Нравственность внутри человека. 3 страница
Потом хлопнул себя по голове и оживленно заговорил:
- Во, балда, я ведь маленькую удочку взял, хотел показать вам, Анастасия Павловна, как карасиков ловить.
- Так чего же мы стоим? – удивилась Настя.
- Так карасики-то не в реке, а в небольшой бокалде, здесь неподалеку.
Недолго думая, развернулись и стали подниматься к берегу, где стоял мотоцикл. Женя, водя перед собой рукой, продолжал свой рассказ: «Представляешь, как здесь зимой: глушь, отдаленность, замерзшая река, лес и снега, снега… Хотя в то время, даже зимой не так было глухо, как сейчас. То, мужики в делянках работают, - иногда на ночевку оставались, а на той стороне колхозная пасека находилась. Высокая изба, с высоким крыльцом, - пол в этой громадной избе высоко поднят, чтобы во время половодья ульи не залило, которые на зиму туда убирали. Я это хорошо помню, - колхозный пионерский лагерь поначалу там, в этой избе размещали. Я еще в школу не ходил, а в этот лагерь меня брали».
Женя замолчал, он не хотел рассказывать, как именно здесь, при переправе через реку, он впервые испытал страх смерти и чувство стыда.
Со стороны, наверное, это выглядело комично, но маленькому, шестилетнему мальчику было не до смеха. Надо сказать, что тогда в громадной, колхозной лодке никто не смеялся. А его, горько плачущего, держала на коленях лагерная повариха - тетя Анисья и пыталась успокоить. Маленький Женя не только плакал, но при этом причитывал:
|
|
|
- Сейчас мы утонем! Вон, какие волны! Сейчас они захлестнут нас, и мы захлебнемся! Ветер перевернет лодку! Нас никто не спасет! И зачем мы поплыли в такую погоду!
Ему казалось, что они никогда не переплывут эту коварную реку.
Уже много позже, он догадался, что эта переправа была довольно опасна, на самом деле, а не только казалась мальчику.
В лагерь каждый день привозили продукты, и с очередной продуктовой оказией его мама попросила привезти маленького Женьку, так как бабушке было тяжело управляться с двоими.
Женя хорошо помнил этот довольно долгий путь по заливным лугам к берегу реки. Он впервые путешествовал без мамы и испытывал странное чувство, - сразу ощутил себя взрослым и самостоятельным, и… свободным.
Колхозная лошадь неторопливо везла рыдван, доверху нагруженный мешками с печеными караваями хлеба и картошкой, алюминиевыми флягами с молоком.
Мальчика посадили в самый зад длинной повозки на охапку пахучего сена. Он не прислушивался к разговору взрослых, - был захвачен небывалым ощущением свободы и своей значимости.
Ему вскоре наскучило смотреть по сторонам, - стал смотреть на небо, по которому быстро летели облака. Телега тихо и медленно катилась по мягкой, луговой дороге, возница время от времени дергал за вожжи и незлобиво понукал лошадь. Женю укачало, но не настолько, чтобы заснуть, - он впал в блаженное состояние грез. Таким полусонным он и оказался на берегу Суры.
|
|
|
Оказалось, за то время, что они ехали, погода совсем переменилась: вместо легких облачков по небу неслись темные, тучи, ветер гнал по реке большие волны, которые вскипали на гребешках белым цветом.
Так он и попал, как ему казалось, в опасный переплет. Там, в лодке, не было мамы, и он впервые ощутил свою полную беспомощность и зависимость от каких-то фатальных сил, и невозможность изменить судьбу.
Но, в момент своей полной оставленности он не почувствовал себя совсем уж одиноким. Тетя Анисья так разговаривала с ним, что он понимал – она любит его на самом деле и за него переживает.
Может быть поэтому, когда лодка ткнулась в песчаный берег, слезы у Женьки высохли, и тут, впервые осознал чувство стыда за свою слабость и трусость, которая мальчикам не присуща.
Видя заплаканное лицо сына, Ольга Львовна подосадовала на погоду, но Женя ничего ей не сказал про слезы и свои причитания. А тетя Анисья, зная крутой нрав молодой начальницы, в подробности не вдавалась.
|
|
|
Но мальчик долго помнил, что когда так страшился утонуть, он не только смерти боялся, - ему было обидно, что какое-то важное дело не сумеет сделать…
Отогнал детские воспоминания, - до них ли? Какая девушка с ним! Не сопли же перед ней распускать…
Проехали узкой лесной дорогой, уже усыпанной красно-желтой листвой. Вот и он, - знаменитый Усинский дол.
Дол уже стал зарастать кустарником, особенно по краям, но все еще представлял громадную лесную поляну среди леса. При въезде стояло несколько не вывезенных копен сена.
Через небольшой подъем, дорога выходит в другой дол – Угольный. А между этими долами естественное углубление – Угольная бокалда. Это небольшая, но глубокая впадина, которая не зарастала никакими водными растениями: прозрачная вода, от темного дна казалась черной.
Но название дол получил не от цвета воды. Именно здесь озерские мужики, в старое время, «жгли уголь», то есть валили дубья, кололи на короткие чурки, укладывали их в ямы, засыпали землей и поджигали.
Чуркам не давали сгорать, - они превращались в древесный уголь, который продавали в степные татарские села, для самоваров.
|
|
|
Во время половодья сурская вода валом валила через эти долы, спадая, оставляла в углублениях причудливую сеть озер-старосурок и бокалд.
Насколько Женя себя помнил, служащим и инвалидам каждый год выделяли под сенокосы именно эти два дола и лесные поляны поменьше в окрестных кварталах. Поэтому часть летнего времени Женя проводил в этих долах и полянах.
Стан устраивали у Угольной бокалды. Дядьки-инвалиды неизменно присутствовали на сенокосе, хоть косили их дети, но инвалидам давали колхозных лошадей, за которыми они умело приглядывали и советовали, - как и что нужно делать. Чинили гнилую колхозную упряжь, поправляли рыдваны и телеги.
Когда нужно вывозить траву из затененных полян на простор, - становились умелыми возчиками. А во время самой косьбы поддерживали костер, в закопченных ведрах кипятили чай заваренный корнями шиповника и смородинными веточками.
И вели свои бесконечные рассказы, у которых даже трудно определить тематику: тут и воспоминания о прошлом, о войне, о разных случаях и людях села, о доколхозной жизни…
Женя хорошо себя чувствовал среди этих ломаных и пытанных жизнью мужиков. Они тоже относились к подростку, потом молоденькому юноше с уважением. Видели, что прилежно учиться крестьянствовать и многое может делать: косу сам налаживает, ему доверяли стоять на стогу, немалые навильники сена ловко и правильно подает…
Женя срезал ореховый прут и привязал простейшую удочку, насадил червяка. К его удивлению, клев начался сразу, - клевало беспрерывно. Маленькие золотистые карасики один за другим повисали на крючке.
Он отдал удилище Насте и с удовольствием наблюдал, как она с нескрываемым азартом и увлеченностью вытаскивала золотых рыбок.
Вела себя так по- детски непосредственно и естественно, так радостно звучал её грудной голос, что Жене становилось легко и безмятежно.
Иногда казалось, что перед ним заигравшаяся маленькая девочка, и он со стороны любуется ей. Но потом Настя принимала другой образ: она лукаво посверкивала на него темными глазами, в которых угадывалась многообещающая поволока. Яркие губы, казалось, были созданы для поцелуев.
Но не страсть не пылкое желание приходилось сдерживать Евгению. Хотя, в один момент, вдруг страстно захотелось её поцеловать, нежно поцеловать прямо в алые губки…
Он с усилием отвел взгляд от её прелестных губ и на миг перед ним мелькнул взгляд мудрой женщины. Взгляд не отталкивал: он просил – не торопиться.
Как догадалась она, что хочет её поцеловать? Но ведь и он прочитал её мысли!
Это было удивительное открытие, - важнее всех поцелуев: они учились говорить на языке любви, и начинали понимать друг друга.
А может быть, они создавали свой собственный язык?
Очень коротки такие моменты, с точки измерения человеческого времени, но именно это остается в памяти и сливается с вечностью.
Молодые люди не заметили, как заморосило. Капли были настолько мизерны, что поначалу на них не обратили внимания, но, неожиданно, вместо мелких и редких капелек, по еще густой листве зашумел настоящий летний дождь, набирающий силу.
Женя спохватился: надо хоть выбраться из леса, - иначе колеи лесной ухабистой дороги быстро наполнятся водой.
Они не успели выехать из дола: дождь грозил превратиться в ливень и Женя остановил мотоцикл у крайней копны.
Быстро выдернул пласты сена из-под низа стожка, - образовалась ниша. Усадил Настю в углублении и сам сел рядом. Дождь шел стеной. Сыростью пропитался воздух, чувствовалось, что все же не лето, когда после такого ливня выглянет солнце, вспыхнут тысячи капелек влаги оставшихся на кустах и траве, солнечное тепло высушит промокшую одежду.
На какую-то секунду мелькнула мысль: « Ну, все как в каком-то романе – и лес, и поляна, и копна и дождь, и милая девушка рядом. Придумывать ничего не надо». Ливень ослабел и перешел в ровный небольшой дождь.
Этот неожиданный ливень, не на шутку напугал Настю. Её игривый и веселый настрой сменился тревогой: « А как мы поедем по такому дождю и по такой дороге?». Но вида не показывала, только стала молчаливее.
Её спутник не проявлял видимого беспокойства и, похоже, ему нравиться сидеть в этой копне. Сидеть на пахучем сене было неплохо, но вода просочилась по ложбинке, в конце которой было сметано сено, и подтекала под копну.
Это уже никуда не годилось. Настя заерзала, пытаясь найти сухое место. Женя понял – надо выбираться из леса.
Он что-то бормотал, про лентяев, которые поленились сделать остожье, и придурков не умеющих выбирать места стогования, вылез из углубления, помог Насте и сказал: «Анастасия Павловна – поедем, дождь кончается».
Они поехали по извилистой лесной дороге как по тоннелю, - кроны намокших деревьев и кустарников нависали над ними и смыкались наверху.
Хорошо было то, что эта дорога не была разбита гусеничными тракторами и зарастала реденькой травой. Через пятнадцать минут лес расступился, перед ними лежала ровная пойма, перерезанная оврагами.
Полевая дорога блестела от нескончаемых луж. Настя со страхом думала: «Точно – на такой дороге разобьемся». Женя сбросил газ, выжал сцепление и громко сказал Насте: «Теперь – только крепче держись и ничего не бойся!» - и сразу набрал максимально возможную скорость.
Женя прекрасно знал, что на маленькой скорости они не смогут преодолеть эту дорогу и подъемы из оврагов.
И началось! У Женьки одно в голове - только бы мотор не заглох. Он боялся попадания воды под колпачки свеч зажигания, - рубашки цилиндров иногда полностью были в воде.
Какое-то упоение овладело парнем. Они мчались по лужам, по разбитым грузовыми машинами бревенчатым мосткам, взлетали на бугры оврагов. Он слился с мотоциклом, чувствовал и предупреждал каждую возможную препону, мгновенно принимал решение.
Они влетели в Озеры. Мотоцикл не подвел своего хозяина, - честно заглох только у дома бабушки Захариной. Это была его родная бабушка по матери.
Парень провел девушку в дом, усадил на стул и попросил, что бы для Насти нашли сменную одежду.
Бабушка захлопотала, стала доставать из деревянного сундука длинные - до колен - деревенские шерстяные носки и предлагать какое-то другое облачение. При этом старушка не забывала ненавязчиво расспрашивать Настю, - кто она и откуда. Настя охотно отвечала. Женя успокоился.
Его бабушку, Матрену, конечно, нельзя назвать - старушка.
Это была еще крепкая семидесятисемилетняя старуха, которая сохранила округлые формы тела. Ходила твердо, держала себя уверенно, - голос ровный и спокойный. Женя не помнил случая, когда бы Матрена на кого-либо повышала голос.
Бабушка жила одна, обрабатывала двадцать пять соток огорода, получала колхозную пенсию в двадцать восемь рублей и еще пятерку за погибшего в последней войне мужа.
Хозяйства, кроме десятка кур и кошки, не держала. На вырученные деньги, от сданной в государство картошки со своего усада, покупала семь кубометров плохоньких дров, которыми зиму топилась.
На таких Матренах – ровесницах века – держалась колхозная советская империя. Они отдали государству своих мужей, детей, свои силы и здоровье. Никогда не возмущались, ничего не требовали и не просили защиты ( да и некого было просить). Но, в реальности, именно они являлись настоящей совестью народа..
Пока Настя разглядывала предлагаемые носильные вещи, бабушка стала хлопотать вокруг самовара, не догадываясь, что мало из того, во что предлагалось переодеться может подойти молодой, городской девице.
Жене надо было доехать до своего дома, который находился на другом конце этой же улицы. То, что не простудится, был уверен, - он боялся за Настю, но сменить мокрую одежду было бы неплохо. Кроме этого нужно заменить забрызганные свечи зажигания.
У мотоцикла заработал только один цилиндр. На одном цилиндре доехал до дома, переоделся, заменил свечи и сказал матери, что ему нужно отвезти девушку в Языково.
Ольга Львовна, ничего не поняла из короткого разъяснения, недовольно поджала губы, как будто сын делал что-либо предосудительное.
Вернувшись к бабушке, Женя увидел сидящую на теплой печке Настю, на столе мирно кипел самовар. Настя и бабушка как-то быстро нашли общий язык и темы для беседы.
В отличие от своей дочери, Матрена все поняла без подробных расспросов и ничему не удивилась. А чему тут было удивляться…
Внешне ничего не после этой поездки не изменилось, - молодые люди никаких обещаний друг другу не давали. Ни тайных, ни явных. По сути, ведь это была единственная встреча, когда они оставались наедине на достаточно продолжительное время.
Но тогда Женя до глубокой темноты задержался у Насти. Сидели за столом, пили ароматный чай с печеньем, - и так не хотелось уходить. Как оказалось – не случайно: подкарауливали его…
В глубокой темноте отъехал от дома хозяйки, и на малой скорости двигался по самому краю крутого откоса, сторожась, как бы ни загреметь вместе с мотоциклом с десятиметровой высоты – неожиданно раздался хлопок выстрела. Стреляли из обреза, так как звук был глухой и короткий. Одновременно со звуком выстрела – короткий свист пули, - сзади, за затылком.
Руки на руле мотоцикла не дрогнули, и усилием воли Женя заставил себя смотреть только вперед, где в неверном свете фар угадывался край грязной и скользкой дороги.
В сознании промелькнуло: «Стрелял, для того чтобы напугать, выбрал тот самый момент, когда одно неверное движение – и под откос, - кубарем, вместе с мотоциклом. Разбирайся потом – почему? Ну, не сволочь!»
К собственному удивлению – даже не расстроился. Понял: раз на такое пошел, то ему не соперник, и настолько труслив и подл - больше ни на что подобное не решиться. А от идиотов никогда не убережешься.
Хотя и догадывался Женя, что это дело не простого деревенского хулигана. Как раз, таких, - нисколько не опасался: знал способы вразумления особо горячих. Есть у него верный товарищ в Языкове – Петр Ардов, на которого можно положиться и все местные «горячие головы» его сильно побаивались.
Останавливаться не стал, - нет смысла: стрелявший давно скрылся, – гад, а ночи, - как в могиле…
А вскоре и забылся этот случай, другая беда стала мучить Евгения: начал у него подбородок пухнуть. Не болит, не ломит, - только распух низ подбородка. Женя догадался, что это последствия той летней аварии, когда он в край оврага физиономией врезался.
Оказывается, не такой он «железный», как думалось. Дожди, постоянно в поле, постоянно на мотоцикле, - вот и воспалилось что-то.
Как не хотел, но пришлось идти в больницу. Врач сразу определил – воспаление надкостницы: необходимо пройти курс лечения.
Территория Языковской больницы от школы отделялась небольшой, но топкой низинкой. Когда приходилось идти на работу пешком, Женя, чтобы сократить путь, сворачивал с сельской улицы вправо.
Небольшая аллейка вела к основному корпусу – деревянному зданию, где размещался приемный покой, две большие десятиместные палаты для больных и комната для приема пищи.
В отдельных строениях – кухня и другие хозяйственные постройки: сарай, где хранились дрова, конюшня для больничной лошади.
Позади основного здания, окруженный старыми, развесистыми березами и рябинами – деревянный дом, недеревенской архитектуры и планировки.
Своими размерами и характером постройки дом напоминал, известное читателю, жилище лесничего, в котором размещались начальные классы школы. Только не было ни второго, ни третьего уровня, но такие же высокие потолки, большие комнаты и громадная, застекленная веранда.
Именно в таких домах, жили до революции земские, сельские врачи. Больница досталась советскому здравоохранению от того же далекого времени и с тех времен никакой модернизации и перестройке не подвергалась. Видимо, от этого и пришла в упадок, - все эти строения имели довольно непрезентабельный вид.
Территория, на которой размещалась больница, делилась на две части: ровная возвышенность, - именно на этой плоскости находились все основные постройки, и холмистая низина.
Эта низина, в сторону школы, заканчивалась ровной, зеленой лужайкой, похожей на английский газон.
Евгений проходил мимо основного корпуса, спускался по тропинке, которая вела к больничному прудику, обсаженному с одной стороны ветлами, далее нужно было перелезть через ограду.
Этот перелаз – изобретение мудрого больничного завхоза. Представьте ограду из штакетника: с обеих сторон, под большим углом, намертво приколочены обыкновенные, только короткие лестницы. По перекладинам лестницы надо было идти, ловко балансируя, так как руками не за что было ухватиться.
По мнению завхоза, обычная калитка здесь не годилась, так как нерадивые прохожие за собой её не закрывали. В открытый проход заходили коровы, козы и другая сельская живность и поедала траву, которая предназначалась больничной лошади.
Те, кто с трудом преодолевали хитрый перелаз, облегченно вздыхали, - а напрасно: зеленая травка перед ними – не английская лужайка, а опасная трясина, в которую легко могло засосать.
Через неё были положены тонкие жерди и кое-какие маленькие досочки. Именно по этой ближней дороге шли две девушки.
Первая, хорошо нам известная Настя, а вторая, её коллега – преподаватель физкультуры – Ольга Бушуева.
Ольга, крепкая, светловолосая, голубоглазая - похожа на комсомолку-физкультурницу 30-х годов, каких можно увидеть в довоенных хроникальных фильмах.
Коротко остриженные волосы, спортивная, но несколько тяжеловатая походка, делала её похожей на метателя молота, чем на легкоатлета-бегуна. Несладко приходилось тому, кто осмеливался нарушить дисциплину у неё на уроке. В ней чувствовалась крестьянская основательность и требовательность, веяло суровой простотой и непритязательным бытом, который ей порядком поднадоел.
Двадцатилетняя выпускница педтехникума, второй год вела уроки физкультуры и мечтала перейти на тренерскую работу, к которой она чувствовала призвание.
Ольга уже успела почувствовать вкус и азарт больших спортивных соревнований, где требовался результат любой ценой, где судят победители, а не победителей.
Жизнь в селе, на квартире, - её тяготила. Она не любила развязных сельских ухажеров, которые предлагали ей дружбу и любовь, и не понимали элементарного: первое, что от них требуется в самом начале – подчиняться.
Мало того, - от них пахло самогоном и дешевыми сигаретами, они понятия не имеют, что существуют просторные физкультурные залы и стадионы, где настоящие парни одерживают спортивные победы.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!