Нравственность внутри человека. 10 страница
Около часу ночи в раму кухонного окна сильно забарабанили и вездесущая соседка Кобриных – Дарья Масарова, заполошно прокричала:
- Оль Львовна! - Митька-бригадир горит!
Какие бы происшествия не случались в Озерах первую весть обязательно узнавали от соседки.
Ольга Львовна, удивленно говорила: « Такое впечатление, что Даша не спит по ночам и когда только все успевает узнавать?»
Она на самом деле была вездесуща, и не случайно носила неотделимое от имени прозвище – Даша-Бесик.
Женя сразу проснулся от этого панического крика, и тут же в сени, где они с Настей спали, заглянула мать, но ничего не сказала, - сын, прыгая на одной ноге, натягивал штаны.
Только, когда Евгений, распахнув двери из сеней и коридора, сбежал с крыльца, - мама крикнула:
- Ведро возьми – на крыльце стоит! - схватив пустое ведро, он пулей вылетел на улицу.
Пока бежал в сторону зарева, успел отметить особенную черноту тихой, безветренной ночи и в отблеске пожара страшные, черные лужи посередине улицы. В голове мелькнуло: « Пожарная машина не сможет подъехать».
Горело внутри дома. Ни в закрытую веранду, ни в сени уже было не войти. Пламя изнутри било в железную крышу сквозь прогоревший потолок.
Народу собралось немного, да и те в основном - зеваки. Несколько знакомых мужиков и парни, прибежавшие из клуба, плескали воду на стены дома.
Воду черпали из большой лужи, которая находилась прямо за погребицей. Женя, принесенным ведром, стал черпать воду и выплескивать на парящую стену дома.
|
|
|
Во время этой суматохи ясно услышал громкий крик бригадира: «Отойдите от избы – сейчас баллон с газом рванет!»
Все отхлынули от стены дома. Голоса смолкли, слышался лишь треск горящих бревен и рев пламени, который никак не мог пробиться через железную, коробящую крышу.
Потом раздался небольшой силы хлопок, и кто-то крикнул – «все – это баллон взорвался!» ( на самом деле, как потом стало ясно, - взорвался холодильник).
Вновь побежали, черпали воду, - с остервенением плескали на стену. Понимали – дом уже не спасти, хоть не дать огню перекинуться на рядом стоящий двор, до которого было метров пять.
Когда Евгений в очередной раз забежал за стену погреба и наклонился черпать воду - случилось непредвиденное: наполненный пропаном баллон, на сей раз, действительно взорвался.
Все заворожено наблюдали следующую картину: баллон пробил крышу веранды, как в замедленном кино, на секунду завис над крышей, потом из разорванного края ударила мощная струя горящего газа, и он ракетой полетел над бригадирским огородом.
Вид был впечатляющий: невидимый, на фоне черного неба, баллон, хвостатой, зловещей кометой, летел метров семьдесят. Прочертив огненную параболу, упал в конце усада, врезавшись в пропитанную влагой пашню.
|
|
|
От газовой струи пострадал один человек – Мишка Батраков, - ему до красноты обожгло лицо.
Но пожар продолжался. Двор все равно надо было отстаивать, так как соседняя изба, которая сейчас заслонялась высокой, шиферной крышей двора, была крыта соломой ( ради справедливости, надо отметить, что эта крыша была последней и единственной в Озерах).
Мало этого – в этой избе жила бригадирова теща, которая незадолго купила этот пустующий дом и переехала из соседнего села. Старуха жила настолько тихо и незаметно, что её никто не знал.
Шифер на крыше уже раскалялся, кроме того, под крышей - на сеновале, хранилось сено, которое от жара могло вспыхнуть.
Женя, впоследствии и сам не мог объяснить свои дальнейшие действия. Почему он решил, что нужно, во что бы то ни стало затушить пожар? Он даже думал, что может быть какая-то, неведомая ему генная память толкала его, - вековая общинная привычка или сознание отказывалось верить, что родной дом можно разрушить сознательно.
Потом даже склонялся к тому, что здесь не обошлось без какой-то чертовщины и мистики.
|
|
|
Евгений запрыгнул на низенькую пристройку, открыл дверку сеновала, схватил, лежащие тут же вилы и стал рывками сбрасывать пласты сена вниз.
На минуту остановился, задохнувшись от жара, - поднял голову: сознание отметило – начинает светать, - тонкая, светлая полоска проявилась на востоке.
На крыше противоположного дома, с бачком воды стоял его хозяин Витя Середенков, – поливал крышу. Кучка женщин обносили икону вокруг дома Андрея Федина и протяжно, с подвывом читали молитву, - после избы бригадирской тещи это строение было ближе других.
Толпа зевак продолжала стоять, и оттуда до него явственно донеслось слово – «плановый».
Становилось жарче, а сена еще оставалась много. Женя знал - раскаленный шифер начнет рваться, осколки со свистом полетят, тогда ко двору вообще не подойдешь – головы не поднимешь.
Вылез из сеновала на пристройку, крикнул парням, чтобы ему подавали ведра с водой, - полез на конек двора.
Ребята, выстроившись цепочкой, стали подавать ведра. Балансируя на коньке, с размаху поливал: от крыши поднимался белый пар, местами вода закипала.
У горевшего дома рухнули стропила – это и спасло. Железная крыша оседала, накрывая горящий сруб. Дом медленно и неопасно догорал, - жар уменьшился.
|
|
|
Стало светло, но солнце еще не взошло. Кучка мужиков и парней, тушивших пожар, собрались у погребицы. Погорелец откуда-то принес две четверти пьяного кваса, закуску.
Появился председатель сельского совета – Павел Николаевич, - на пожаре его не было. Бригадир разливал в эмалированные кружки спиртное, говорил всем – спасибо. Был совершенно спокоен, как будто какой камень у него с души свалился.
Евгений понял: пожар действительно – плановый. Показался край солнца, - мужики разошлись по домам.
Уже днем, Ольга Львовна, после долгого молчания, проговорила:
- А ведь, Митька-то Аплетин – партийный. Больше на эту тему она не разговаривала.
Женя удивился: мать всегда называл бригадира полным именем-отчеством, и не любила фамильничать.
После майских праздников в районной газете появилась заметка, в которой бригадир благодарил тех, кто тушил пожар. Женя крутил головой, - изумлялся великой хитрости мужика.
- Мам, до этого же надо додуматься!
К этому времени стали известны подробности подготовки пожара. Соседка скороговоркой объясняла:
- Всю одёжу заранее к теще перетаскал. А из клуба-то первым прибежал ихнего зятя младший брат, - он телевизор-то из окна вытаскивал.
Жене одно было непонятно: как бригадир не догадался выпустить газ из баллона, ведь все могло кончиться трагедией. У Мишки Батракова всего лишь кожа сошла с лица…
Парню было невдомек, что газ в баллоне оставлен специально:
для большей достоверности...
А пожары продолжались.
Только, если раньше сгорали халупы самых бедных, то Митька-бригадир как будто новую дорогу указал: стали гореть совершенно новые дома крепких, зажиточных мужиков.
Как бы то ни было, - редкий мужик ( бригадир исключение) решался своими руками сжечь свой дом. Ведь сколько труда, сил и нервов было потрачено… Все было свое, родное, кровное… рука не поднималась…
Но, как сейчас говорят – спрос рождает предложение: стали нанимать «поджигателей».
Кандидатуры были налицо: Митька Митин и Шурка Клямин – оба любители выпить. Митька Митин, по прозвищу – «Легка промышленность», - на тяжелой работе не работал никогда. Подвизался на мелких должностях, - то объездчиком в колхозе, то сторожем в конторе или на току – всюду воровал по мелкому, но не слыл болтуном или лжецом.
Бывают такие мужики, обладающие незаурядным умом и дипломатичностью, но жизнь, по тем или иным причинам не дала реализоваться этим качествам. У «легкой промышленности» это случилось от великого нежелания трудиться, он и на домашней работе не надрывался.
Но зато, имея хитрый и изворотливый ум, умел выбирать подходящий момент для выполнения задуманного и никогда не ошибался в этом.
Если Митька находился в самом зрелом, мужском возрасте, то Шурка Клямин – ровесник Евгения, - учился в параллельном классе. С трудом, окончив восьмилетку, из которой его несколько раз исключали, остался в селе.
По какой-то (неявной) болезни не прошел армейскую медкомиссию. Быстро женился на своей однокласснице. Он все делал быстро и небрежно.
То ли от врожденной неприязни к людям, то ли от злоупотребления алкоголем, которым увлекался с четырнадцати лет, его лицо имело выражение брезгливости и агрессии: такие понятия, как честь и совесть ему были неизвестны.
Работал трактористом. С трактора его периодически снимали не столько за пьянство, сколько за пьяный, дерзкий язык. По пьяни, он мог оскорбительно и несправедливо обругать механика, агронома, - наглости не надо было занимать.
Этот язык создавал ему ложную славу борца за правду. На самом деле, такие как Шурка, только способствовали развитию колхозной неправедности: получая наказание ( за дело) в виде отстранения от работы, создавали иллюзию, что любое, даже справедливое замечание или возражение – так же будет наказано.
Его показная смелость не имела логической завершенности и вызывала удивление, если не учитывать, что дерзость носила целенаправленный характер и регулировалась кем-то сильным и влиятельным.
Можно было догадаться – кем: Федадан приходился Манчжуре отцом, - ниточка тянулась к серому кардиналу…
Шурка, как поджигатель, свою работу выполнял небрежно. Будучи «по вся дни пьяным», он и поджигал в таком же состоянии. Дело доходило до курьезов: прибегающие на пожар видели пьяного Манчжуру, который безуспешно пытался перелезть через забор и убежать, как это случилось, когда горел дом лесника – Бориса Паксеева.
Что характерно, Митьку нанимали одинокие старухи, вдовы или пожилая пенсионная пара, то есть те, для кого этот грех был вынужденным и единственным выходом из их одиночества и беспомощности.
Манчжура «обслуживал» зажиточных и крепких хозяев новых домов.
Плата «поджигателям» была одна – поили водкой. Иногда Манчжура получал материальный эквивалент – старый мотоцикл или стог сена (лесник как раз и нанял его за стог позапрошлогоднего сена).
… Плановые пожары прекратились неожиданно. Причиной этого послужило одно обстоятельство…
Впрочем, вся эта история с последним плановым пожаром произошла после того, как Женя Кобрин уехал в Тешинск и может служить иллюстрацией к превратностям человеческой судьбы или, что вернее, - вмешательство злой воли людей в жизнь человеческую.
Учитывая, что наше повествование ограничивается строго 1980 годом, ( кроме дневников) то выход за рамки этого года и продолжение необходимо для определенной логической завершенности.
Лет через семь после бригадирского пожара, на этом же уличном порядкесгорела изба Коли Дунюшкина. Синьтик – таково озерское прозвище Коли, но чаще называли более сокращенно – Синьть.
Сельские прозвища рождаются непостижимым и случайным образом, таким же образом они ухватывают самую суть.
Что означает Синьтик? Никто не скажет, – нет объяснения. А что подразумевает? Подразумевает следующее: маленький, неважный предмет, который незаметен и в нужное время его никогда не случается под рукой.
Коля работал на колесном тракторе, который постоянно ломался. По утрам механик в раздражении ругался матом и орал: « Ну, где этот Синьть!» Коля в это время неторопливой, полусонной походкой подходил к колхозной мастерской. Когда он попадал в поле зрения наоравшегося механика, то неспешно и несуетливо объяснял, что еще вчера «Беларусь» сломался и его «притащили на тросу».
Начальник несколько секунд смотрел на чумазого Колю, безнадежно махал рукой и переставал тратить на него свою энергию. Правильно, между прочим, делал, - это было бесполезно.
Самое легкое ругательство, которым определяли его поступки, если опускать матерные слова: « Ну, ты Синьть и баран!» А Коля по-другому не мог.
Не мог быстро соображать, не мог быстро говорить. Он даже просить не мог, так как считался плохим работником. Но отличался не только этим: из колхоза ничего не воровал и никогда не калымил, то есть не делал на тракторе левую работу, как бы не просили, - ( это, возможно, из-за своей хронической лени).
На работу ходил исправно, хотя выпить любил, но выпивал довольно странно. Он пил в одиночку, - и дома. Пил на свои деньги. В магазине покупал сумками «бормоту» в толстых, зеленых бутылках, которые называли «бомбами». Благодаря этому сподобился получить еще одну кличку – Бомба.
Жил с матерью и долго, - лет до тридцати не мог жениться, потом ему сосватали такую же зачуханную девку-мордовку из соседнего села.
Пара получилась замечательная. Они никогда не ссорились, вернее – не ругались между собой. Как представляется – они вообще ни с кем не ругались.
Нюрка (так звали жену), стала работать телятницей в бригаде: была спокойна и безропотна. Никогда не снимала черный, рабочий халат и резиновые сапоги, которые были ей всегда велики.
После женитьбы Синьтик стал посылать за «бормотухой» свою жену. Нагруженная тяжелой сумкой, она шла по улице: полы грязного халата висели ниже верхнего края сапог, широкие голенища громко хлопали по тоненьким ножкам.
Дети рождались один за другим. Парень – повадкой, ленью и тугодумием, точно копировал отца. Две девочки-погодки, маленькие, белобрысые и такие же незаметные - как мать.
Ко времени пожара он на самом деле походил на бомбу: коротконогий, раздавшийся в животе, с плоским равнодушным лицом, на котором буравчиками – маленькие свиные глазки с белесыми ресницами.
В начале 70-х Синьтик переехал почти в соседи к Кобриным. Дом, который он купил, вместо своей полуразвалившейся избенки, был немногим лучше. Под «плановый» этот дом был вполне подходящ, но Коля никогда бы не решился его сжечь, если бы не Манчжура.
Они сидели на гнилом крылечке синьтиковой избы, - непохмеленный Шурка бубнил:
- Чего ты боишься – все так сгорели.
Коля молчал, - он вообще не представлял, как это – «так».
- Я тебе сам твой дом сожгу.
Синьтик понимал, что свой дом он никогда жечь не будет. А если сожжет другой, то Коля не виноват – это успокаивало.
- Вон, именье в баню сложишь.
В маленькой, закопченной бане, нехитрый скарб вполне умещался.
- Страховку получишь – купишь нормальное жилье, - домов полно продажных.
Приобрести хороший дом со всем набором хозяйственных построек было необходимо, - старый никуда не годился.
- Беги, тащи четыре бутылки бормоты. Дело сделаем – еще выпьем.
Шурка, конечно, хитрил. Он не раскрывал весь «механизм» плановых пожаров. На самом деле он выполнял некое провокационное задание, смысл которого сам не понимал.
Коля, по дурости и тупости, понятия не имел, что существуют некие тонкости таких «мероприятий», а то, что бессовестный Манчжура толкает его в яму, - абсолютно не догадывался.
Дело состояло в том, что к этому времени областное партийное начальство, наконец, обратило внимание на странную статистику пожаров в Озерах. Она намного превосходила средние показатели по области.
Надо еще учитывать – шли «андроповские годы» - борьба с правонарушениями ужесточалась.
Сработала система круговой поруки. Из областного центра тревожные известия полетели в район, из района в сельский совет.
В районе среагировали радикально и оперативно: неожиданно сгорело святая-святых пожарной охраны – само здание районной «пожарки». Естественно сгорели и все акты, и другие документы.
Но этого было мало, так как документов, связанных с пожарами, в других организациях было достаточно. Нужен был неопровержимый факт самоподжога, который ясно доказывал, что начальство преднамеренно вводили в заблуждение, но в данный момент бдительность восстановлена, а виновник наказан в назидании другим.
Ничего этого бедный Коля Дунюшкин не знал. Он два дня поил Шурку. На третий день гнилой дом Синьтика сгорел дотла.
Обнажилась черная яма подполья, доверху набитая пустой посудой из-под «бормоты». Закопченные, пустые зеленые бутылки смотрелись как артиллерийские снаряды, наваленные кое-как.
Сельские бабы возмущались: « Глупый Синьть – даже бутылки лень было сдавать».
Из района приехала комиссия. В бане обнаружили вещи: посуду, узлы с постелями, даже старый шкаф и черно-белый телевизор «Рекорд». Все было вытащено заранее. Стало абсолютно ясно – самоподжог.
Колю забрали в милицию, - с перепугу он сразу во всем признался, естественно не назвав Манчжуру.
Для торжества законности и сохранения авторитета местного начальства устроили показательный процесс.
Суд состоялся в озерском клубе. Зал был полон. Из глубины казенного помещения раздавались возмущенные голоса:
- Кого судите? - невинного человека!
- У нас так полсела сгорело!
Местная фемида была бессовестна, безжалостна, бесстрастна. Да и суть была не в Коле Дунюшкине. Решалась судьба начальственных персон. Судье, народным заседателям, прокурору наплевать было на участь этого беззащитного мужичонки.
В этих условиях, спасти Синьтика от тюрьмы никто не мог, даже если бы и захотел: он получил максимальный срок – шесть лет. И никто не задумался над странностью: за всех ответил тот, кто уезжать из села не собирался.
Колю увез милицейский воронок, а его Нюрка осталась с тремя детьми на пепелище. Жить в Озерах не захотела: уехала в свое село, - там её приютила родня…
«Эпопея» с плановыми пожарами не прошла бесследно и для Василия Степановича: вскоре его разбил паралич, - отказали ноги, не мог говорить. Потом началось воспаление, - отняли ногу. Он стал никому не нужен. Ни своим собутыльникам, ни начальству.
Умирал тяжело и мучительно, и с обидой на всех. Он считал, что много сделал доброго для людей.
Может, так оно и было? Пусть за определенную мзду, но он выдавал липовые справки, погорельцы получали страховки…
Многие рассуждали: « У Курнатова можно было смело просить любую справку – не откажет. А брать – все берут».
… Все дело его памяти испортила супруга покойного. Именно она, своими действиями, вызвала бурю возмущения среди местного общества и окончательно бросила тень на беспорочную, сорокалетнюю службу секретаря.
Нам никогда не понять логику этой женщины. Тело мужа еще лежало в гробу, а она в райисполкоме выпрашивала сумму денег на погребение и красной материи – «оббить гроб».
Даже у видавшего виды районного начальства, которому прекрасно были известны хватательные реакции озерского сельсоветчика, это вызвало изумление.
Положенную сумму и пять метров красной материи неутешная, бедная вдова получила. И участники траурной церемонии слушали, как её благоверный, усопший супруг потерял здоровье на советской работе, и какой черной неблагодарностью ему отплатили: еле дали материю.
Но самое удивительное началось, когда через год скончалась сама неутешная вдова. Приехали из города две шустрые, белобрысые, с бегающими как у отца глазками, дочки, у которых не было проблем с реноме отца; собственный имидж их тоже нимало не беспокоил.
Они прекрасно знали, что в Озерах больше не появятся и морально-этическими проблемами не интересовались.
На следующий день после похорон вдовы, будучи истинными дочерями своих родителей, начали шустро распродавать нажитое имущество.
Каково же было изумление, когда на продажу выставили, как в магазине: ящики с гвоздями, коробки электрических лампочек, банки с краской и олифой… Вообщем, все материалы, которые предназначались для ремонта школы, клуба, фельдшерского пункта, и которые у секретаря было не выпросить.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 119; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!