Новосибирский апокриф 5 страница
Необходимо отметить, что и высокоэрудированный, инженер С. П. Королев в своей книге «Ракетный полет в стратосфере», изданной в 1934 году (Москва), ссылаясь на таких видных теоретиков и конструкторов ракетостроения, как К. Э. Циолковский, Ф. А. Цандер, Э. Пельтри, Г. Оберт, Р. Годдард, Б. С. Стечкин и другие, не упоминает имени Ю. В. Кондратюка, видимо не считая его одним из основоположников ракетной техники, как об этом ратовал в те годы В. П. Ветчинкин. Следует думать, что это не простая случайность.
С аналогичным явлением мы сталкиваемся и значительно позже.
«В. П. Ветчинкин был поэт, — сообщает его биограф В. В. Голубов. — Он также увлекается идеями К. Э. Циолковского о ракетных поездах, которые могут привести к межпланетным путешествиям» (Ветчинкин В. П. Избранные труды. 1956. Т. 1. С. 28). Упоминает В. В. Голубов об А. Г. Уфимцеве, а вот о Ю. В. Кондратюке — полнейшее молчание... Биограф В. П. Ветчинкина В. В. Голубов игнорирует историю с книгой Ю. В. Кондратюка, знаменитое предисловие о ее восхвалении.
Будучи 31 июля 1961 года в Научно-мемориальном музее Н. Е. Жуковского, в витрине профессора В. П. Ветчинкина я увидел книгу Ю. В. Кондратюка в двух изданиях — 1929 и 1947 годов. Я попросил разрешения перелистать эти книги, что мне и было дозволено. В книге издания 1929 года с дарственной надписью В. П. Ветчинкину я обнаружил документ, который не только проливает свет на это дело, но и служит доказательством правильности моего анализа. Это письмо Ю. В. Кондратюка к В. П. Ветчинкину. Я скопировал его и потому могу привести полностью.
|
|
|
«Уважаемый Владимир Петрович!
Рад иметь наконец возможность преподнести вам на память свою книжку. Издал ее с большими мучениями и дьявольски дорого— местные наборщики никак не могли справиться с формулами, а я был почти непрерывно в разъездах. Продолжаю работать по элеваторному делу — преимущественно проектировка и выполнение «механизированных амбаров» (элеваторы из круглого леса и с большими силосами). Собираюсь на днях побывать в Москве в связи с одним моим изобретением — элеваторного ковша, вокруг которого сейчас поднялся некоторый шум; не знаю, удастся ли на самом деле съездить.
Всего доброго.
С почтением Юр. Кондратюк».
Письмо без даты и без конверта. Не написано ли оно в Москве по указанию В. П. Ветчинкина во время приезда в Москву Ю. В. Кондратюка? С чего бы это Ю. В. Кондратюк жаловался на «дьявольски дорогую» стоимость издания? Не для того ли, чтобы доказать, что именно он, а не Ветчинкин платил за него? А «сомнения» в возможности своего приезда в Москву — чтобы никто не догадался, где письмо сочинено и под чью диктовку написано? Отсутствие конверта и даты под написанным — не для создания ли еще большей неопределенности? Что же несомненно — так это «вклейка» письма в дарственный экземпляр книжки самолично рукой В. П. Ветчинкина, чтобы окончательно затемнить истину, ввести в заблуждение будущих историков ракетной техники, поскольку Владимир Петрович имел основания предполагать, что его вещи и книги попадут в музей Н. Е. Жуковского. Что касается рассказа о работе в области элеваторного дела, то он должен был придать письму еще большую «достоверность». Одним словом, обнаруженный мною документ еще сильнее укрепил мою точку зрения на все это дело.
|
|
|
— Вы только подумайте, — говорил мне К. Э. Циолковский, — что делается на нашей старушке Земле: страшно, оторопь берет... Ветчинкин прежде всего обливает меня помоями — дескать, Циолковский украл у Ф. А. Цандера мысли и опубликовал их ранее Цандера. Обычный воровской образ действия. Значит, Циолковский вор! «Держи вора!» — восклицает в своем предисловии Ветчинкин. Когда же сделан этот шаг, можно сделать и второй — вообще убрать Циолковского с дороги, о чем многие годы мечтал этот человек, и создать искусственного псевдогения и его апокриф. Посмотрите хорошенько, что пишет Ветчинкин. Он не скупится на похвалы, он буквально расстилается по земле перед новоявленным сверхталантом и пророчит ему блестящую будущность... жертвуя собственными выкладками в пользу своего заветного дела — ниспровержения Циолковского с пьедестала науки! Только бы убрать этого Циолковского, калужского невежду, мешающего Ветчинкину занять ведущее место в области ракетных двигателей и звездоплавания.
|
|
|
Как ни «мал» авторитет Циолковского, но он явно мешает Ветчинкину. Во-первых, Циолковский слишком долго живет. Во-вторых, он непрерывно печатается, публикует все новые мысли о ракетодинамике и космонавтике... Циолковский придумывает новые схемы ракет, создает ракетные поезда, рассчитывает траектории, он буквально опережает Ветчинкина, он обгоняет его во всем! И у Ветчинкина вдруг явно обрисовывается идея мщения. Надо отыскать эрзац Циолковскому... Острым глазом он шарит по всей стране и находит... техника, которого можно противопоставить Циолковскому, написав за этого техника целую книгу. «Игра стоит свеч»: этой книгой он убьет Циолковского, а чтобы никто не подумал, что это он писал книгу, назовем Циолковского «инженером» и «профессором» и забудем его инициалы — просто «Циолковский», а в предисловии о Циолковском — ни звука. Эта путаница должна смутить любого криминалиста! Ни один из них не поймет этого хитрейшего подвоха! Но надо провести еще и будущего историка — и... книгу переписывает начисто сам Ю. В. Кондратюк, собственным почерком, да еще оставляет кое-какие заметки с пометкой 1916 и 1918 годов. Теперь это носит величественное название «рукописи» Ю. В. Кондратюка, над которым ломают голову «историки науки».
|
|
|
«Плоховат шрифт Новосибирской типографии, — думал В. П. Ветчинкин, — ну да что поделать. Знака интеграла нет, а вместо него большое сплющенное S. Похоже, да не то же!..»
Травля работ К. Э. Циолковского началась с первых лет века, но наибольшей интенсивности достигла в 1920—1930 годах и несколько приутихла в годы, предшествовавшие его смерти.
Может быть, читатель подумает, что у Циолковского было много врагов? Отнюдь нет. Не признававших его людей было немало, но они обычно ограничивались нелепыми разговорами, и только очень немногие из них писали плохие рецензии. Но это были не враги. Врагами были те, кто устраивал засады и ставил капканы. Таких врагов было мало, так мало, что для их пересчета было бы много пальцев одной руки. И среди них выделялся один враг — но какой! Враг-ученый, расчетливый, вознесшийся на одну из высоких ступеней иерархической лестницы науки, враг, имеющий степени, звания и ордена. И что главное — получивший право неприязни к К. Э. Циолковскому по наследству.
В 18 веке между ним и К. Э. Циолковским произошла бы дуэль на пистолетах, шпагах или эспадронах, в наше время это была стрельба картечью по видимому противнику — К. Э. Циолковскому, который не должен был знать, кто в него стреляет, и мог лишь догадываться о том, пользуясь дедуктивным методом. Конечно, этот умный и хитрый враг имел нескольких «сочувствующих», которые ему помогали рассылать анонимки или распространять клеветнические слухи, но и только. В сущности это была ребяческая забава. Главным делом управлял он сам, но, глядя на него, нельзя было даже подумать, что это и есть тот самый паук, который вьет смертоносную паутину вокруг К. Э. Циолковского.
Его рыжеватая бородка, густая седеющая шевелюра, лицо простака, без всякой артистичности, добродушная улыбка, легкая подвижность производили неплохое впечатление простого малого, если бы не глаза — хмурые, скрытые, самонадеянные и злобные глаза, стреляющие без промаха и не знающие жалости. Я хорошо их рассмотрел однажды в 1937 году, когда он сидел в кресле напротив меня в гостиной известного летчика М. М. Г. (Громова.— А. Ч.). Вспомнил ли он наш разговор 1922 года — я не знаю. Во всяком случае хозяин представил нас друг другу, и таким образом мы познакомились вторично.
— Так вот он каков, кто всю свою сознательную жизнь преследовал К. Э. Циолковского, — подумал я, рассматривая это ставшее мне враждебным лицо. — Так вот кто начал опубликовывать статьи по теории ракеты точно с 1935 года — года смерти Циолковского. Так вот он каков, этот составитель новосибирского апокрифа, воспетого им самим же с дифирамбическим многословием, травивший великого ученого, которого он мечтал сдать в утиль истории, свергнуть с Торпейской скалы в безвестность. Вот он — ученый муж, заставивший Константина Эдуардовича проливать слезы обиды и негодующе биться его старческое сердце в апреле 1929 года. Затем начались его поклепы, его подметные письма, осуждения «издательской деятельности» Циолковского, требование прекращения ее и наложение вето на «малограмотные с точки зрения современной авиатехники сочинения» и т. д. Вот он — повар несъедобных блюд, приблизивших конец К. Э. Циолковского, его завистник — Сальери... составивший алгебраическое уравнение расправы с одним неизвестным, которым был он сам!
Это был тот Икс — для всего мира, от которого в основном исходили беды Циолковского. Только Константину Эдуардовичу было известно решение этого уравнения, и Икс был для него уже не Иксом примерно с 1922 года, а возможно, и раньше...
Вся трудность доказательства этого положения заключалась в том, что заговор молчания, заговор противодействия и заговор компрометации — все три главные агрессии против К. Э. Циолковского— были «бездокументны». Этот тщательно продуманный и хорошо взвешенный еще в девятисотых и десятых годах план проводился с исключительной настойчивостью и только — устно. Нельзя было оставлять каких-либо записей, планов или собственноручных писем, ибо архивы — это живой изобличитель, следователь и прокурор. Данные ранее по ошибке отзывы нужно было так или иначе уничтожить. По-видимому, большинство писем от Ю. В. Кондратюка к Ветчинкину и от Ветчинкина к Кондратюку были уничтожены, тут же немедленно после прочтения. Надо было быть тонким и дипломатичным. Перед обществом можно было делать реверансы в сторону Циолковского, в его отсутствие — организовывать травлю и диктовать третьим лицам анонимные письма, чтобы скомпрометировать его или положить конец его «издательской деятельности» в Калуге. В некоторых случаях, дабы замести следы, надо было «похвалить» Циолковского, но при этом сказать: «Знаменательно, что наши самоучки интересуются большими научными проблемами, хотя решение этих проблем, конечно, им не по плечу». Такого рода «общая фраза», с одной стороны, как бы одобряла Циолковского и была патриотична, с другой стороны, глумилась над ним. В тех же случаях, когда надо было давать отзывы в высокие инстанции, можно было также одобрять «попытки» К. Э. Циолковского, но напустить такого тумана, в котором самый добросовестный человек должен был бы запутаться и потерять ориентировку. Этим объясняется то, что все попытки реально помочь Циолковскому терпели фиаско, систематическое фиаско: клеймо недоучки чернело на высоком челе гения. С 1929 года ко всем отрицательным «отзывам» о работах Циолковского стала прилагаться книжка Кондратюка, «истинного основателя» ракетодинамики и астронавтики... Смотрите, вот кто создал эти науки, а Циолковский тут ни при чем! Это делало К. Э. Циолковского «некредитоспособным», и ему начали во всем отказывать!
Но нет ничего тайного, что бы не стало явным. Нет материала, который обладал бы бесконечной упругостью (закон Гука справедлив только до известного предела). Книжка Ю. В. Кондратюка явилась завершением той битвы, которая велась против К. Э. Циолковского.
Восторженное предисловие Ветчинкина, объявление о плагиате Циолковского и т. д. и т. п. явились последней бомбой, которая должна была уничтожить его. Но судьба распорядилась иначе — эта бомба разорвалась у злоумышленников. Ю. В. Кондратюк был ею убит наповал, Ветчинкин вывернулся, ибо гений К. Э. Циолковского не был способен изобличать. Профессору В. П. Ветчинкину просто повезло. Но его предисловие раскрывает всю его нечестную деятельность, длившуюся столь долго и вылившуюся в уродливую форму беспрецедентного злопыхательства и поклепа на К. Э. Циолковского. Каждая строчка этого предисловия горит огнем глаз шакала, бросающегося из темноты на загривок своей жертвы. Это страшные строчки для тех, кто умеет читать о преступлении, написанном иероглифами самим преступником. Это подробный обвинительный акт, представленный на суд Истории. Это конец «доброго» имени профессора В. П. Ветчинкина. Это полное и окончательное разоблачение его жизни и его деятельности... Наконец, это его эпитафия.
Ю. В. Кондратюк остается для науки невидимкой. Он не посещает К. Э. Циолковского в Калуге, не ищет знакомства с друзьями Циолковского, не выступает более в печати с трудами по ракетоди-намике и космонавтике или с лекциями, он только пишет письмо к проф. Н. А. Рынину, чтобы еще раз закрепиться в жизни и затем исчезнуть в небытие. Появившись в Новосибирске в 1929 году с помощью Ветчинкина и написав в том же году письмо проф. Н. А. Рынину, он вскоре исчезает как дым, как привидение из поля зрения ракетодинамики.
Смерть человека — это еще далеко не смерть его творений. С К. Э. Циолковским получилось как раз наоборот. А вот Ю. В. Кондратюк исчез бы прочно и навсегда, если бы еще некоторые люди, доверяясь его книжке, снова, хотя и вяло, не заговорили о нем.
К сожалению, новосибирский апокриф еще продолжает смущать умы некоторых доверчивых людей.
В статье «Жизнь и деятельность ученого-астронавта Юрия Васильевича Кондратюка», занимающей всего-навсего 3/4 печатной страницы и помещенной в сборнике «Тезисы докладов и сообщений на Межвузовской конференции по истории физико-математических наук 25 мая—2 июня 1960 года» (Шаевич Я. Е. Новосибирск, 1960), сообщаются старые и весьма затасканные сведения о Ю. В. Кондратюке. Процитируем два-три абзаца из этой статьи.
«Несколько позже Циолковского (не несколько позже, а позже на 26 лет! — А. Ч.) и независимо (? — А. Ч.) от него начал работать над проблемой межпланетных полетов и реактивной техники талантливый исследователь Юрий Васильевич Кондратюк».
«В 1959 году исполнилось 30 лет со дня напечатания в г. Новосибирске книги Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств». Редактировал книгу известный ученый Владимир Петрович Ветчинкин. Он же явился и первым ее ценителем».
«В 1930 году Кондратюк писал из Новосибирска Циолковскому: «С тех пор как я определил (sic! — А. Ч.) осуществимость вылета с Земли, достижение этого стало целью моей жизни»».
И что же! Мне не хотелось бы повторяться, но читателю должно показаться более чем странным одно весьма веское обстоятельство: столь «талантливый человек», каким его характеризуют Шаевич и затем О. Горчакова, ни единой строчки более не написал по тому же предмету — ракетодинамике и космонавтике, хотя прожил на свете еще 12 лет. Не создал больше ничего нового, хотя пользовался поддержкой такого влиятельного ученого, как проф. Ветчинкин, и мог бы принимать и в дальнейшем его дружественные советы. Это, конечно, было бы вполне естественным. Увы, по причинам, которые теперь стали нам понятны, на книжке 1929 года закончилась вся мгновенная, поистине «метафизическая» вспышка Ю. В. Кондратюка.
За всю свою последующую жизнь Ю. В. Кондратюк опубликовал только одну небольшую статью о ветряном двигателе, и то в соавторстве с инж. П. К. Горчаковым, в журнале «Электрические станции» (М., 1939. № 3. С. 24—30). Спрашивается, в чем же выразились таланты Ю. В. Кондратюка? Это противоречит словам самого Ю. В. Кондратюка... противоречит так, что перестаешь ему верить вообще... Расхваливая Кондратюка, Шаевич и Горчакова не могли представить убедительных доказательств того, что Ю. В. Кондратюк не креатура В. П. Ветчинкина, а самостоятельный ученый. Книга «Завоевание межпланетных пространств» — это единственный «опус» среди черной ночи небытия! Вначале нелепое, явно надуманное «засекречивание», а затем — в течение двенадцати лет — пустота.
Мой сослуживец, инженер Бернард Бернардович Кажинский, крупнейший специалист по ветросиловым установкам, лично знал Кондратюка и общался с ним в начале тридцатых годов. Я письменно запросил Б. Б. Кажинского, знает ли он что-либо о работах Ю. В. Кондратюка в области космонавтики и ракетодинамики. Приведу его ответ от го января 1961 года:
«Глубокоуважаемый Александр Леонидович! Ваше письмо от 15 января с. г. получил. На ваш вопрос о Ю. В. Кондратюке могу Вам сообщить следующее:
С Ю. В. Кондратюком я познакомился в 1932 году в Москве. В те годы я работал в области ветросиловых двигателей. Ю. В. Кондратюк совместно с инж. П. К. Горчаковым разрабатывал тот же вопрос, причем они составили проект мощной ветросиловой установки. Мне известно также, что в своих работах Ю. В. Кондратюк получал неизменную помощь и поддержку от профессора В. П. Ветчинкина (ЦАГИ).
При встречах со мной Ю. В. Кондратюк обычно говорил о силе ветра и необходимости ее использования, никогда не затрагивая вопроса о ракетах или космических полетах. Я даже не знал, что он раньше интересовался этой областью. Он ничего не говорил о своей книжке 1929 года или о К. Э. Циолковском. Таким образом, только от Вас впервые в 1961 году я узнал, что Ю. В. Кондратюка кто-то считает «новосибирском Циолковским»! Что все это значит? Ведь это — жалкая попытка умалить память и светлый образ великого ученого.
Кстати должен вам сказать, что и сам Константин Эдуардович за весь большой период нашей переписки и нашего знакомства (1920—1935) ни разу не говорил и ни разу не писал что-либо мне о Ю. В. Кондратюке.
Вот и все, что я могу сказать по этому поводу.
Уважающий Вас Б. Кажинский».
В 1929 году проф. В. П. Ветчинкин решил, что, по-видимому, уже пора бы и ему готовить работы по ракетной технике от своего имени! Циолковский, по его мнению, был уже убит Кондратюком, а Кондратюк — выброшен Ветчинкиным за борт «за ненадобностью».
Право, если бы не статья Я. Е. Шаевича и свидетельство О. Горчаковой, знавшей живого Ю. В. Кондратюка, то невольно могла бы явиться мысль — не был ли Ю. В. Кондратюк личностью вымышленной, чем-то вроде Тыняновского — «поручика Киже», за которого действовал, печатал на машинке, издавал за свой счет, распространял свои писания и даже опубликовывал фотографии профессор В. П. Ветчинкин. Но, по свидетельству ныне живущих людей, Ю. В. Кондратюк существовал на самом деле. Был симпатичен, самоуглублен, слегка угрюм, худощав, как на портрете, опубликованном проф. Н. А. Рыниным в своей книге 1931 года, а также и при втором издании книги, в 1947 году. Креатура В. П. Ветчинкина оказалась живучей. Это почти противоречило здравому смыслу.
Большое удивление после всего сказанного вызывает статья в 27-м томе Большой советской энциклопедии «Межпланетные сообщения». На стр. 53 читаем: «Большую роль в развитии теории межпланетных сообщений сыграли инженер Ф. А. Цандер и механик Ю. В. Кондратюк... Кондратюк разработал теорию реактивного движения, рассмотрел вопросы о топливе для ракеты, о конструкции ракетного двигателя и межпланетной ракеты, об аэронавигации, торможении ракеты атмосферой при спуске на Землю и о конструкции посадочного планера, устройстве станции — спутника Луны».
Авторы статьи в Большой советской энциклопедии закрепляют за Ю. В. Кондратюком приоритет решения почти всех основных вопросов ракетодинамики и космонавтики, сводя тем самым приоритет К. Э. Циолковского, о котором они писали предварительно, к нулю. Авторам упомянутой статьи следовало бы более основательно изучить историю вопроса...
И да простятся молодому человеку, попавшему в сферу влиятельного лица, все его невольные ошибки.
По свидетельству тех же Я. Е. Шаевича и О. Горчаковой, Ю. В. Кондратюк в конце 1941 года пал смертью храбрых, защищая подступы к великой Москве.
За последние годы вышло много десятков книг и статей видных специалистов по вопросам космического полета — академика Б. Н. Юрьева, профессора А. А. Космодемьянского и многих других. Все они заслуженно упрекают Э. Пельтри, Р. Годдарда, Г. Оберта и других иностранных ученых в том, что те не упоминают имени К. Э. Циолковского там, где ему без всяких сомнений надлежит быть. Спрашивается, почему же эти авторы не делают аналогичного упрека в адрес В. П. Ветчинкина — Ю. В. Кондратюка, которые приняли все меры к тому, чтобы приравнять заслуги К. Э. Циолковского к нулю? Как это можно объяснить? Почему они обходят полным молчанием эту историю? Может быть, не хотят поднимать и обсуждать столь неприятный вопрос и многое другое, что связано с ненавистью В. П. Ветчинкина к К. Э. Циолковскому, проявляя деликатную осторожность по отношению к В. П. Ветчинкину? Почему они не призвали к порядку одного из видных отечественных специалистов, пытавшегося очернить К. Э. Циолковского еще при его жизни и снизить его значение до уровня жалкого плагиатора и мелкого кропателя? Отчего имя Ю. В. Кондратюка и название его книги фигурируют в павильоне Академии наук ВДНХ? Кто виновен в прославлении новосибирского апокрифа? Кто до сих пор умышленно поддерживает эту дутую славу? Эти попытки тщетны: тайное уже давно стало явным, и теперь можно лишь пожалеть о пренебрежении наших специалистов к истинной истории вопроса... К сожалению, некоторые крупные специалисты об этом деле ровно ничего не знают, не подозревают и потому были введены в заблуждение. Конечно, это им простительно! Но в конце концов восстановить истину — дело всякого человека, кто эту истину знает!
Может быть, некоторым покажется странным, что К. Э. Циолковский в своих письмах и трудах хотя и редко, но упоминает имя В. П. Ветчинкина, а также один или два раза — Ю. В. Кондратюка. Да, это верно. Доброе сердце Константина Эдуардовича не помнило зла и прощало пронзительную боль, которую наносили ему эти люди. Таков был этот замечательный человек — человек с большой буквы.
— Борьба кастовых ученых с моими идеями о значении ракеты для межпланетных полетов, — говорил он,— отрывала у меня колоссальное количество времени, энергии и душевных сил. Не ошибусь, если скажу, что девяносто девять процентов всего моего времени ушло на разъяснение значения преимуществ ракетных двигателей перед винтовыми! Запрашивали меня не только ординарные инженеры, но и просто обыватели, молодежь, интересующаяся моими работами в этой области. Но времени уходило масса, а о чьей-либо помощи я и думать не мог. Мне нужен был простой секретарь, скромный человек, который мог бы отвечать на все запросы, и тогда я не терял бы драгоценное время жизни! Но, увы, как мои работы по ракете, так и мое время еще до сих пор не оценены и никому не нужны.
Так говорил Циолковский во время моего пребывания в Калуге летом 1929 года.
Что я мог сделать, чем помочь дорогому мне человеку? Ничем! Я сам был гоним, никто серьезно не относился к моим работам в области космической биологии или с ионами воздуха, и ни на кого я повлиять не мог, чтобы помочь ему. Даже доброе отношение Н. А. Семашко, который редактировал и опубликовывал в те годы мои работы по эпидемической статистике, не дали положительных результатов. На запросы Н. А. Семашко получил из Академии наук и Академии воздушного флота самые отрицательные, беспощадные отзывы о Циолковском. О нем отзывались как о прожектере, фантазере, недоучке, как о несерьезном человеке. Н. А. Семашко показывал мне эти отзывы и сказал, что они могут только испортить дело и еще ухудшить материальное положение Циолковского. Будучи отзывчивым, сердечным и умным человеком, он сам был огорчен, что ничего не мог предпринять для улучшения материального состояния Константина Эдуардовича. Именно в конце 20-х годов К. Э. Циолковский был со всех сторон еще и еще в энный раз в жизни опорочен и опозорен как никчемный фантазер, и кастовые ученые отвернулись от него. Чувствуя приближение смерти, он мог заключить, что все усилия его долгой жизни, весь титанический труд, принесенный им на алтарь науки, пропали даром, не получив достаточного отклика в сердцах и умах отечественных ученых. Наоборот, он был ими презрен и ошельмован в наивысшей степени, в какой только могут ошельмовать и презреть человека!
В те же годы я побывал у ряда видных ученых с просьбой поддержать жизнь и работы К. Э. Циолковского и был крайне огорчен: многие академики вообще не знали о его существовании, другие знали только понаслышке, да и то с карикатурным оттенком, считая его бездарным писателем, не создавшим ничего крупного, достойного внимания. Когда же я пытался объяснить суть дела и основу основ творческой деятельности Циолковского, то на это мне не без ехидства возражали, что такие проблемы (межпланетные полеты в ракете) под стать только цирковым фокусникам и что где-то, в каком-то цирке трюки такого рода при участии писаных красавиц, выходящих в эффектном трико из ракеты, уже демонстрировались, и не без успеха. Впрочем, говорили мне, красивые женщины имеют успех и без технической бутафории или реквизита вроде ракеты или воздушных кораблей!.. Слепых и глухонемых от рождения трудно убедить в существовании красот природы — звездного неба с мириадами звезд, необычайной палитры осенних пейзажей, бетховенских сонат. Я оказался неудачным ходатаем за К. Э. Циолковского и не имел в этом отношении никакого успеха. С сердечной горестью я почувствовал, что ничем не могу помочь моему другу. Злой рок стоял на моем пути и не доводил меня до понимающего человека... Но я знал, что кое-кто из авиационных кругов был самым недоброжелательным в этом смысле. Кое-кто неистово презирал Константина Эдуардовича, и туда идти за помощью было совершенно бесполезно. Там всякое упоминание о нем вызывало бурю негодования и саркастических усмешек, какими «великие» ученые оделяют ничтожных и презренных невежд. В глазах авиационных инженеров Константин Эдуардович и был как раз этим самым «презренным невеждой», о котором говорить — значило унижать себя и свою науку, оскорблять воздухоплавание.
— Ракеты годятся только для торжественных иллюминаций, а не для полета человека, — говорил мне один из высокопоставленных руководителей авиации середины 20-х годов. Вредная фантазия, бредовые идеи, которые могут нанести ущерб нашей авиации, отклонив ее от истинного фарватера, и посадить на мель наши преуспевающие машины.
Я ничуть не жалею, что не могу вспомнить фамилию этого лакированного сапога от науки, слепца-бюрократа от авиации! Очевидно, его имя попало в корзину для мусора или для рваной бумаги, которые он писал или подписывал всю жизнь!
Но после изречения формулы такого рода, формулы обвинения К. Э. Циолковского в фантазиях и бредовых идеях, могущих «посадить на мель наши преуспевающие машины», я понял, что мое ходатайство о Циолковском в авиационных кругах может получить самый неожиданный и опасный для Константина Эдуардовича поворот. Надо было скорее «сматывать удочки» и более не совать носа в этот шикарный кабинет, а то, пожалуй, вместе с К. Э. Циолковским угодишь в места не столь отдаленные. А там поминай как звали. Припишут тебе такое, что и во сне не снилось!
Как хорошо, что я вовремя «закруглил» свое ходатайство и не положил на стол «Заявление Циолковского», которое держал в руках для передачи. Сложив вчетверо бумажку, я сунул ее в карман, поблагодарил за нравоучительную беседу и поспешил откланяться и ретироваться.
— Какой самодовольный, невежественный осел! — подумал я.
Так неожиданно, но, к счастью, благополучно кончилось мое очередное вмешательство в дела Константина Эдуардовича. Не имея в руках его заявления, этого опасного документа, в авиационных кругах не было материалов для передачи их в специальные органы. Так на сей раз К. Э. Циолковскому, да и мне, просто повезло.
«Как же это так, — рассуждал я сам с собой, выйдя на свежий воздух, — ведь ракетодинамикой официально и открыто занимаются в некоторых институтах. Еще В. И. Ленин благословил это дело в 1920 году, а непосредственное начальство считает это дело бредом умалишенного, а то и вредным проникновением «в глубины идей» авиации! Как это все объяснить и понять? Умопомрачительная коллизия мнений!»
Поистине верно: нет пророка в своем отечестве. Еще и теперь часто можно встретить людей, относящихся к К. Э. Циолковскому и его работам весьма пренебрежительно, свысока! Они признают факт существования Циолковского, но об его заслугах стараются не говорить, стараются не произносить его фамилии, ибо в глубине души считают, что ничего особенного он не сделал и стал знаменитостью только благодаря ряду неожиданных исключительно благоприятных случайностей. Они думают, что если бы этих случайностей не было, то он никогда не стал бы знаменитостью, его труды в виде тоненьких брошюр были бы разбросаны потоком времени по земным ущельям и никогда бы Академия наук не собрала их и не создала из его писаний «собрания сочинений» в нескольких томах. Во-первых, утверждают такие люди, умри Циолковский на 15 лет раньше, всю славу законов астронавтики и теории ракетодинамики пришлось бы отдать школе В. П. Ветчинкина. Имя К. Э. Циолковского было бы стерто с лица земли, и только значительно пережившие свой век калужане, может быть, помнили бы, что жил в Калуге «в свое время» некий никем не признанный фантазер, который «тайно» занимался вопросами движения ракет и ракетных поездов в космическом пространстве. Но его никто не признавал, и все считали недоучкой. Однако, продолжали люди, К. Э. Циолковскому чертовски повезло и его имя не умерло до сих пор. Во-первых, ему повезло в том, что он долго жил, а именно до 76 лет, что случается не так часто, и, таким образом, много десятилетий мог твердить все об одном и том же. А это оставляет след в умах современников. Во-вторых, ракетодинамикой стали заниматься независимо от него во всем мире, а потому вспомнили о нем и в СССР и стали уже гордиться им! Мировая авиация начала переходить на ракетные двигатели без всякого влияния на нее Циолковского. В-третьих, И. В. Сталин в своей телеграмме умирающему Циолковскому впервые назвал его «знаменитым деятелем науки», а это звучало как приказ: Циолковскому И. В. Сталиным было присвоено звание «знаменитый» и т. д., и ослушаться этого приказа никто в те времена не посмел бы. Так К. Э. Циолковский вознесся до небес и стал небожителем! Даже Академия наук, которой до 1935 года имя Циолковского претило и у академиков вызывало чувство тошноты, должна была подчиниться приказу.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 24; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!