Категория авторства и способы компиляции в прозе аугсбургских францисканцев
Понятие авторства в средневековой Европе было неоднозначным: с одной стороны, автор был лицом, занимающимся литературной деятельностью и несущим ответственность за конкретное сочинение и изложенные в нем идеи. С другой стороны, автором считался человек, которому в богословской традиции приписывалось определенное сочинение, обладающее авторитетом (auctoritas) (Minnis 1977: 37). Второе значение понятия “автор” было актуально, прежде всего, для книг Библии. Так, например, важно было не то, кто был реальным автором того или иного псалма, а авторитетное имя - в частности, царя Давида, истинным же автором является Св. Дух. В средневековой экзегетике существовало понимание того, что тексты царей и пророков могли подвергаться компилированию (Minnis 1977: 44-52; Аверинцев 1996: 86-87). Это восприятие авторства библейских книг находило отражение и в подходе к богословской литературе.
В средневековой ученой традиции проводилось четкое различие между автором, компилятором, комментатором и писцом. Определение этих четырех способов письменной активности было дано Бонавентурой: “Тот, кто пишет чужое, ничего не добавляя и не изменяя, называется писцом (scriptor). Тот, кто пишет чужое, добавляя, но не от себя, называется компилятором (compilator). Тот, кто пишет и чужое, и свое, но чужое как главное, а свое как добавление для разъяснения смысла, называется комментатором (commentator), но не автором. Тот, кто пишет и чужое, и свое, но свое как главное, а чужое как добавление ради подтверждения, должен называться автором (auctor)”[21].
|
|
|
В рукописях обычно указывались имена не авторов, а переписчиков. В Bavngart встречается одно имя: в конце 207-й главы некий брат Эггебрехт, преподаватель во францисканской школе, указывает на то, что это он написал главу - переложение фрагмента текста бл. Августина[22]: “Brvder Eggebreht, der lesemaeister von der brediger orden, der dise tvgent geschriben von dem salter” (Unger 1969: 443, 20-21). Нет оснований сомневаться в авторстве его перевода, но все же мы не можем считать его автором-компилятором всего трактата.
Авторы трактатов часто подписывали свои сочинения именами известных богословов - Августина, Боэция, Григория Великого, Бернарда Клервосского, Бонавентуры. Как отмечает С. С. Аверинцев, псевдоэпиграфические сочинения в Средние Века были чрезвычайно распространены (Аверинцев 1996: 87). Вместе с тем, под собственным именем могла быть составлена компиляция из сочинений других авторов. К. К. де Хартман убедительно показывает, что текст сочинения, в котором речь шла о христианском вероучении, можно было свободно использовать в собственных целях, и тот, кто перерабатывал чужой труд, делал его своим (лишь дословное заимствование без указания источника считалось предосудительным); имя автора было связано не с авторскими правами писателя на свое произведение, а с его ответственностью за излагаемое содержание (de Hartmann 2000: 94-95).
|
|
|
Очень часто морально-дидактические сочинения оставались вообще анонимными. Так обстоит дело и с трактатом Bavngart. Сама эта книга как целое не связывается ни с чьим именем, и весьма вероятно, что она имела нескольких авторов - компиляторов. Однако отдельные главы трактата часто оформляются как цитаты из сочинений Отцов и Учителей Церкви и менее известных, но авторитетных средневековых авторов. Особенностями средневекового отношения к авторству можно объяснить следующий факт: когда компилятор Bavngart в более или менее свободной форме перерабатывает немецкие и латинские сочинения Давида Аугсбургского, он ни разу не упоминает этого имени. Однако при заимствовании полного текста трактата “Die sieben Vorregeln der Tugend” (главы 202 и 203) авторство Давида указывается в заглавии 202-й главы: “Daz sint di .vij. regel die brvder Dauides”. Характерно, что отдельные фрагменты этого текста уже были использованы в предыдущих главах. Это относится и к сочинениям Бертольда Регенсбургского[23]. Врочем, сами эти тексты были лишь приписаны Бертольду как авторитетному автору его анонимными последователями - авторами настоящими. По поводу авторства немецких сочинений Давида Аугсбургского у исследователей до сих пор нет единого мнения. Мейстеру Экхарту пришлось отречься от записей его немецких проповедей, сделанных прихожанами, поскольку искажения его мыслей и неточные формулировки стали одной из причин инквизиторского процесса против него.
|
|
|
К религиозной литературе средневековой Германии применимо заключение Д. С. Лихачева о причинах слабости авторского начала, высказанное по отношению к древнерусской литературе: во-первых, индивидуальная манера автора сильно разрушалась последующими рукописными переработками произведения; во-вторых, “авторы средневековья и сами гораздо менее стремились к самовыявлению, чем авторы нового времени. ...Гораздо большую роль, чем авторское начало, играл жанровый признак” (Лихачев 1887: 410)[24].
Рассмотрим подробнее проблему авторства в средневековых немецких проповедях. С точки зрения категории авторства Г. К. Цилеман подразделяет проповеди на четыре группы: 1) оригинальные (аутентичные); 2) переводы; 3) рекомпозиции устных проповедей (в этом редком типе переписчик обычно указывал на факт; 4) обработанные “проповеди”. “Последний жанр охватывает разнородную группу проповедей, которые лишь от случая к случаю поддаются определению. К этой группе среди прочих относятся: компиляции “проповедей”, расширенные и/или сокращенные “проповеди” в соответствии со средневековой практикой amplificatio и/или abbreviatio, проповеди-конспекты, тексты, которые обозначаются в рукописях как sermones, но демонстрируют “недостаток предикациональности” и поэтому должны быть охарактеризованы не как проповеди для чтения, а как назидательные сочинения” (Zielemann 1982: 21). Проповеди этой группы более всех остальных были подвержены изменениям. Именно к этому последнему типу должны быть отнесены многие главы Bavngart, и в том числе вошедшие в трактат полностью “монастырские” проповеди Бертольда Регенсбургского (глава 205).
|
|
|
К. Ру отмечает следующие модификации аутентичности, присущие жанру проповеди: 1) проповеди записываются или диктуются самим автором; 2) фиксируются чужой рукой, но проверяются проповедником; 3) записи делаются слушателями по памяти; 4) с латинского оригинала изготавливается перевод или переработка, как правило, не самим автором (Ruh 1982: 298).
Немецкие проповеди Бертольда Регенсбургского (в отличие от его трех латинских сборников “Rusticanus de Dominicis”, “Rusticanus de Sanctis”, “Commune Sanctorum Rusticani”), были написаны, как уже указывалось, другими людьми - главным образом, на материале авторских проповедей и набросков на латинском языке. Поэтому, как хорошо известно, частые обращения к публике и черты разговорного языка у Бертольда - это редакторская фикция, стилистический прием письменной речи. Для проповедей Бертольда, записанных по-немецки уже после его смерти, но сохранивших воспоминание об индивидуальном стиле проповедника, Ру применяет термин “квазиаутентичность” (Ruh 1981: 17; ср. Richter 1969: 229). Проблему авторства в отношении Бертольда Регенсбургского Д. Рихтер решает, разделяя функции проповедника и автора: если Бертольд произносил проповеди с кафедры, то автором нужно считать человека, написавшего дошедший до нас текст (или его архетип), “они могут, но не должны быть одним и тем же лицом” (Richter 1968: 16). Если принять эту точку зрения, то следует признать, что у каждой новой рукописной редакции проповеди автор - новый. Сформулируем эту мысль более адекватно средневековому восприятию авторства: только имя проповедника как авторитетного автора (auctoritas) имеет значение для средневекового реципиента проповеди (и в первую очередь, для самого составителя текста), а реального автора фактически не существует.
Одним из важнейших способов создания средневерхненемецких прозаических текстов, особенно богословских трактатов и проповедей, было компилирование. Представляется уместным привести характеристику компилятивной литературы, данную А. Шпамером: “В общем и целом именно такая литература - бесхозное общее достояние. Она существует как для всех вместе, так и для каждого в отдельности. Поэтому каждый имеет право придать попавшему к нему материалу новую форму по своему усмотрению, по велению чувства, вкуса к игровым вариациям и разума. Он [компилятор - Н.Б.] сокращает и расширяет; он высвобождает отдельные элементы и использует их для новой комбинации; он отбрасывает отдельные части... Так в результате разъятия возникает фрагмент, который становится популярным и получает распространение, и в качестве его простейшей формы - изречение. Таким образом в новой аранжировке возникает конгломерат изречений без разбора, осмысленная последовательность изречений и как самая зрелая ступень композиционного процесса - мозаика изречений, в которой после тщательного отбора разрозненные части превращаются в один гармонично построенный трактат” (Spamer 1910: 14-15).
Компилирование подразумевает весьма различные операции с текстами, как лингвистического, так и чисто механического характера: “...Сокращения, расширения, перестановки, вставки из других проповедей, коллажи - мы находим все формы обработки и переработки” (Mertens 1991: 79; cр. Schiewer 1992: 71; Schiewer 1992a: 71). По выражению Ф. Мертенса, тексты проповедей - всегда “в пути” (Mertens 1991: 80; ср. Stцrmer 1992: 51). Изменчивость и живучесть текстов в письменной традиции (то есть при переписывании) является специфической особенностью средневековой письменной культуры (Schiewer 1992: 76; Куделин 1994: 223-225).
В проповедях Бертольда Регенсбургского Д. Нойендорф выделяет различные типы обработки текста, которые применимы и к другим жанрам из наследия аугсбургских францисканцев: 1) интерполяция - такое добавление, которое не изменяет проповедь существенно в ее структуре и содержании; 2) краткая и длинная редакции - тексты в более краткой и длинной форме, которые в структурном и содержательном отношении соответствуют друг другу; 3) отрывок - часть оригинального текста, по структуре и содержанию образующая единство; 4) редакции - тексты, которые при структурном сооответствии обнаруживают сильные расхождения по содержанию; 5) мозаика - текст, составленный из разных частей других текстов того же или других авторов и представляющий собой новое структурное и содержательное единство; 6) набросок - короткий текст аскетического содержания, преследующий назидательную цель; 7) парафраз - текст, передающий содержание оригиналов, но с новой стилистической окраской; 8) план-конспект (Disposition) - структурный эскиз проповеди (Neuendorff 1992: 4-5). Немецкие тексты Бертольда, структура и аргументационная основа которых заимствована из латинских оригиналов, Нойендорф характеризует как “варианты, открытые для нового применения” (Neuendorff 1992: 13). Более того, в каждой новой ситуации эти тексты могут изменить свою функцию и как следствие - свою форму.
Компилятивный процесс мог осуществляться успешно только при условии стилистической однородности обрабатываемых произведений. Единство стиля характерно для памятников немецкой духовной прозы. В отличие от латинской прозы, которая располагала обширным запасом риторических средств (colores rhetorici) и нормирование которой произошло еще в античности, немецкая риторика XIII в. не была особенно разнообразной. Впрочем, отсутствие стилистических изысков было признаком и даже требованием для “простого”, или “низкого” стиля речи (sermo humilis, sermo simplex), который должен был соответствовать целям спокойного религиозного назидания (Auerbach 1958: 25-53). Г. К. Цилеман характеризует sermo simplex как “упорядоченный”, “продуманный” разговорный язык (gepflegte Umgangssprache), то есть язык, подвергшийся письменной фиксации со всеми вытекающими отсюда последствиями (Zielemann 1982: 22).
В немецкой средневековой прозе исследователи отмечают простоту и прозрачность синтаксических образований, преобладание паратактических форм и предложений относительно малого объема, умеренное использование гипотаксиса, особенно по сравнению с языком деловых документов того же времени. Как пишет В. Г. Адмони, “на первом плане находятся такие стилистические приемы, как синтактический параллелизм, эмфатическое выделение с помощью пролепса, перечисление, антитеза, то есть такие средства, которые, хотя и не исключали придаточных предложений (особенно условных и определительных), были ориентированы на паратаксис” (Admoni 1990: 83). В синтаксической стилистике немецких проповедей XIII в. и проповедей более поздних некоторые исследователи видят подражание латинскому синтаксису (compositio membrorum) проповедей Бернарда Клервосского. Его манера характеризовалась сложносочиненной связью предложений, которая, однако не была признаком упрощенной подачи мыслей, а также многочисленными риторическими приемами (Zielemann 1982: 26).
Уже исследования 1960-х гг. показали, что синтаксические характеристики не могут служить различительным критерием для жанров немецкой средневековой богословской прозы (Vцlker 1963: 213). Например, по данным В.Г. Адмони, средний объем предложения (в словоформах) в трех разных проповедях Бертольда Регенсбургского составляет 16,42; 30,26; 22,2, а в трактате Давида Аугсбургского “Von der unendlichen Fьlle Gottes” - 26,42, то есть диапазон колебаний весьма велик. Средний объем элементарного предложения в проповедях Бертольда равен 6,67; 7,65; 7,8; в трактате Давида - 8,57. У Давида есть как длинные сложные, так и длинные элементарные предложения (Admoni 1990: 125, 126). Не является различительным параметром и употребление глагольной рамки (полной/неполной).
При составлении проповедей ученики Бертольда Регенсбургского стремились к такому стилю, который напоминал бы реальную ситуацию их произнесения перед общиной прихожан, и стилизовали спонтанность речи. Поэтому исследователи говорят о “фиктивной устной речи” в проповедях, приписываемых Бертольду (fingierte, virtuale Mьndlichkeit). Но как бы “естественно” ни выглядел стиль немецких францисканцев, он основательно продуман. Й. Хайнцле признает, что такие явления, как “тщательно сбалансированный ритм, скромная риторика (которая с помощью различных средств - прежде всего, постановки слов и предложений - стремится к несколько праздничному тону сдержанной проникновенности), прозрачный синтаксис и пластическая образность” свидетельствуют о прозе высшего качества (Heinzle 1994: 74).
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 111; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!