Нравственность внутри человека. 7 страница
Так начались встречи с сотрудником органов, таким же, как он сейчас, лейтенантом.
Писал ему обстоятельные записки о содержании разговоров, - так – мелочь, ничего серьезного. А за более серьезное обещали направление на спецкурсы и такую же работу с зарплатой раза в два больше учительской.
Вот тогда и случилось: на глазах всей компании студенческой, что собралась в комнате общежития, его однокурсник порвал бумажку с приглашением на выборы депутатов «блока коммунистов и беспартийных».
Да вдобавок сказал, что мол, пошли они, куда подальше со своими фиктивными выборами. Ребята и внимания на это не обратили, - все молча согласны с этим утверждением. Но парень этот, как-то больше возмущался, и чего ему не хватало? – отличник, - диплом почти в кармане…
А у него - засело, - ведь это уже политика, если сообщу, то – точно – бдительность проявлю. Сам не ожидал такого итога, какой получился.
Лейтенант бешеную энергию развил: начались обсуждения на собраниях группы, курса. Ребят вызывал на беседы, все уж понимали – это допросы.
Прежде чем вызвать, приглашали к ректору. Ректор сообщал, что студент должен явиться по такому-то адресу, в такой-то кабинет, - то есть официальной повестки не было.
На допросе лейтенант Скиданов орал: « Антисоветчик! Против советской власти выступаешь!» Бил по щекам наотмашь какой-то тетрадкой, по несколько раз заставлял показания переписывать, грозил в «подвал спустить».
|
|
|
На допросах выясняли, кто распространяет тексты с работами Фрейда, Нитше и «Майн кампф». Вообщем – выслуживался.
Собрали партком, там начали «клеймить», подключились и некоторые преподаватели пединститута. Исключили из комсомола.
Что интересно: никто не поинтересовался, - откуда стало известно о таком «вопиющем» факте. Отличник, тот и не отпирался, сказал, что – да – был такой факт. Ребята, конечно, догадались, чьих рук это дело: сразу стали сторожиться в его присутствии.
Но до суда дело не довели.
Нет, лейтенант – хорохорился, но… - это пятно на весь пединститут, - кузницу идеологических-педагогических кадров, да и к самому отделу появятся вопросы. Как это у вас антисоветчик до пятого курса проучился, да такой «грамотный» стал, что приглашения на выборы начал рвать? Нет, – лишний шум ни к чему.
Поступили еще подлей: завалили при сдаче государственных экзаменов. Знали, на каких струнах играть. Тюрьмы так бы не испугались, как такого «завала». Всем дали понять: вот в каком вы кулаке, и ваше будущее в наших руках.
Судьба играет человеком… Судьба ли?
Сломалась жизнь у того студента: никогда ему не придется детей русской литературе учить, которую он знал на «отлично».
|
|
|
Зато у другого студента жизнь пошла по более гладкой колее. Значит, чтобы свою судьбу изменить, нужно чужую сломать?
А что? – может и так. Лейтенант ни о чем не жалел: что прошло, то прошло.
Где его однокурсники? В таких вот школах, как этот Кобрин, который непонятно почему хорохорится, в холодных классах соплями шмыгают вместе с учащимися.
А где он? – старший лейтенант КГБ, с ним городское и районное начальство за руку здороваются, не говоря о председателях сельсоветов…
А что немного смешался, так он – оправдается, и его оправданием будет вот этот молодой человек, с которым разговаривает, сидя в этой замызганной, неопрятной комнате с голыми стенами, очень похожей на камеру для допросов.
«Ничего, и этого орленка на крючок подсадим. Эту анкету, которую сейчас запомнил, к делу, конечно, не пришьешь. Первое письмо, которое «черкнет», и будет первым документом его сугубо секретного персонального дела. Как в той песне поется – «на всю оставшуюся жизнь…». Но этого говорить не надо. Придет время – сам догадается, нужно только предупредить для опуги»
- Евгений Валерьевич, о чем я с тобой здесь говорил, ты не должен разглашать, - понимаешь?
|
|
|
У Женьки ухнуло сердце: вот этого больше всего боялся. Понимал: ни о чем секретном они не говорили. Что же не разглашать? Что следят за каждым человеком в стране, где «так вольно дышит человек».
Лучше бы их не произносил. Эти слова хуже всех вражеских голосов по радио, которые иногда пытался поймать сквозь шум и треск глушилок, рушили веру в справедливость и честность власти.
Сказал только на прощанье одно слово: «Понимаю», - и вышел, но гебешник зорко проследил, чтобы бумажку с адресом в карман сунул.
Похоренко, на следующий же день спросил Евгения, глядя на него с подозрением.
- Евгений Валерьевич, это зачем тебя в военкомат вызывали?
Женька соврал, не моргнув, да и особо не заботясь, - поверит ли?
- На курсы лейтенантские предлагали поехать летом, я сказал, что летом на сессии должен быть.
А сам уже злился на товарища и проговаривал про себя: «Зачем спрашиваешь, ведь давным-давно с ними сотрудничаешь. Только не срослось что-то у них с этим твоим шведским знакомым. Пытаются и меня в эту липкую, грязную паутину затащить, и именно через тебя, - дружок милый: сильно сомневаюсь, что ты не в курсе планов лейтенантских относительно меня».
|
|
|
Саша, как будто догадался о чем-то, сразу прекратил расспросы. Это еще больше убедило Евгения в его правоте.
Женя, на самом деле две недели жил вместе с Похоренко. Постоянные метели, накопившаяся усталость к середине зимы, вынудили его на этот, как он совершенно справедливо считал, беспереспективный шаг.
Перевез раскладушку и постель. Отпала необходимость рано вставать и совершать выматывающий, уныло-однообразный шестнадцатикилометровый маршрут на работу и обратно.
Но все равно был недоволен. Настоящей, доверительной дружбы с Александром не складывалось. Здесь не было каких-то полезных для обоих споров. Всякий разговор оканчивался обоюдной критикой, чтобы не допустить раздоров оба старались его прекратить. И это было довольно тягостно.
Похоренко без конца слушал пластинку с песнями Высоцкого. Особенно ему нравились две: «Охота на волков» и «Кони привередливые».
Обе песни Евгению не по душе. Однажды состоялся у них памятный разговор, вернее короткий диалог. Женя спросил:
- Саш, а как ты понимаешь смысл песни о волках?
- Тут и понимать нечего, - Высоцкий поет о стремлении вырваться из очерченного круга предписаний, стремлении к свободе.
- Но, ведь вырываются - волки, а это опасные хищники.
- Ну и что? – только сильный стремиться к свободе.
- Это я понимаю, но для чего нужна свобода волку?
- Как для чего? – я свободный, и ко мне не подходи, и мне не мешай.
- Странно, но мне не понятно такое стремление к абстрактной свободе.
Много позже Кобрин понял давно известную истину: настоящие поэты – всегда пророки, даже если этого не осознают. Через десять лет после смерти певца «люди-волки» получили свободу, а на знамени одной из бывших автономных республик появилось изображение волка…
Во второй песне чувствовался необыкновенной силы душевный надрыв, и неспособность противостоять фатальной неизбежности. Явно ощущалась какая-то драма певца. С личной жизнью Александра это как-то слеплялось.
Женя догадывался, что его товарищ живет в каком-то другом, напряженно-натянутом ритме и инстинктивно сторонился людей, которые могут принести дополнительные проблемы.
Быт его тоже не устраивал. Сырые, осиновые дрова плохо горели и, еще хуже грели. Похоренко набивал полную топку сырья, на торцах поленьев выступала желтая пена, - печка не гудела, а пыхтела, медленно нагреваясь.
К утру, плохо ухиченная изба, выстывала окончательно: спали, надев на себя спортивные костюмы. Одеваясь, приплясывали на холодных крашеных половицах.
Женя смотрел на отпиленный кусок бивня мамонта, который Саша привез из Якутии, где работал в студенческом строительном отряде и ворчал: «Нет, это невозможно, это тебе не Тбилиси, - мы здесь вымерзнем, как мамонты. Говорил тебе, еще с осени, что избу надо утеплять по- хорошему, - а ты даже завалинки не завалил».
Питаться всухомятку, как Похоренко, - на чайке и магазинных пряниках, тоже не привык. Хотелось горячих щей и разваристой каши из русской печки, как готовят мама или бабушка.
Главное, конечно, было не в этом: Женя просто-напросто не видел смысла переносить эти «тяготы походной жизни», когда через полтора часа ходу имел бы и теплую избу, и горячие щи…
Бог не возлагает на человека, те испытания, которые он вынести не в состоянии, - не знаю, как с другими людьми, а с Евгением это подтверждалось.
О том, что гебешник ждет от него письма, Кобрин даже и думать не хотел. Весной, вообще уже не вспоминал о вызове в военкомат, считал за дурное наваждение.
Плохо он «органы» знал. Но, в начале мая, когда молодая трава начала пробиваться наружу и зелененьким ковром покрывать черноту и неприглядность голой земли, они напомнили о себе.
В этот день, он только-только к дому подъехал. Открыл гаражные ворота и уж готов загнать технику внутрь, - тут его окликнули. Он поднял голову, - его звал Павел Николаевич, председатель сельсовета.
Женя сразу заметил его необычную походку: он как-то странно- заторможено двигался и говорил, запинаясь.
- Жень, тут с тобой человек поговорить хочет, - и показывает в сторону своего дома.
Женя немного удивился, что же не называет этого «человека»? – пригляделся - и тут ему стало все понятно: неподалеку от дома Павла Николаевича стоял лейтенант и по-свойски ему улыбался.
Первый вопрос, по сути, о которой Кобрин давно догадывался, но не совсем понимал важности.
- Что же ты ко мне не пишешь?
Так и подмывало сказать: «Видимо тебе очень хочется, что бы я, хоть что-то тебе написал», а вслух:
- Ну, я же тебе говорил, что не о чем писать.
А сам уже начинал злиться на этого привязчивого гебешника: «Не поленился, в Озеры приехал, вон, как председатель напугался – аж сам не свой.
На самом деле: минута была замечательная. Не случайно запомнился этот день весенний. Казалось, что в такой день ничего плохого случиться не может, - да и не случилось.
Легкость какая-то в воздухе: эта травка зелененькая, упругая весенняя земля – все дышало надеждой и хотело жить.
Уже и вспомнить было невозможно, ту казенную комнату с липким столом и тусклой лампочкой, и голыми стенами, и занесенным снегом окном с решеткой, где проходила первая их встреча.
Нет, милок, если уж тогда не соглашался тебе «черкнуть», то сейчас - и подавно. Изменился тон и взгляд гебешника, - понял, что больше настаивать нельзя. Но и Женя догадался, что какой-то важный выбор для себя сделал, или какую-то возможность упустил.
Это была их последняя встреча.
А с Сашей Похоренко полоса отчуждения началась. Он вообще какой-то странный стал. В конце зимы наладился в Жильну по субботам ездить. Говорил, что ночует в гостинице, - завелись новые друзья. Приезжал аж в понедельник утром, весь какой-то несвежий, помятый.
По Языкову ходили глухие слухи, что он встречается с колхозной библиотекаршей – Наташей, но Евгений не верил, и спрашивать не хотел.
А не верил, потому, что – знал: у этой зрелой, смазливой девушки есть жених. С ним она дружила со школы, этот парень только-только окончил военное училище и служил на китайской границе.
Только в июне, когда Кобрин собирался ехать на очередную учебную сессию, а Похоренко уже уходил в отпуск, состоялся у них последний разговор.
Удивительно, но разоткровенничался его товарищ:
- Евгений Валерьевич, я заявление о приеме в партию подал.
Женя не показал изумления.
– Кто же тебе рекомендацию дал?
– Наш парторг, Дмитрий Григорьевич.
– А вторую?
– Альбина Станиславовна.
Евгений сразу все понял. Еще зимой Похоренко упоминал, что мыться в баню ходит к школьному трудовику. К нему же в баню ходила Альбина. Иногда, после банного пара, засиживались допоздна и оставались ночевать. Им стелили в задней комнате…
А вслух только сказал:
- Ну и правильно, если хочешь за границей работать – не помешает.
Александр продолжал:
– Все с Верой решено – летом поженимся. Я тебе на свадьбу приглашение пришлю – обязательно приезжай во Владимир, - немного задержал темп разговора и неожиданно выдохнул, - Наташу мне все же жаль…
- Что у тебя с ней – серьезно было? У неё жених – пограничный офицер.
- Она ему отказала.
- Отказала? Как это произошло? – Женя был удивлен и уязвлен как-то; мелькала мысль: «Да, жизнь моя проходит мимо: с этой работой, с этой учебой, - действительно – только наблюдатель.
- В конце апреля он приехал и с Наташей договорился, что, мол, завтра сватов к тебе пришлем. А она за ночь передумала. Рано-рано пришла к его дому, в окно постучала, и сказала, чтобы сватов не засылали.
- Вот дела творятся! Что же тот пограничник?
- Ничего. Обиделся и сразу уехал.
- Так, ты хочешь сказать, что она из-за тебя это сделала? Не понимаю… Ты какой-то Печорин, где ни появишься - какую-то беду принесешь. У них любовь школьная… - Кобрин замолчал и не стал развивать банальную мысль. А сам думал: «Чего я Сашку виню? Этой Наташе - тоже не семнадцать. Да и военный – кутёнок слепой. На то и волки, чтобы овцы не дремали».
На том они расстались, но Похоренко слово сдержал: и на Вере женился, и пригласил его на свадьбу. Только не в это лето, а ровно через год…
Мотоцикл, с отцепленной коляской, юзанул задним колесом по сырой траве обочины, руль пришлось резко повернуть вправо, - Настя не удержалась и слетела с заднего сиденья. В толчке не удалось удержать и технику, и Женя грохнулся вместе с мотоциклом на мокрый, местами разбитый асфальт трассы.
Горечь и обида пронзили Женькино сердце. Он мысленно клял себя: «Надо же так неосторожно потерять бдительность, что же ты, урод, наделал!» А в реальности, настолько растерялся, что в смятении и отчаянии громко говорил, поднимая и отряхивая Настю, и более всего опасаясь, - не сломала ли она что нибудь.
- Всегда мне не везет, ну это надо же…
Взял себя в руки, - не хватало еще зарыдать. Он уже готов был отказаться от того, что они задумали.
Он плохо знал свою невесту. На самом деле, - почти ничего не знал, кроме того, что любит её.
Настя, неожиданно для него, нисколько не растерялась и даже не думала менять своих намерений, - твердо заявила:
- Ничего, поедем так, - я не ушиблась.
Женя, воспрянув духом:
- У тебя же куртка запачкалась.
Настя, хладнокровно:
- Заедем к бабушке Захариной – отмоемся.
Далее все пошло без приключений. Они заехали к бабушке, привели себя в относительный порядок и поехали в Озерский совет, оставив старуху в неведении и в недоумении.
Женя рывком открыл дверь, - они вошли в первую комнату-прихожую. Направо открытая дверь в кабинет. С серьезными и почему-то напряженными лицами встали перед столом секретаря сельского совета. Женя твердо и уверенно сказал:
- Василий Степанович, мы пришли подать заявление на регистрацию брака.
Удивление на лице секретарю скрыть не удалось. Женя подумал неприязненно: «Чего удивляется, - крыса конторская».
Он всегда ожидал, какой нибудь пакости со стороны этого человека, как будто чувствовал, что за ним стоит какая-то чуждая и опасная сила. Безбровые глазки у секретаря забегали.
- По закону, бракосочетание только через месяц.
Женя про себя, со злостью: « Ну, зачем это говорит, как будто мы требуем сейчас нас расписать, - ну не сволочь». А вслух:
- Василий Степанович, да знаем мы. Специально и подгадывали к октябрьским праздникам.
- А паспорта у вас с собой?
Женя уже кипел: « Ну, гад, за кого нас принимает, если сам шулер, - так и все такие. Нет бы - порадоваться за человека».
А вслух:
- Ну, а как же, – все что нужно - с собой.
В свидетельстве о рождении у Жени было написано, что его выдал секретарь сельского совета и фамилия этого человека, который сидел перед ним. Вот с какого времени они знакомы и сколько лет занимает Курнатов эту должность.
Потому и непонятен был этот подозрительный тон и такое отношение к нему, которого он не заслужил. Опять подумалось неприязненно: «Кто тут хозяин, что ли хочет показать?»
На самом деле, ничего подобного этот прожженный чиновник не думал, хотя добрых чувств, вообще ни к кому не питал. Ему были неприятны эти молодые, свободные и уверенные в себе люди: хотелось их как-то одернуть, заставить напугаться. А они, судя по всему – не пугались.
- Ну, давайте паспорта.
Достали книжечки паспортов. Придраться было не к чему. Настя была выписана из Тешинска, и стоял штамп о прописке в Языкове. На воинский учет поставлена в Жилинском военкомате. Женя подумал: «Даже если бы и не была прописана, - что с того? А все равно бы придрался, испортил бы настроение, - вон как алчно кадык заходил, и дружок-собутыльник – Федадан – здесь. Он что, – думает, я им выпивки сейчас не поставлю? – да пусть подавятся. Порядки мне известны».
В это время в помещение вошел председатель сельского совета Павел Николаевич. У Жени распрямилась стальная пружина нервов, которая взвелась с самого утра.
От него никакого подвоха не ждал: «Вовремя он появился, его и угостить не грех, - мужик нормальный» - расслабился Евгений. Разговор сразу принял доброжелательно-участливый характер. Все с интересом разглядывали Настю, которую видели впервые.
Пока секретарь оформлял заявление, Женя быстро сходил в магазин, - принес угощение и закуски…
Но этот, такой неожиданно долгий день на этом не кончился. Предстояло еще одно испытание: сообщить маме эту новость и познакомить с невестой.
Все было бы намного проще, но Женя заранее не предупредил маму о том, что он приедет с невестой. Да и про невесту Ольга Львовна не ведала ни сном ни духом. По какому-то необъяснимому наитию он этого не сделал. Вообще не считал это важным.
Даже через много-много лет, вспоминая этот эпизод, тоже не находил объяснения. Хотя, наверное, мог позвонить из больницы в школу… Относил это к своему обыкновению создавать проблемы на пустом месте. Но, в принципе, никогда не любил загадывать или что-либо планировать на будущее.
Только, когда вошли в комнату, Женя догадался, - какую глупость он сделал: мама затеяла уборку дома. Да не просто пол помыть, а решила протереть потолок.
Хорошо, что уборке была в самом начале. Ольга Львовна, с тряпкой в руках, выслушала сына, который немного растерянно сообщил, что – «мам, мы с Настей подали заявление в загс…», заставила себя улыбнуться и сказала, намного смягчив тон: «Евгений, мог бы и заранее об этом сообщить, я бы не начинала уборку» - добавила, уже совсем примирено – «я, тоже – начала убирать, а такое ощущение - не вовремя». Женя, уже облегченно: «Мам, ну чего особенного, нам ничего не надо».
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!