремилась к учебе. Не удавалось в силу бытовых особенностей, да и материальная сторона играла не последнюю роль — папа почти всегда работал один. Так у мамы и не вышло с образованием. Может, потому она особо старалась, чтобы мы выучились, закончили институт. В годы, когда мы заканчивали школу, образование считалось непременным. Мама всю жизнь работала на второстепенных должностях, не могла себя ни в чем реализовать, потому как не было нужного образования, поэтому в отношении нас позиция была строгой: образование получить! Закончив институт, нам легче будет жить, потому как раньше это было именно так. Я поработала по распределению


 

на заводе. Много видела женщин, которым за пятьдесят и которые просто досиживали свой стаж. Они не росли, но свои 150 рублей получали исправно.

По характеру наша мама достаточно тяжелый человек. С папой очень разные. С папой, случись конфликт, прокричались, выплеснули эмоции, и все затихло, все в норме. С мамой не так. Она копит, копит. Сразу не ответит. А потом, когда это все накопится, через полгода-год, как выдаст! Тут уж быстро не проходит. Поэтому, когда с нами не разговаривала мама, это могло длиться очень долго, до недели. Это было уже действительно серьезно.

 

Строга ли мама? С одной стороны, вполне да. Держала она нас строго. Но и баловала тоже. В ежовых руковицах — такого не было. И в отношении к Юре это тоже характерно. Папа был против, чтобы на него тратилось столько всего. Он более крепко стоял на земле, гитару считал баловством и был уверен, что человек должен заниматься более серьезным делом. Ходить каждый день на работу. А мама нет, она же человек искусства. Поэтому она


 

Юру всегда поддерживала. Между родителями были конфликты и на этой почве. Мама все сбережения отдавала Юре на гитару, на инструменты. Надо, займет-перезаймет. А папа нет. Сейчас-то он, конечно, мнение изменил. Понял, что это тоже работа, тоже труд, да еще какой! Но в самом начале маме было очень тяжело.

 

Нравилось ли мне, что делал Юра вначале? Серьезно относилась, не серьезно... В самом начале, в седьмом классе, какое уж тут было серьезное восприятие. Он учился в седьмом, а я в пятом классе. Он все время тренькал. Мы жили в одной комнате, была она маленькой. Стояли две кровати и секретер. Мы так и закончили институт, живя в одной комнате. И когда он вначале все время тренькал, какое уж тут удовольствие. Раздражало. А потом даже стало нравиться. А как же, мой брат играет в ансамбле в школе. Для меня это было престижно. Ну и потом, как бы я ни относилась, он же мой брат. Поэтому, чем бы он ни занимался, я всегда его поддерживала.


Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!