Но Молитовка перестала бы быть Молитовкой, если бы не нашла в Тоське изъянов.



-- А хто енто такая?

-- Да не велика птица... воспитательницей работает в пивзаводском детсадике. И живёт над ним же. На шестом, кжись, этаже.

-- Ишь, вырядилась! Вся тела наружу.

-- И платье просвечивает... идёт что голая.

-- Она, сказывають, и загораить без ничего... окно откроить, сядет на подоконник и муччин привораживаить.

-- Небось, к хахалю своему спешит...

-- А хто у ей кахель-то?

-- Да майор... лётчик, кжись, из Бо-орзовки... только-только домой вернулся. И загулял.

-- Холостой?

-- Куда там!.. И жена есть, и сынишка.

-- Креста на ней нет!

Тоськиного майора вместе с Тоськой мы с Рудиком Клюкиным видели дважды. Первый раз они катались по Оке на лодке, второй – кружили в вальсе на танцплощадке в Саду имени 1-го мая, что в Ленгородке, и над чем-то во время танца хохотали так, будто не только на этой танцплощадке, но и на всём белом свете они были одни.

-- Не кончит она до-обром... Помяните мое слово, не кончит!..

Слово сбылось в середине июня.

Уже в сумерках стон какой-то прокатился по Молитовке, и люди побежали к пивзаводу. Тоська лежала рядом с детской песочницей в длинной нижней рубашке с обмотанной красным платьем головой и согнутыми в коленях босыми ногами. А над ней нехорошо кричала её мать. Так кричат матери над погибшими детьми – я не раз слышал такой крик в Сталинграде. Вокруг говорили о том, что неделю назад здесь же, на глазах у детей, жена Тоськиного возлюбленного выплеснула своей счастливой сопернице в лицо банку соляной кислоты. Вернувшись из больницы, Тоська обмоталась красным платьем и выпрыгнула из окна…

Отошла черемуха, отцвели сады в Молитовке, отбушевала весна первого послевоенного года.

Субботним вечером на нашей кухне появился мужчина. С тонкой шеей, в тёмном двубортном пиджаке и галстуке. С букетом отходящей уже сирени в руке.

Поднявшись из-за стола, Юлинька молча покраснела, а мать сказала:

-- Володя, Женя, погуляйте пойдите!

На лестнице я спросил брата:

-- Кто это?

-- Тёткин жених.

-- А чего он пришел?

-- Свататься... Вот выйдет тётка замуж, и будет этот дядя с нами жить.

Жить с «этим дядей» мне не хотелось, и, гуляя с братом по улице, время от времени я с беспокойством поглядывал на окна второго этажа дедова дома. Когда же «парадная» дверь открылась, и из неё вышел «дядя», я понял, что моё беспокойство было напрасным. Двубортный пиджак свисал с плеч, галстук съехал вбок, шея, казалось, стала ещё тоньше. Стащив с себя галстук и сунув его в карман пиджака, «дядя» быстро пошёл в сторону лабаза. А во мне шевельнулось чувство непонятной вины перед Юлинькой и этим человеком.

Мы с братом вернулись в дом. Разделённые вазой с сиренью, сестры сидели за столом. Тётка беззвучно сочилась слезами. Мать говорила:

-- Хороший человек... уважительный, любит тебя...

-- Го-оворила ему, го-оворила, всё равно пришел...

-- Что ж в том плохого?

-- А если душа не лежит?

-- Где ж теперь найдёшь, чтоб лежала?

-- Был такой... да с во-ойны не вернулся, -- и уткнувшись лицом в собственное плечо, Юлинька неслышно затряслась.

-- Тык-тык-тык... тук-тук-тук-тук... тэк-тэк-тэк-тэк-тэк... А-а... и-и-и... пчхи-пчхи-пчхи!.. Хоть один бы мужик в доме был... было б кому крышу по-очинить... Во-о дура!

-- Не тво-оё дело! -- закричала тётка, будто и не плакала.

-- Александра, как не стыдно! -- крикнула мать.

-- Вспомнила... а-а-пчхи!.. Мой стыд давно в земле зарыт! -- ответила тетя Шура.

Этим сватовство и закончилось.

Перед тем, как нас распустили на каникулы, Смирнов и Шаньгин сделали еще один дубль. Шаньгин попал мне в шею, а Смирнов в висок. Но последний, когда я повернулся в его сторону, не успел скатать с пальцев резинку. Я выхватил из парты стеклянную чернильницу-невыливайку и через весь класс запустил её в тот угол, где сидел стрелок. Разбившись о парту, чернильница забрызгала чернилами не только Смирнова, но и ещё несколько учеников, а также стены, пол и белый подоконник. Клара Исааковна завизжала от возмущения и побежала за директором.

Как ни странно, тот отнёсся к моей выходке достаточно спокойно. Но мои первые каникулы в Горьком начались с того, что в школьном дворе вместе с другими «недисциплинированными» учениками из разных классов под руководством школьного завхоза я красил парты.

У «поляка» появилась еще одна сестра. Юдин-отец болел теперь за ЦДКА с младшей дочерью на коленях. В отсутствие матери и отца заниматься младшей сестрой приходилось Юрке. Вовкина мать, урождённая Баранова, на глазах полнела. Было похоже, что в скором времени и «баран» обзаведётся сестрой или братом. А пока его отправили в деревню. В родную деревню вместе с подросшей сестрёнкой уехал и Коля Курицын. Мы с Рудиком Клюкиным пропадали на Оке.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 153; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!