Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 12 страница
Брат родился в Лубянах. К тому времени, когда я закончила первый класс, старший брат — четвертый, а младшему исполнилось десять месяцев,
мы отправились в путешествие в Москву. Было это в августе-сентябре 1943 года. Ехали в теплушках. Наша мама была очень жизнеспособной, контакт ной, легко общалась с людьми. А может, время было такое. Но нам всегда попадались хорошие попутчики...
...Да, совсем упустила из виду один момент, который достаточно красно речиво характеризует Эльмириного деда. Мы выбирались из-под Красноярска в Татарию. Стояла жуткая зима. Приехали на станцию Кизнер, в Татарии. Лютый мороз. Мы были единственными, кто вышел на этой крохотной станции. К нам подошел сторож и предложил домик для ночлега. Папа знал, что мы едем, но поезда ходили нерегулярно. Этот Кизнер находился от Лубян в 70-ти километрах. Папа шел ночь на лыжах, чтобы встретить нас. Пришел. Ему сказали: «Да, поезд был». Тогда он начал обходить все дома и узнавать: не приехала ли его семья. Так и разыскал нас. Не знаю, были ли еще такие отцы и мужья, как мой папа. Я, честно говоря, не встре чала. Я читала его письма маме с фронта, их надо опубликовывать. Просто опубликовывать.
...Дедушка и бабушка Эльмиры, с другой стороны, со стороны моего мужа...
Но, вначале, как я попала в эту Башкирию. Мы вернулись в Москву, я закончила десять классов, поступила в Ленинский институт на дефекто логический факультет, закончила. Естественно, уже была отпразднована Победа и начались нелегкие послевоенные годы. И даже успели закончиться. По распределению я попала в Уфу. Уфу и Башкирию я считала глухим местом. Но туда я ехала только на год.
|
|
|
Вообще же итогом моей бурной московской жизни был фестиваль молодежи и студентов. Год 1957. Я, участница этого фестиваля, пела в хоре московской молодежи. В этот хор я прошла огромный отборочный конкурс. На этом фестивале мы познакомились с молодым человеком из Харькова. Это произошло на репетиции. Он пел в хоре «Трудовых резервов», был старше меня лет на 13. Ко мне он буквально прицепился. И так расположил мою маму! Чисто по-человечески я не испытывала особых чувств. Просто жалость, потому как он был сирота. Он уже закончил школу, отслужил в армии и учился в техникуме. Мы были знакомы месяц, но он решил, что мы поженимся. Я уехала в Уфу, и он каждый день писал мне письма...
А вы знаете, что меня связывало близко с Юрой Шевчуком? Мне кажется, особая атмосфера, которую мне довелось однажды пережить. Сейчас рас скажу. Время фестиваля молодежи — атмосфера того периода, когда появился
Визбор со своими песнями. Он учился всего на два курса старше меня, мы вместе были в походах, вместе ездили на картошку. Авторская песня для меня уже тогда была притягательна. Ада Якушева. Юрий Визбор. Они были немножко старше меня. Но мы даже пели вместе на всяких курсовых вечерах. Я хочу протянуть ниточку от того своего времени с его авторской песней к сегодняшнему, к тому, что делает и поет Юра Шевчук. Эти песни уже тогда были близкими, своими. Тогда же было время оттепели, тех самых шестидесятников, о которых так много говорят. Но началось-то раньше, с нас. Ада Якушева всего на год раньше меня закончила институт. Большую роль играла сама атмосфера Ленинского пединститута. Народ был очень интересным. Я была активной, любила людей, любила с ними общаться. Фестиваль мы ждали очень. Тогда действительно существовал железный занавес, крепкий, мощный. Всего три года, как умер Сталин. В моей школе училась дочь Фурцевой, она была совсем маленькой, но привозили и увозили ее на машине. Это 29-я женская школа. Показательная. Тогда еще были мужские и женские школы. Я попала в нее еще во время войны. Война закончилась, я продолжала туда ходить. Директором нашей женской школы была Екатерина Васильевна Мартьянова. Был такой фильм «Сельская учительница», так вот, он о моем директоре. Сценарий писала мама моей подруги Смирнова. Ее дочери — Наташе — фамилия по отцу была Эгерс. Известный кинооператор на фронте, тяжело ранен в бою, демобилизован с параличом речи. Атмосфера в школе была близка к гимназии. Школа-то была центральной, на Зубовской площади, и как теперь принято говорить, экспериментальной. В ней училась вся элита. Я просто жила в общежитии академии Фрунзе и потому тоже ходила в нее, в Теплый переулок, рядом с музеем-усадьбой Толстого. Порядки были настолько близкими к гимна зическим, что даже учителей мы приветствовали поклоном. Ходили строго в форме. На экзамен в десятом классе на аттестат зрелости обязательно в белом фартуке, в простых чулках. Мы просто умирали от жары, но иную форму надевать не разрешалось. Мартьянова была преклонного возраста и держала нас в ежовых рукавицах. Школа давала крепкие знания. Изучалась даже латынь. Но в этой школе нас не учили мыслить. Из нас просто делали послушных исполнителей. Вот моей Эльмирочке повезло — попался хороший учитель литературы. По крайней мере, в сочинении она могла писать все, что думает. Этого педагога звали Яков Борисович. Фания Акрамовна очень сожалеет, что его не было у Юры. У Юры был очень слабый педагог по литературе, но, может, это и к лучшему. А нас мыслить не приучали. Достоев
|
|
|
|
|
|
|
|
|
ского не проходили. Есенин был запрещен. Я уже не говорю о скандале вокруг журнала «Звезда», связанном со стихами Ахматовой и именем Зощенко. Они для нас были уже врагами народа. Пастернака мы тоже не знали. Это все нами утрачено. Даже если пытаешься сейчас наверстать, это очень сложно. Даже в институте литература была той же, что и в школе. Откуда же брались такие, как Визбор, остальные шестидесятники? Мне кажется, в первую очередь здесь сыграла свою роль семья, общение с окружающими людьми: мы же не были так изолированы, как сейчас. Мы жили в академическом общежитии. Коридор с семнадцатью комнатами, на кухне семнадцать хозяек. Представляете, как мы весело жили?! Была атмосфера единения. Сейчас очень многие вспоминают коммуналки добрым словом. Как было ни тесно, как ни страдали физически, но духовно и морально мы были воспитаны по существу на этих кухнях. Потому что люди попадались разные, разные характеры. И эти характеры притирались друг к другу. У нас было общежитие военной академии. Громадные залы и коридоры, по которым дети катались на велосипедах, но еще... Мужья у многих военные. Погибли. Остались вдовы. Я жила там, пока не закончила институт. Хочу особо сказать о той атмосфере. Жилось очень трудно. Но почему выжила мама и все другие? Скажем, мы получали пенсию семнад цатого числа, а семья с другой фамилией — позже. То есть мама, получая пенсию, раздавала долги и сама давала в долг. Потом получала долги и сама брала в долг. Так мы и жили, выручая друг друга. Очень много хорошего и любовь к людям мы брали оттуда. Там же встречалось много интересных людей.
И вот занавес приоткрылся. 57-й год. Фестиваль. Встречали мы его восторженно. По Садовому кольцу, Зубовской площади, Крымскому мосту, парку Горького шла просто лавина молодых людей и девчат. Для нас это было что-то потрясающее. Для меня особенно, потому что вся моя жизнь тогда проходила на Садовом кольце. Теперь мы на иностранцев смотрим, как на своих, а тогда... Никогда не забуду, как на грузовике ехал огромный негр из Занзибара. Один добрался. В балдахине. Один единственный представитель своей страны! Это любопытство было искренним. Подлинное ликование. Причем не только молодежи, но и взрослых и старых — всех. Толпы встречающих. Но такое скопление народа я уже помнила. Тогда вели пленных немцев по Москве. Стена людей встречающих и поток людей движущихся. Но тогда были иные эмоции. А тут — ликование! Вот когда смерть Сталина, тогда тоже все было всенародно. Но горе. На этом Садовом
кольце тогда тоже стояли живые изгороди из людей, плачущих, рыдающих. Это действительно было людским горем, и даже в семьях тех, где были репрессированные. Мы же не верили в обман, тем более в злодейство Сталина. Из нашего дома тоже исчезали офицеры, в том числе полковники. Мама рассказывала, что даже живя на Дальнем Востоке, у папы всегда был под рукой чемоданчик с личными вещами. К счастью, мы этой трагедии не пережили. Мы верили во все, что говорилось и писалось. Моя мама была очень лояльной комсомолкой. Она и коммунистом-то не стала по случай ности. Просто папа считал, что она должна заниматься детьми, и мама долго не работала, до самой войны. Негде было вступить в партию. Все были в одной упряжке, и это — истина.
О смерти Сталина... Тогда выходили бюллетени. Утром сообщили о его смерти. 1953 год. Я в десятом классе. Пришли в школу. Нас выстроили в линейку, директор сделала сообщение, и мы все плакали. Личное впечат ление: меня волновал вопрос: «Кто же теперь сможет стоять у руля?» Дейст вительно, в него верили как в Бога. Было страшно: Ленин и Сталин, равных им не видели, не знали. Во всяком случае, нас так воспитывали.
На похороны Сталина я не пошла, потому как это было ужасно. А моя подруга Нина, с которой мы вместе потом уехали в Уфу, сходила. Она чуть не погибла. В живых осталась случайно. На подходе к Колонному залу творился настоящий ужас. Особенно на спуске у ворот. Если упал, то встать больше не мог, и погибли очень многие. Представляете, как много смешалось: траур по Сталину; ужас: кто же будет править нами; да еще рядом такая страшная трагедия! Потом были Булганин, Маленков. Они сидели мало и как-то не запечатлелись в памяти. А про Никиту Сергеевича лично я думала, что он недалекий человек. Безграмотный. В то же время была гордость, что я — украинка и вот теперь украинский правитель правит страной. Но я думала: как же он может править государством, если говорят, что совсем без образования? Два последних года его правления выпали из моей жизни — в то время мы с мужем были в Африке. Но Брежнева мы тоже уважали. Во-первых, такой красивый, видный мужчина, да и жили неплохо. Меня возмущала только шумиха вокруг его «Малой земли» и «Возрождения». Брежнев в войну был в том же примерно ранге, что и мой отец, и мне казалось странным, что вокруг военной деятельности Брежнева столько неестественной шумихи. Вот тогда я перестала к нему относиться серьезно.
...Вернемся к фестивалю. Прошел он здорово. Мы встречались на концертах, на кремлевских балах. Особенно запомнилась встреча с Лондонским
хором. Нас заранее предупредили, как себя вести с иностранцами: непринуж денно, но быть начеку. На встрече с ними был стол с сухим вином, помню бутерброды с икрой — с черной и красной, с белорыбицей, очень приличные фрукты. Застолье кончилось. Начались танцы. А в школе мы не танцевали ни танго, ни фокстрот, только пад’эспань, пад’эграс, пад’экат, а полонезом открывали вечера. В школе был старый тапер, из «бывших». Приглашали и мужскую школу. Мальчишки стояли по стенкам — танцевать они не умели, танцевали мы, девочки, перед ними. А тут мы пошли танцевать под инстру ментальный оркестр. Среди лондонцев был единственный негр. Лондонцы переговорили с ансамблем, заиграла ритмичная музыка, и этот негр подошел ко мне. Я танцевала неплохо и то, что делал негр, делала я. Расступились все, мы танцевали вдвоем. Когда все кончилось, было много аплодисментов и восторгов. Ко мне подошла их преподаватель и спросила, где я училась танцевать. Мне было неловко, я-то оказалась одна, но танцевали мы от души. Негра звали Родный. Он был из Южной Америки, но получил обра зование в Лондоне и работал там экспертом. Он так ко мне пристал, что всерьез стал интересоваться, как ему остаться в Советском Союзе. Для нас это было, конечно, ужасно крамольно. Я не знала, что делать, и через пере водчика пыталась выяснить, к кому мне обратиться. Вскоре после этой встречи в Кремле давали бал. Мы встречали хористов. Вдруг ко мне бегут девчонки из нашего хора:
— Тебя твой негр разыскивает!
Мне даже стало страшно: вдруг опять начнет приставать с вопросом: как ему остаться в Советском Союзе! Подвели его, и вечер провели мы вместе. Но я учила французский, и по-английски ничего не знала, он же по-русски ни бум-бум. Общение «на пальцах». Пошли танцевать. Разыгрывалась какая-то лотерея. Мы что-то выиграли. Мне дали набор открыток с видами Москвы, а Родному — очень красивую вазу. Меня это очень задело — открыточки как раз пригодились бы ему. Но они даже подчеркнули, мол, вы — своя. Это меня поразило, то что подчеркнули. Я ему, конечно, открытки отдала, но он мне вазу нет.
А мой харьковский кавалер в то время тоже участвовал в каких-то мероприятиях. За весь фестиваль мы встретились всего раз, когда пели на Манежной площади. В перерывах между выступлениями он захаживал к нам домой. Они с мамой общались. Возвращаемся к тому балу в Кремле. Все уже заканчивается, а мой негр не уходит. Я в ужасе: если он останется, то меня потом кругом потянут! Нас же об этом предупреждали! Я начала его
пристраивать. Жили они на сельскохозяйственной выставке. Затолкала в автобусов котором говорили по-французски. Перед завершением фестиваля, перед отъездом в Уфу, еще должен был состояться концерт, на который я не пошла. Захотелось попрощаться с девчонками. Потом мне рассказывали, что Родный буквально всех извел вопросами, где я.
Вспоминая сейчас эту московскую жизнь, понимаю, как много она сыграла в моей судьбе, буквально утвердила меня в обществе, помогла общению с людьми. Я благодарна и институту, и хору... Московская эпопея закончилась,
и я поехала в Уфу...
В Уфу приехала в конце августа 1957 года. Приехала вместе с подругой Ниночкой, той самой, что чуть не погибла на похоронах Сталина. Жильем нас не обеспечили. Выглядели мы достаточно смешно. Я была высокой и стройной, а Ниночка просто очень высокой и очень упитанной. После института мама купила мне свободное розовое пальто. Очень модное летнее пальто. Жили всегда скромно: одна юбка, одна шерстяная кофточка — и все. А тут такой подарок! А Ниночка ходила в узенькой юбочке и какой-то светлой кофточке. Жить нам было негде, и мы приютились в слуховом кабинете детского дома для глухих, в который нас пригласили работать. Искали жилье и ходили по провинциальной Уфе в таком виде. Нас никуда не брали, хоть жилье и другим сдавали. Нам же давали от ворот поворот, заявляя при этом, что мы стиляги! А мы-то надели все самое лучшее, будучи достаточно скромными людьми! Так и не оценили наши старания! Нам говорили, что им нужны постояльцы поскромнее, хотя в тот момент в Уфе, наверное, скромнее нас никого не было. Наконец, мы набрели на одну старушку, у нее была перегорожена комната, и одну кровать за сто рублей на двоих она сдала нам. Мария Иосифовна, покойная, оказалась хорошей женщиной. Она потом переехала к дочери в Ленинград, там и умерла. Я у нее жила недолго. Так сложилось, что в Уфе я очень скоро вышла замуж. И очень интересно. Мой харьковский ухажер писал мне ежедневно. Ужасно страдал. Я и тогда ни от кого ничего не скрывала и по сей день не скрываю
— ни горя, ни радости. Мария Иосифовна была в восторге от писем моего харьковского кавалера. Но была пикантная ситуация с работой. Когда мы поехали в детдом, мне не оказалось места. Я пошла в Министерство и громогласно заявила, что у меня в Харькове жених и работать я буду только год! Мне ответили:
— Вот и хорошо, отправляйтесь обратно в Москву.
Мне бы глупенькой уехать, но вот что значит упрямство:
— Раз пригласили двоих, обоих и принимайте на работу.
Но я еще знала и то, что в Москве очень тяжело устроиться на работу. Пока я училась, получала папину пенсию. Она была больше стипендии. А по возвращению рассчитывать было не на что. Я понимала, что не могу сесть на шею маме с ее 400 рублями, которые она получала, работая в регистратуре поликлиники. У меня ведь еще был младший брат. Думаю, это меня и остановило. Тогда меня взяли учительницей в школу слабослышащих. Так я осталась.
Подошли ноябрьские праздники. С утра до ночи я пропадала в школе, все время что-то делала, рисовала стенгазету. Домой приходила только ночевать. За одной учительницей из Ленинграда ухаживал молодой человек по имени Олег. Мы жили в одном районе. Как-то перед праздниками ехали вместе. Он спросил:
— Что будете делать в праздники, девчонки?
А мы никого не знали, я ответила:
— Днем сходим в кино, а вечером попробуем всяких вкусных вещей, которые прислала мне мама.
На этом разговор закончился. Пришли праздники. Мы с Ниной послонялись по Уфе, вернулись домой, выпили шампанского. Грустно. Так закончились праздники. Продолжились будни. И как-то Мария Иосифовна
говорит:
— Лилечка, а к вам приходили молодые люди.
— Мария Иосифовна, это какое-то недоразумение.
— А ведь спрашивали Лилю, которая работает в такой-то школе.
Так было раза два-три. Придут, не застанут, уйдут. Но как-то застали меня. Одним оказался Олег. С закадычным другом Шамилем. Начали они к нам похаживать довольно часто. Ребята были в годах. Я тоже взрослая, но в житейских делах была достаточно наивной, всему верила. Жить мне было хорошо и весело, материальные запросы очень скромные, проблем не воз никало. Материальная сторона жизни как бы не существовала вообще. Обще ние, только общение. Эти молодые люди приходили общаться. Причем, Олег слишком много смеялся, а у Шамиля был слишком суровый вид, к тому же он оказался молчалив. Мария Иосифовна относилась к нему очень хорошо, считала серьезным. Олег больше обращал внимание на Нину, а Шамиль вообще не проявлял ни к кому никакого интереса. Но между собой мы с Ниной решили, что он — мой. Это была шутка. Просто мы по стуку в стекло определяли, кто из них идет и кому из нас открывать. Много
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 178; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!