Нравственность внутри человека. 6 страница



                       - Все время с ним провел. Сопровождал его везде, как гид-переводчик.

Саше даже вспоминать не хотелось. Да что вспоминать? Досадно было, что такие парни, как Генрик – его подопечный – по всему миру раскатывают. Столько зарабатывают, - ему и не снилось.

И нет у них проблем ни с жильем, ни с одеждой, ни с машиной, а главное, - у этого норвежца перспективы впереди: возможность продвижения в компании, еще больше зарабатывать.

Чем он хуже него? Как только начинал думать об этом, то поднималась глухая ненависть к этим же «органам», на которые работал. Вот сволочи, от чего, и от кого отгораживаемся? Был уверен, что он бы за границей ни за что не пропал.

  А здесь чем приходиться заниматься? Глупо и бессмысленно тратить время дорогое, молодость свою…

Вон, Кобрин, - местный, пусть с этими школьниками возиться, увлеченно историей занимается. Он старательно к урокам готовиться, да к разным совещаниям..

Дали им темы докладов к очередному педсовету. Евгений Валерьевич, весь доклад сам написал, да кое- какие примеры привел из собственного мизерного опыта.

А он даже заленился из старых педагогических статей что-то выбирать, переписывать, - нарезал ножницами выдержки прямо из текста журнального и наклеил на чистые странички в тетради.

Так и зачитал. Все, конечно, заметили этот «плагиат», - неудобно получилось.

Саше на все эти пересуды после – наплевать, но председатель методического объединения сразу жестко высказалась при всех: «Александр Алексеевич, что-то у вас нет обобщения собственного опыта». И ехидно добавила: «Вон, Евгений Валерьевич, еще только учиться, а обобщать может».

Кобрин после высказал ему: « Саш, ведь говорил тебе – не наклеивай, - лучше перепиши». Он вскидывался: «Да какая разница? - что от этого изменится?» Женя спокойно его убеждал: «Саша, у нас форма – важнее содержания, неужели тебе непонятно?» Уверенно делал вывод: «Поэтому, имитация бурной деятельности, неотличима от истинной работы».

На самом деле жесткость тона председателя объяснялась тем, что Марья Васильевна восприняла «такой» доклад, как личное оскорбление.

По честному сказать, Кобрин, при всей своей долгой учительской судьбе так и не понял, - для чего учителей заставляли «совершать маленькие методические открытия». И, что самое интересное, - толкового методического пособия по родной истории так и не создали.

Оставшись еще на год в Языкове, Саша Похоренко стал жить один, без хозяйки. Знакомая женщина пустила его в пустующую избу своей матери, которую забрала к себе.

Вот здесь он совсем отпустил тормоза…

Приехал к нему армян знакомый еще по Тбилиси. Молодой мужик, то ли парень,- чернявый, как все кавказцы. Лицо – нагловатое, глаза бегающие. Жене он не понравился, - что-то скрывал про себя.

Уже через неделю местные парни им здорово наподдали.

Утром, по дороге в школу, Женя заехал на мотоцикле к ним. Саша, - лицо опухшее, под глазом приличная, сине-багровая гематома. Попросил Евгения.

                      - Евгений Валерьевич, скажи в школе – я заболел, - и смотрит пронзительным взглядом.

Женя никаких подозрений про себя не выносил, поэтому ответил резко и с досадой:

                      - Сказать то я скажу, только фонарь под глазом ты не скроешь.

                      - Про это никому дела нет. А больничный у меня будет в порядке. Гильметдинов мне его напишет, - что я, задаром с его сыном английским занимаюсь?

Тут Евгений не выдержал и откровенно:

                      - Причем тут больничный, Саш, - ты второй год здесь живешь и работаешь – неужели ничего не понял: здесь русское село, где существуют определенные порядки и правила, не нами установленные и не нам их нарушать, - и добавил на полтона ниже, - а те, кто их игнорирует, - просят больничный.

За минуту до этого разговора Похоренко вкратце рассказал о драке, не объясняя точно причину. Причина была понятна и без объяснений. Кобрин думал неприязненно: « И чего он в этом хитрозадом, нагловатом армянине нашел? Непонятно, что у них общего? Что у них на Кавказе за порядки, - если к другу приехал, то хотя бы не приноси с собой неприятности».

Ему не нравилась эта черта выходцев с юга: обязательно выпендриться, обозначить себя. Это было неприятно, и походила на природную собачью метку у каждого кустика.

Далее началось еще «интереснее».

Через несколько дней Кобрин увидел у них в комнате необычную гостью. Это была местная, молодая женщина: как впоследствии выяснилось, молодуха была замужем, в Языково приехала к родителям на время с маленьким ребенком. Глазами бойко стреляла в разные стороны и была не прочь поразвлечься с молодыми мужиками.

Похотливые бабенки вызывали у Кобрина неприязнь, он даже не мог точно объяснить, что же вызывало отторжение. Моралистом никогда не был. Но то, что происходило на квартире у товарища походило на скотскую случку.

Чернявый, низенький и жирненький армян щекотал её во всех местах, от чего она приходила в большое возбуждение и начинала хватать ртом воздух и закатывать глаза. В этот момент Похоренко выходил на крыльцо, а молодуха и кавказец удовлетворяли свою похоть.

Через некоторое время партнером развратной бабенки становился Похоренко. Когда Саша, испытующе глядя на друга, намеками рассказал, то Евгений только твердо сказал:

                       - Мне её мужика, который помощником машиниста работает – жалко, - а вам хвастаться нечем, - и опять предупредил, - эти «игры», среди бела дня, здесь ни до чего хорошего не доведут.

На сей раз, товарищ внял предупреждению, но своих «забав» не оставил. В том сентябре студенты, как всегда, картошку убирали. Во время поездки в Жильну встретил знакомую студентку, с которой был близок, еще со времени учебы, - их группа работала в одном из ближних колхозов.

Вот эта девица с подругой навестили Похоренко.

Знакомая оказалась совершенно без комплексов. Ей давно нравился Саша, который в институте смотрелся как молодой супермен, и никогда, ни на что не жаловался. Она была готова немедленно повиснуть на Похоренко и удовлетворить все желания.

И на самом деле, как только включили танцевальную музыку, пара, захватив старый полушубок, двинулась на конец огорода. Картошка еще не была выкопана, а девушка была сторонницей оригинального секса, и поэтому совокупление на картофельной ботве её не смущало, - благо темнота прибавляла пикантности и обеспечивала тайну, о которой, впрочем, не особо заботились. 

Её подружка, веселенькая кругленькая милашка с плутоватыми черными глазками, была еще менее разборчива: молодой армянин быстро нашел с ней общий язык, а русская печка, на которой они оказались под одним одеялом, не скрипела и обеспечивала достаточный комфорт.

Что еще произошло в ту темную сентябрьскую ночь после вечеринки, точно никто не знает, кроме самих участников.

Через несколько дней Женя опять заехал к товарищу и сразу обратил внимание на внутреннюю сторону двери, которой открывался вход в комнату и спросил Похоренко, - без всякой задней мысли.

                       - Саш, а что ты с дверью наделал?

Товарищ с неохотой пояснил:

                       - А, это мы нож бросали.

Кобрин сразу отрицательно отнесся к этим действиям, - не видел в этом разумной логики. Мало того, всякое бессмысленное разрушение вызывало неосознанную тревогу и злило. Он не выдержал и высказал, официальным тоном:

                       - Александр Алексеевич, ты меня красиво галстуки завязывать выучил, гардеробчик у тебя неплохой, - только костюмов штук пять, а то, что постоянно перед глазами изуродованная дверь – не замечаешь. Странная эстетика – не находишь?

Но не только в эстетике было дело, - Евгений продолжал:

                       - Ты считаешь, что хозяйка, которая к тебе иногда заходит этого не заметит? А что она подумает? – и с сомнением продолжал, - так дверь изуродовать простым, кухонным ножом – невозможно.

Была еще причина, из-за которой Евгений злился. Официально считалось, что и он живет на этой квартире, хотя он ни разу не ночевал. Просто Саша попросил подписать договор с этой хозяйкой, чтобы ей получать за жильца сорок рублей, как за двоих, а не двадцать. Положенные ему семь кубометров дров тоже привезли к этой избе.

Эти аргументы самого говорившего не убеждали. Женя уже понимал: он не поведением товарища возмущается. Все обстояло сложнее. Все больше и больше замечал он людей способных вот так бездумно и бессмысленно, или по какому-либо безумству – разрушить.

Дух разрушения уже витал в атмосфере. И это, несмотря на лозунги призывающие строить и созидать. Обидно было, что его товарищ, который, как Женя догадывался, попал в какую-то неприятную для него жизненную коллизию, тоже поддавался этому бесу разрушительства.

 

Женя тогда еще не прочитал первую главу романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и не понял страшную для атеиста правду знаменитого вопроса Воланда, который фактически утверждал, что человек сам собой «управить» не может…

 

Много позже историю с этой дверью Евгению поведал хороший знакомый, языковский парень – Паша.

Пашка, с каким-то упоенным удивлением рассказывал:

                       - Прихожу к англичанину, - девки в кучу сбились, сидят на кровати, одеялом укрывшись. Лица белые, глаза остекленели, зубами от страха стучат. А Похоренко с армянином бросают пустые бутылки в дверь, - уже целая гора битого стекла у порога.

Женя уточняет:

                      - Они что, были совсем пьяные?

                      - Не, Жень, не сказать, чтобы пьяные, а какие-то обуревшие.

… Слово – обкуренные, - в переносном значении еще не вошло в употребление, - и такие состояния описывались только в специальной  медицинской литературе…

 

  Мы склонны искать причины поступка или резкого изменения поведения человека в сложившейся ситуации. Это не совсем так, вернее так, но механизм действия более сложен. Все дело в том, - как относится к этому. Вот отсюда – библейское – не судите…                         

… Старший лейтенант госбезопасности держал в руках листок с переводом перлюстрированного письма. Он знал, что нужно ехать в отдаленное село – Языково, где работал Похоренко, - норвежский адресат писал ему.

Легко сказать – ехать. Лейтенант со злостью думал: « От города до районного центра доеду на пригородном – час езды, даже меньше. В местном военкомате транспорта своего нет, - только газик, на котором укатит сам военком, но вероятнее всего машина в ремонте. В милиции, – тем более: значит, придется на автобусе».

Посмотрел расписание и рассудил: «На утренний, - девятичасовый - успеваю, минимум – в одиннадцать попадаю в школу, в четырнадцать идет обратно автобус на Жильну. На все разговоры - два часа с небольшим: уложусь. В половине четвертого уже в Жильне, а в пять – пригородный. Итак: в восемнадцать ноль-ноль, я в Сергаче, то есть – дома. Ничего не поделаешь – такая работа, - ненормированный рабочий день».

Мысли потекли спокойнее: « Ничего, - съезжу – проветрюсь. Только бы метель не задула, а то из этого дальнего угла не выберешься».

Про себя отметил: « Не забыть, -   Светлане сказать, чтобы мальчика из садика завтра сама забрала». Спохватился, посмотрел на часы: « Все – пять вечера, - сегодня нормированный рабочий день, сейчас за Лешей в садик, и к жене, - в милый семейный уют».

На следующий день, на обратном пути из Языкова, трясясь в холодном и полупустом пазике, лейтенант размышлял: «Ну, Похоренко, этот идиот ядовитый, - никуда не денется: будет выполнять то, что ему скажу. Иначе не видать ему заграницы, как своих ушей. А историка, с кем на квартире живет, как Антонина Ивановна сказала, я в военкомат вызову, - там поговорю. Пусть чувствует переводчик, что за ним контроль. Заодно и еще один информатор будет, - это мне в плюс зачтется».

В замерзшем окне автобуса одна и та же унылая картина: бесконечные, заснеженные и холмистые поля. Пусто и голо. Кое-где, в низинах, между возвышенностями - занесенные кустарники, которые не оживляют общий тоскливый пейзаж.

На самом деле – снежная пустыня: только чернеют избы сел и деревень, да тонкая и узенькая ниточка трассы, как дорога жизни, которую мгновенно заметает, - стоит только чуть сильнее подуть ветру.

Даже в селе, ощущение пустынности и заброшенности этой местности не исчезает, так как из любой точки видна эта белая бесконечность…

Лейтенант с облегчением думал: «А в детстве, когда рос в такой же деревне - этого не замечал. Только в городе понял, что не смогу жить в такой глуши. Если бы не вызвал меня секретарь институтского парткома в кабинет, где со мной побеседовал спокойно-уверенный человек с внимательным взглядом, - преподавал бы литературу в таком вот Языкове».

 

Прапорщик несколько раз перечитал повестку, которую ему подал парень в окошечко. Смотрел и перелистывал журнал вызовов и не находил фамилию, указанную на полоске серой бумаги – Кобрин. Потом он, как будто что-то вспомнив, виновато-досадливо и немного даже опасливо произнес:

                        - А, это не я тебя вызывал.

Из этой фразы Евгений ничего не понял: «Кто же тогда вызывал: повестку-то он получил – явиться в военкомат?»

Вообще, странная была эта повестка: зачем он военкомату понадобился, да еще среди зимы? Военных строителей на сборы не могли призвать, - не та военная специальность. Грешным делом думалось, что возможно на какие-то курсы офицерские его направляют, - ведь университет заканчивает…

Тут и появился молодой человек, на вид, - чуть постарше Женьки и громко сказал:

                         - Это я тебя вызывал, - и повел в небольшую комнату с обшарпанными стенами.

В кабинете, если это можно назвать кабинетом: стол и два стула; серый свет февральского утра плохо проникал сквозь занесенное снегом небольшое окно, забранного металлической решеткой, - поэтому высоко под потолком – тусклая лампочка.

Вынул из черной папки, которую держал в руках, большой лист серой бумаги, положил на липкую поверхность казенного стола и проговорил дружелюбно, глядя на настороженного Женьку.

                    - Заполни пока анкету, - потом, скажешь дежурному, он меня позовет.

И все, - более ничего – вышел.  Кобрин взял этот лист, который оказался сложенным чуть ли не втрое.

На длинной «портянке» плохо заметными буквами напечатаны вопросы. Каких только вопросов здесь не было! Женя понял, - почему этот дружелюбный парень не стал дожидаться, когда заполнит анкету, - тут и за час не уложишься.

Самое странное было в том, что Евгений так до сих пор не догадался о причине вызова. Даже тогда, когда прочитал вопрос о том, был ли он на оккупированной территории.

Какая территория? – смеются что ли? Потом еще загадочнее: были ли его родственники в немецком плену. А это зачем? И причем тут его родственники? Пусть отца, который давно умер – спрашивают: он, как рассказывала мама – был.

Нет, недаром, когда эту повестку получил, - нехорошим предчувствием екнуло сердце. От вопросов, которые задавались в этой бумаге, в жар бросало: есть ли родственники за границей? Может и есть, я почем знаю. И что это меняет, - если даже и есть.

Вот вопрос: владею ли какими-либо иностранными языками? Слава богу – не владею. На оккупированных территориях? - не был. Представил на миг человека, который родился где нибудь в Белоруссии, в 1941 году. Тот уж точно – был.

Но смеяться не хотелось: было очень даже не смешно. Непонятно, где находишься, может на самом деле в глубоком вражеском тылу и тебя проверяют на лояльность к этой, чужой тебе власти.

Правда, один раз улыбнулся, - прочитал вопрос: являлся ли членом коммунистической партии иностранного государства.   

Вспомнил: вернули со сборного пункта, когда первый раз в армию забирали, прямо с поезда пришел к своей тетке и завалился спать.

Когда к вечеру с трудом продрал глаза, рядом с кроватью стояла двенадцатилетняя двоюродная сестренка – Лида, и абсолютно серьезно спросила:

                   - Дядь, Жень, а ты уже из армии приехал? – буркнул. – Ну – приехал. – Она не унимается, - А чего ты там делал?

Он, по- хорошему, даже вопрос не понял, о какой армии идет речь, - он ведь до нее даже не доехал…

Бухнул первое, что пришло в голову, учитывая, конечно, серьезность тона и возраст сестры.

                       - Чего? – в Лондоне, памятник Карлу Марксу охранял, - спохватился, да поздно.

Девчонка, с радостным криком побежала на кухню, сообщая, - какую важную задачу он выполнял. Родня до сих пор почему-то смеются, вспоминая этот ответ, - хотя ему тогда тоже было не до смеха.

Женя даже не догадывался, что эта анкета, на самом деле, никому не нужна. Ей никто и не собирался верить. Единственная цель таких вопросов: вызвать у человека растерянность, чтобы почувствовал свою ничтожность перед всесильным, всегда правильным надзором.

А вот когда ты растерян и волю не удается собрать в кулак, тут придет тебе помощь и великая поддержка, дадут почувствовать свою значимость…

Только с Кобриным это не сработало, дало осечку.

После того, как вспотевший Женька, наконец, заполнил эту дурацкую анкету, он только не на шутку злился и уже мысленно готовил контрвопросы своему невидимому оппоненту.

Лейтенант надеялся на всесильный авторитет и мощь той организации, в которой работал, - в большинстве случаев это срабатывало.

Тем не менее, понимал: то, что он собирался предложить, не имеет под собой достаточных моральных оснований.

Когда он изложил, что мол, к Похоренко приходят письма из-за границы, - историк отреагировал очень спокойно.

                    - Ну, и что тут такого? Александр Алексеевич читал мне эти самые письма: ничего крамольного в них – нет.

                    - А ничего подозрительного в его поведении ты не заметил?

                    - Нет, не заметил, да и не собирался замечать.

Женя уже догадался, что от него хотят, и примерно понимал, как себя вести. Лейтенант почувствовал, что никакого восторга его предложений не вызовет, тем не менее вежливо, но настойчиво, - то ли просил, то ли рекомендовал.

                   - Евгений, ты все же понаблюдай за товарищем, ведь вместе живете. Я тебе адрес оставлю – черкнешь мне, в случае чего.

Вот это – «черкнешь» - резануло по сердцу. Сразу стал возражать.

                   - Я не знаю - о чем писать, да и жил в Языкове всего две недели, сейчас опять пешком хожу, когда дорогу чистят - на мотоцикле езжу.

                   - Нет, ты все же адрес возьми, - будешь мне писать, - лейтенант двигал пальцами бумажку с адресом и неожиданно – доверительно, - я, ведь тоже – педагог по образованию.

Кобрин заинтересованно посмотрел на «коллегу».

                    - Да, - а я думал, вас в каких-то специальных училищах готовят, - и в свою очередь задал вопрос, - как же ты на эту работу попал?

Ответ был стандартным и незамысловатым.

                     - После окончания института – предложили.

Женя, неожиданно для себя.

                         - Я бы тоже не прочь, у вас поработать. Вот бы кто предложил?

Лейтенант сразу смутился и немного смешался, поэтому пробормотал что-то невразумительное. 

Евгений догадывался, а лейтенант знал (потому и смешался), что просто так не «предлагают». Это надо было заслужить, и тогда, в кабинете партийного секретаря его попросили докладывать, о чем говорят студенты – «ты ведь кандидат в члены КПСС и обязан сотрудничать».


Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!