Нравственность внутри человека. 5 страница



Женя как из ступора вышел, - он ждал этого приглашения. Смотрит на неё и видит, - говорит абсолютно серьезно, только форма приглашения – шуточная. С ответом не задержался.

                          - Для нас ничего невозможного нет, - сегодня же и придем, благо – здесь рядом.

А сам на девушку смотрит, - как отреагирует. Ничего, благосклонно… А сам уже досадует: « Вот дурак, - одежду сдал сестре-хозяйке. Она её под замок закрыла».

…Вечером Женя и Настя сидели в задней комнате хозяйской избы, тетя Катя ушла в переднюю половину и не мешала: так начались эти две недели сумасшедшей любви…

    

Жизнь человека всегда полна каких-то мелких неприятностей: склок, нашептываний и препятствий, во многом искусственных, на преодоление которых уходит большая часть сил.

Вот почему: оглянешься назад – боже мой! – вспомнить нечего, суета сует…

Но под золой никчемных дней и лет негасимым, теплым светом светит огонек воспоминаний о любви. Земной любви.    

Огонек воспоминаний о тех божественных минутах свободы и единения с любимой, когда богини судьбы – мойры, начинают плести нить будущей семьи.

   

Никаких препятствий Евгений не преодолевал. Все получалось само собой. В этот же день договорился с сестрой-хозяйкой, чтобы отдала ему одежду.

В больнице он никого не знал, и готовность пойти на уступки объяснялась просто: молодой учитель зарекомендовал себя только с хорошей стороны, - это раз, а во- вторых, все наблюдали девушек, которые приходили к Евгению.

Кто же на Руси будет препятствовать влюбленному? - ему даже баба Яга помогает.

Эта же медсестра, в приватном разговоре, объясняла молодому человеку:

                      - Жень, одежду мне не сдавай, будешь класть её вот сюда, - на шкаф, - показала рукой на фанерный, высокий – почти до потолка – синий ящик с дверкой.

                      - Нина Андреевна, есть еще вопросы, - при возвращении, мне будить кого-то придется?

                      - Будешь ходить, через эту комнату, через эту дверь: вот ключ – там внутренний замок, - протянула ключ на веревочке, - не потеряй.

Женя хотел ясности до конца, поэтому выяснял для себя:

                      - Я никого не хочу подводить, - а что будет, если узнает врач о моем ночном хождении?

                      - Я тебе советую – купи ему литру водки. Я обо всем с ним договорюсь.

                        - Что-то я не понимаю…

                        - Когда ему водку отдашь – поймешь.

                        - Я уж и забыл, как его зовут: он, что – злоупотребляет? и это будет удобно с моей стороны?

                        - Его зовут – Георгий Александрович, и ему ничего объяснять не нужно, - я же тебе сказала, что обо всем договорюсь.

В некотором недоумении остался молодой человек, но быстренько переоделся и сходил в магазин за водкой.

Нина Андреевна передала Жене, чтобы он после ужина пришел к врачу, который жил один в известном нам доме.

Уже в сумерках, переодевшись в свой костюм, поднялся на высокое крыльцо, постучал и вошел…

Ступил в темную прихожую, через открытую дверь, откуда-то, видимо из дальней комнаты, пробивался электрический свет.

Громадный дом был пуст. Прошел сквозь одну пустую комнату и вошел в другую, тоже не закрытую, - откуда широкой полосой электричество.

Еще никого не видя, громко произнес, - почувствовал, что здесь можно без церемоний.

                        - Можно. Здравствуйте, - Георгий Александрович.

На кровати сидел врач. Он поднял голову и как-то вяло поздоровался.

                        - А, Евгений – заходи, - присаживайся.

Кобрин шагнул к столу и поставил пакет с бутылками на стул.

Тон и манера, как к нему обратились, давали понять о дружеском расположении и простоте. Только голос усталый, отрешенный. Женя подумал: «В больнице, на приеме, он вроде поживее был. Устал что ли?» А открыто проговорил:

                        - Георгий Александрович, я тут принес.., - врач перебил.

                        - Жень, - все понятно. Открой консервы, - вон, на подоконнике. Нож, - тоже, наверное, там. Выпьем немного.

Женя рад, что не пришлось ничего объяснять. Быстренько и привычно сервировал холостяцкий стол. Попутно, мельком оглядывал жилище.

Ничего утешительного не увидел. В углу, в кучу были свалены несколько чемоданов и большие хозяйственные сумки, из которых торчали рукава рубашек и свитеров.

Поверх этого багажа брошены зимнее пальто и куртки. Тут же грязные ботинки, ношеные тапочки, летние плетенки. Стены в каких-то невзрачных сине-серых обоях, - местами ободранных.

Из мебели, - железная, узкая больничная кровать с хромированными, низенькими дугами. Постель тоже казенная с тонким матрасом, простыни и наволочки на подушках с черными треугольниками штемпелей, и пододеяльником, надетым на байковое новое одеяло.

Круглый стол посредине квадратной комнаты, видимо оставленный прежними хозяевами, и два старинных стула с прямыми спинками.

Третий угол был уставлен пустыми бутылками.

Большое помещение освещалось одной лампочкой без абажура, которая одиноко свисала с высокого потолка. Света явно не хватало, и поэтому в углах затаилась сумеречная тень, готовая в любой момент заполнить всё оставшееся освещенным пространство неухоженного дома…

Женя почему-то подумал: « А ведь он лампочку на ночь не выключает, - так и спит со светом».

Врач поднялся с кровати, пересел на стул. Взял налитую стопку, пробормотал, что-то вроде как – « ну, давай», - медленно выпил половину. Евгений отпил из своей посудинки тоже половинку.

Доктор стал медленно жевать кусочек хлеба. На предложение закусить рыбой из открытой консервной банки, молча, помотал головой.

Впервые, Женя рассмотрел его с близкого расстояния. Перед ним сидел еще не старый, но сломленный алкоголем человек. Можно представить, как бы он выглядел в состоянии силы и бодрости.

Правильные черты интеллигентного лица, не лишенного благородства. Гибкое, сильное тело, пропорциональная фигура. После выпитого, в ним, казалось, проснулся какой-то огонек живости и энергии, - но ненадолго.

Из коротких, отрывистых фраз стало ясно, что он работал в Ленинграде, в хорошей клинике, был женат, и у него есть сын. Как оказался в этой больнице, построенной дореволюционным земством, выяснять не хотелось.

После второй стопки, на какую-то минуту у него грозно с сатанинским высверком, блеснули глаза, и была попытка объяснить, какую-то вопиющую несправедливость, совершенную по отношению к нему.

Приступ гордыни почти мгновенно прошел. Взор потух, лицо приняло туманно-отрешенное выражение: он впал в состояние алкогольного забвения, после которого наступает не жестокое похмелье, а смертная тоска…

Женя перенес его на кровать. Доктор лепетал, чуть не шепотом: «Все, все, - я немного отдохну». Бледное лицо сливалось с подушкой.

Евгений вышел, не выключая свет, прикрыл дверь. На черном небе сверкали точечки звезд. Пахло прелым листом и тленом…

  

За эти две сумасшедшие недели, сколько всего переговорили с Настей, - и не упомнишь. Евгению было легче, - он на работу не ходил.

Поздно ночью вернется в свою палату, и проспит до завтрака, потом какие-то процедуры лечебные. Правда, все лечение сводилось к тому, что повязку меняли, да какую-то таблетку давали выпить.

А потом уж и на завтрак и обед перестал ходить, - спал как убитый: свидания становились более долгими.

Мужики-соседи по палате приносили миски с едой, ставили на тумбочку и тихо говорили:

                      - Жень, встань, - поешь. Мы уж тебя на обед не будим, - больно спишь крепко.

Губы у них сами растягивались в веселой и понимающей улыбке. Им весело и приятно было смотреть на этого простого и свойского парня, догуливающие свои последние свободные денечки. Наверное, свою молодость вспоминали…

Любовь неуклонно перешла в стадию поцелуев, а это, учитывая все сопутствующие обстоятельства – уже серьезно.

Как мы знаем, Настя не любила таких прямых поцелуев в губы. Но здесь охотно подставляла нежные губки и сама себе удивлялась.

Отношения становились настолько откровенными, что она сама призналась Евгению.

                        - А я ведь целоваться не любила, - самое большое – в щечку.

Женя, с интересом, и глядя в глаза.

                        - Что же сейчас изменилось? Может быть, ты не хочешь меня как-то обидеть?

Настя, лукаво поглядывая и улыбаясь, но совершенно серьезно ответила:

                        - Нет, мне самой сейчас стало нравиться с тобой целоваться, несмотря на повязку и вонючую мазь.

Женя виновато чертыхался, снимал повязку и брызгался одеколоном. Подбородок постепенно заживал, поцелуи становились все нежнее и жарче, за дверью хозяйка храпела, как пожарник… Туманилась у Жени голова, все ниже расстегивались пуговички на кофточке у Насти…

  Но приехала мама, – Нина Ивановна: у доченьки двадцать второй день рождения.

  Нина Ивановна, конечно, сразу догадалась, что Евгений не просто друг-товарищ-коллега. Он ей понравился.

  Парень ничего сверхъестественного из себя не изображал, – был прост и вежлив. А мама хотела только счастья для дочери, и, в отличие от многих, вмешиваться в её сердечные дела не привыкла и не хотела. Да и по опыту знала, если что Настенька задумала, - её не переубедишь.

Приезд будущей тещи как-то повлиял на отношения молодых людей, - сделал их более задушевными что ли?..

Во-первых, Евгения стали усиленно кормить ужинами. Женя и не думал отказываться, - ел с удовольствием.

Настя поняла, что маме понравился этот парень, хотя только сказала дочери: «Немножко худоват: надо подкормить».

Проницательная Настенька была очень рада, когда уяснила, что и Евгению её мама понравилась. Он весело и без каких либо усилий, - охотно разговаривал с ней, не чинясь, садился за стол, хвалил приготовленные кушанья.

Впоследствии, перебирая в памяти события тех дней, Евгений с удивлением осознавал, что они воспроизводили, пусть на уровне интуиции или инстинкта, обычный, как сейчас принято говорить, русский «культурный код».

То есть, ту схему отношений между влюбленными и их ближайшими родственниками, как они должны складываться в истинно народном, а не в надуманном представлении.

Могут сказать, что это неважно, особенно в наше время. Тогда вы ничего не понимаете в жизни. На самом деле - это необходимо для будущих отношений.

Приязнь или неприязнь между людьми складывается с первых часов и дней знакомства. С первых слов, фраз, особенностей поведения.

Человек не может, если бы и хотел, скрыть свою сущность. Впоследствии картина человеческого характера только дополняется, насыщается подробностями, но первое общее впечатление, почти всегда – верное.

… Наклонив большую ветку, Женя ломал веточки со спелой рябиной вместе с листьями: набирал букет, с которым собирался идти на день рождения Насти.

Нина Ивановна решила устроить небольшое праздничное застолье, куда его пригласили в первую голову. Еще днем, он из больницы сходил с сельмаг и купил в подарок красивую чайную чашку с блюдечком.

В магазине красиво упаковали подарок и перевязали ленточкой. А сейчас, направляясь на вечеринку, неожиданно пришло в голову, что букет тоже не помешает.

Букету Настя обрадовалась больше всего. Как ребенок подносила его к глазам так близко, что её лицо погружалось в массу зеленых листьев и кисти красных рябин.

Кроме Евгения были приглашены: Ольга Бушуева, преподавательница литературы - Галина Алексеевна с мужем, - Петром Ардовым, и – Альбина Станиславовна, с которой у Насти сложились довольно приемлемые отношения.

Пара Ардовых считалась молодоженами, так как у них еще не было детей. Альбина была не одна. Она пришла со скромным и молчаливым мужчиной, который как будто поставил себе цель – быть незаметным.

Знакомясь с Евгением, тихо назвал себя – «Сережа», и протянул мягкую, слабую руку. Женя спросил про отчество, тот назвал и застенчиво попросил звать по имени.

Настя сказала Евгению, что Альбина с Сергеем познакомились недавно. Встреча состоялось в скором поезде Тюмень-Москва.

Оказалось, что оба одиноки, у обоих дети от первых, неудачных браков. Сергей оказался папой-одиночкой и воспитывал семилетнюю дочь. Обменялись адресами, - быстро завязалась переписка. И в конце сентября, этот «Сережа» объявился в Языкове, в гостях у Альбины, и соответственно приглашен на день рождения.

Нина Ивановна была счастлива, видя за столом, молодые, веселые, доброжелательные лица гостей. Она рада была, что её любимая и единственная доченька находится среди людей, которые её уважают и не дадут в обиду. У них, в Тешинске, такие вечеринки были невозможны, по известным читателю причинам.

Поздравляли именинницу, дарили простенькие подарки, пили шампанское. Из школы принесли новый проигрыватель и вовсю крутили песни, под которые начали танцевать.

Женя и Настя вообще не расставались. Сидели рядом за столом. Когда начали танцевать, то оторваться друг от друга не могли.

Настя любила танцы и светилась от счастья. Она сразу поняла, что у неё никогда не было такого веселого и легкого дня рождения.

Все тут слилось в одно: радость приезда мамы, удовлетворение от работы, в которой не ошиблась и утвердилась в школьном коллективе.

Но, главное было в том, что Настя испытывала редкое, и желанное для неё ощущение: у неё все получается в настоящей жизни и для её полноты нужен близкий человек, который её понимает и любит. И этот человек был рядом.

В этот вечер Женя впервые сказал, что любит её. Настя ничего не ответила, только весело и загадочно блеснула темными глазами, доверчиво и нежно прижалась к нему.

От предчувствия новой жизни, от этой теплоты отношений кружилась даже умненькая Настина голова. Ей нравился Евгений, иначе она бы никогда не позволила себя целовать и расстегивать пуговички на кофте…

Через три дня Настя должна была проводить маму домой. Перед отъездом, Нина Ивановна не выдержала, расплакалась и пожаловалась дочери, как ей тяжело одной. Настя понимала причину маминых слез и жалоб, - сама уехала, чтобы не видеть деспотизм пьяного отца.

Дочь разволновалась, у неё сразу испортилось настроение, даже поднялась температура: насилия, и всё что с ним связано, решительно не воспринимала.

Это и было причиной её отказа пойти в школу на праздничный вечер, посвященный профессиональному празднику, - дню учителя, который приходился на первое воскресенье октября.

Женя тоже решил на этот вечер не ходить, но, неожиданно, произошло следующее. Альбина Станиславовна попросила, чтобы он пригласил и, соответственно, привел на вечер доктора.               

Евгений не очень удивился. За два года работы в одном коллективе достаточно хорошо понимал своего завуча и не осуждал.

Он даже не собирался объяснять истинное состояние, в каком находиться Георгий Александрович. Только подумал: «И где она его увидела, - вроде в больнице не появлялась?»

Кобрин вообще склонен осуждать только явно подлые и бесчестные поступки. Вначале искал разные истолкования человеческому поведению, - пытался понять мотивы. Допускал определенные элементы случайности и стремился находить объяснения в особенностях характера.

Уже тогда начинал понимать, что изменить человека невозможно и довольно скептически относился к роли воспитания в школе. Прекрасно понимал, что личность воспитателя, его поступки, воспитывают сами по себе.

Будучи критически мыслящим, недооценивал возможности зомбирования, то есть создания определенных стереотипов сознания, что широко практиковалось в школе, кстати, это и называлось воспитанием.

Мало того, он сам был во многом продуктом этой же школы. Хорошо было то, что именно эту свою зомбированность начинал сознавать задолго до того, как в школьной педагогике прижился термин – рефлексия.

Глупо, конечно, с этим доктором вышло: надо было как-то объяснить Альбине настоящую ситуацию. С другой стороны, было заметно, что женщину несла какая-то шальная сила, и она сама себе не хозяйка, - хваталась за соломинку…

А раз так, то Евгений считал: все возможности должны быть исчерпаны. Но «исчерпывать», в конце-концов, пришлось самому.

Пьяного, вдрызг – до бесчувственного тела – Георгия Александровича волок на себе. Проклиная и Альбину, и доктора, перевалил бесчувственного через хитрый завхозовский перелаз, дотащил до дома и уложил в кровать, впавшего в транс эскулапа.

 

 С Альбиной все было понятно, она искала сильного, уверенного в себе мужчину. Прошлую зиму затевала какие-то  шашни с Александром Алексеевичем, которого сейчас уже не было в Языкове, но память осталась…

… Дело в том, что Похоренко остался совсем один. Вера, отработав год в Наватской восьмилетке, все же уехала к родителям во Владимир, чему была несказанно рада, - помогла справка о болезни отца.

Александр Алексеевич все никак не мог добиться развода от своей полуфиктивной супруги, а без этого нечего было думать о совместной жизни в одной квартире с родителями Веры.

Он не хотел оставаться в Языкове еще на год, поэтому решил поступить в аспирантуру. Об этом объявил открыто.

Когда вернулись из отпуска, Жене стало ясно, что Похоренко остается еще на один учебный год. Спросил товарища, хотя знал его скрытный характер.

                       - Александр Алексеевич, что же у тебя с поступлением в аспирантуру получилось?

Похоренко внимательно посмотрел на коллегу и процедил сквозь зубы.

                     - Не до аспирантуры было. Я в Москве с иностранцем познакомился.

На самом деле, ни в какую аспирантуру, никто поступать не собирался. Саша ездил в Москву подработать. Был такой способ заработка у студентов-переводчиков.

Это не только заработок, но и практика языковая, и практика общения с иностранцами. Неужели так просто? Нет, конечно.     

Все это по согласованию с ответственными товарищами из КГБ, которые, в свою очередь, преследовали свои узкоспециальные цели. Об этом распространяться не рекомендовали.

Но после этих слов товарищ неожиданно оживился и продолжал, даже с каким-то увлечением.

                      - Вышел из метро, - у входа стоит молодой человек, примерно моего возраста, держит в руках схему и всех по-английски спрашивает, как проехать к гостинице «Интурист». Я объяснил, мы познакомились. Парень оказался норвежцем. Приехал как турист, а так работает в шведской компании коммивояжером. Он, по роду своей работы, уже по всему миру поездил, - Саша тяжело вздохнул и замолчал.

Больше ничего не расскажешь. Все давным-давно Похоренко понял, но, ни душой, ни сердцем не принял.

Был такой способ у органов: к каждому иностранцу подсылать своих людей. Для разных целей. Иногда, просто для отчета, чтобы как-то показать бурную деятельность.

Студент переводческого отделения от такой «работы» отказаться не мог. Это условие поступления и учебы, и дальнейшей работы.

Вначале было интересно и как-то увлекало. Потом стал понятен истинный смысл такой деятельности, и возникло ощущение своей зависимости, угнетенности. Это противоречило тому духу кавказской, мужской вольницы, в котором вырос, и вызывало внутреннее неприятие.

Но увяз коготок, да и надежда на загранкомандировки…

Женя заинтересовался последними словами товарища, но Похоренко только добавил к сказанному:


Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 229; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!