Я наблюдал за всем этим из окна дедова дома. А в моей голове крутились юлинькины слова: «убогие и злые».
Больше Хаджи-бея я не видел. Вслед за ним из «зимовки» исчезла и окружавшая его ребятня. Сказывали, ребятню отправили в детдом.
Глава пятая
Семейная тайна
Накатавшись на «еросанях», я захотел пить и помчался домой.
На своём обычном месте -- в коридоре на скамье, что стояла напротив нашей двери -- ведра с водой не оказалось. И влетев в поисках ведра в кухню, я поднял занавеску, загораживавшую угол с рукомойником. В большом эмалированном тазу стояла моя мать и поливала из ковша себе на грудь. До сих пор помню ударивший в мой глаз серебряный свет, что исходил от её белого и стройного, еще сильного тогда тела. Серебряное сияние усиливалось совершенно седыми, но густыми и длинными волосами. Впервые я видел свою мать обнажённой. Прикрыв рукой грудь, мать повернулась ко мне боком и гневно глянула из-за плеча:
-- Чего тебе?
Опустив занавеску, я вернулся на улицу...
Не первый день уже думал я о том, что с моей матерью связана какая-то тайна, которую от меня скрывают.
Началось с фотографии, висевшей в горнице под портретами деда и бабушки. На снимке была маленькая девочка, совсем ребёнок, в белом платьице с рукавами-фонариками. Засунув палец в рот, она по-детски полулежала в кресле и, как нетрудно было понять, в одном из кресел здесь, в горнице. Однако словоохотливая Юлинька в своих рассказах не упоминала об этой девочке ни разу. А на мой вопрос, кто изображен на снимке, явно замявшись, ответила:
|
|
|
-- Племянница моя... её давно в живых нет.
Но чем больше я вглядывался в эту фотографию, тем больше мне казалось, что где-то эту «племянницу» я уже видел. И однажды вспомнил, что точно такая же фотография висела в нашей сталинградской квартире, превращенной накануне прихода немцев вместе с домом в руины. С того момента во мне и зародилось ощущение, что мне чего-то не говорят. Чего-то такого, что связано с рано умершей девочкой и моей матерью.
Ощущение это усилилось, когда однажды, протянув мне пожелтевший снимок, тётка сказала:
-- Посмотри, племяш, какой я была в твои годы.
Сестры были сняты вместе: старшая сидела на стуле, младшая стояла, положив руку на плечо старшей. С пухлыми щеками и косами на груди, в детском платье с белым воротничком, Юлинька выглядела упитанным домашним хомячком. А вот моя мать с открытой шеей и распиравшей платье высокой грудью, с уложенной на голове короной из кос и с широко распахнутыми взрослыми глазами была совсем не домашняя и не молитовская. На стул рядом с младшей сестрой она присела лишь на миг – уговорили, и присела. Но как только фотоаппарат щёлкнет – она вернётся в свою собственную, не известную мне жизнь молодой, привлекательной и своенравной женщины.
|
|
|
Тётка поняла, кого именно я разглядываю на снимке и ревниво произнесла:
-- Твоя мать нравилась мужчинам... шеи отворачивали. Это она как раз перед свадьбой.
-- Какой свадьбой?
-- Перед свадьбой... – повторила Юлинька. -- Ты на меня погляди!.. вот за эти пухлые щёки тятенька меня и любил.
Но что мне до её пухлых щек! Тайну приоткрыл брат:
-- Ты что, не знал? Сестра у нас с тобой была... но умерла... от коклюша. Ещё до моего рождения.
После того, как я узнал про девочку с фотографии, я добил тетку вполне рассчитанными вопросами:
-- Юлинька, первая мамина свадьба здесь была... в этом доме?
-- В э-этом...
-- И жених был молитовский?
-- Мо-олитовский... Прознал, пострел?
-- Прознал, -- соврал я.
-- Интересный был человек!.. Он тут, в Молитовке-то, главным заводилой перед революцией был, кружок какой-то вёл на фабрике... а потом председателем или комиссаром... или как это у большевиков называлось?.. А с матерью твоей у него любовь случилась... да какая!.. Только убили его.
-- За что?
-- Ми-илай, да кто ж тебе объяснит, за что в революцию убивали... и тех, и других?.. Власть-то революционная поначалу в барском доме размещалась, в Бо-орзовке. Там тогда дубовая роща была. И вот в этих дубах по ночам разбойники прятались. Попрыгунчиками их звали. Оттого попрыгунчиками, что на людей они прыгали с деревьев в сапогах с пружинами. Сиганут с дерева на землю, а на земле еще и подпрыгивают, что тво-оя кенгуру. Да в белых балахонах. Ночью страх-то какой! От одного ужаса помереть можно. А они еще и с ножами. Вот эти попрыгунчики первого мужа твоей матери и убили... А вскоре у неё и дочка ихняя умерла ... Мать твоя, прости господи, руки на себя наложить хотела... чуть разума не лишилась... сколько лет жила сама не своя... пока брат Лёня в Сталинград её не зазвал... он там директором рыбзавода работал... Ну, а в Сталинграде она отца вашего встретила...
|
|
|
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!