РАЗГОВОР ПЯТИ ПУТНИКОВ ОБ ИСТИННОМ СЧАСТИИ В ЖИЗНИ 7 страница

370

коп сердца, пространство духа, утоление душевной жаж­ды! Не дай бог нам так пить из сего источника, как сии потоки. «Юдоль же сладкая имела колодцы смачные, и побежали царь содомский и царь гоморрекий и пали там, оставшиеся же бежали в горы» 18. Один и тот же источник есть падение и восстание презирателей богу по­свящаемых сих вод и ругателей Елисеевых, уже не сфинкс, но медведицы терзают: «И оглянулся вслед им, и видел я, и проклят я именем господним...» (4-я Царств, гл. 2). Мы не дети умом; медведица душу не тронет; я тебе скажу, какие то звери, от бога насылае­мые. «Зубы зверей пошлю в них...» (Второзаконие, гл. 32, ст. 24). Приметь слово сие «в них», разумей: «внутриих»; зверя впустить во внутренность как можно? Посылает на них и шершня! Нельзя, чтоб наказывал по телу тот, который говорит: «Не убойтеся убивающпх тело...»

Какие ж суть сии звери и шершни? Слушай Мойсея: «И будет, если не послушаешь голоса господа бога твое­го.., проклят ты, когда входить тебе, и проклят ты, когда исходить тебе. Да пошлет тебе господь скудость и голод, а истребление на всех...» Слушай далее: «Да поразит тебя господь истлением, и огневицею, и стужею, и жжением, и убийством, и ветром тлетворным, и бедностью, и по­жнут тебя, пока погубят». Слушай далее: «Поразит тебя господь неистовством и слепотою, и исступлением ума». Станем тут: довольно сего. Только не забудьте Сираховых слов о языке: «Послан будет на них, как лев, и, как барс, погубит их».

О сих грызениях и душегубных жалах говорит и Па­вел: «Жало же смерти грех...» Что есть грех, если не за­блуждение? Грешить в греческом языке άμαρτάνειν — значит быть беспутным, что ж бедственнее, как шество­вать без дороги, жить без пути, ходить без совета? Сие поразит сердце больнее медведицы, жалчее шершней. Нет слаще и увеселительнее истины, путеведущей душу, и нет горестнее, как тьма неведения. «Будешь (там же у Мойсея говорится) осязать в полудни, как осязает слепой во тьме, и не исправит (господь) путей твоих».

Еще проще говорится у Иеремии: «Накажет тебя от­ступление твое, и злоба твоя обличит тебя, и узнай, и гляди, как зло и горько тебе есть, и не исправит (гос­подь) путей твоих». Не верующий и не знающий господа уже осужден есть. Нет горестнее и мучительнее сего, и не

371

будет никогда. Грех есть порча самого существа и разо­рение самой душевной петы; грех — значит заблудить от господа своего, а сие есть потерять живот и мир сердеч­ный. Грех — сам себе яд и казнь, а мучит паче тысячи адов. Видите, чье дело учить о мире и счастии. Библия — сему источник и основание. Правда, что многие ангелы сокровищу нашему, в вертепе родившемуся, не очень ис­кусно и не по Давиду на библейном инструменте поют песнь: «Слава в вышних богу». Но глупость целой тысячи несмышленых живописцев не сильна у нас живописную хитрость привести в презрение, а научат нас, что сия на­ука есть многотрудная и из стольких своих любителей стала немногими постигаема.

Старинный друг мой Алексей Соха 19 в собрании дру­жеском по течении речи стал хвалиться, что общий наш приятель Севастиан, сын Иакинфов, лекарь, возвратил ему очи, в опаснейшем состоянии находящиеся. В сем месте нашего разговора один из собрания начал горько плакать: все мы задивилися, что причина? «Мне тот же лекарь,— сказал с плачем слепец,— сам собою обещался было исцелить очи». Мы знали, что добродушный Севастиян не принимался за невозможное, для того спроси­ли: «Для чего ж ты не отдался?» «Вот для чего,— отвечал безокий,— обманутый многими врачами, думалось мне, что все суть те же; а теперь я навеки слеп...» Достойно и праведно! Монета воровская не может уничтожить цену и честь монеты царской. Теперь скажу вам то же, что вначале: осторожно говорите о мире. Высокая речь есть мир. Не будьте наглы, испытывайте все опасное. Не пола­гайтесь на ваших мыслей паутину, помните слово сие: «Не будь мудр о себе; не мудрися излишне, да некогда изумишься. Не оправдывай себя перед богом. Почитай врача. Не высокомудрствуй, но бойся».

Презирать Библию — значит мудриться излишне, буд­то мы что лучшее выдумали. Оправдать себя перед бо­гом — значит то же, будто мы упредили его новоизобре­тенным прямиком к счастию. Высокомудрствовать — зна­чит, будто в наш век родилась истинная премудрость, не­известная древним векам и нашим предкам.

Сие есть высокостепенное сумасбродство, если думать, что в наши времена взошло солнце, отворился ключ здо­ровых вод, изобретена соль... Самонужность есть повсе­местная и вечная. Бог и премудрость безначальны. А то

372

самая дрянь, что вчера с грибами родилось. Изберите день и соберитесь. Я за предводительством божиим и его Библии мог вам, если меня не обманет самолюбие, пока­зать алфавит мира или букварь его. А теперь поручаю вас богу. Сумма всей нашей речи будет сия: чем кто соглас­нее с богом, тем мирнее и счастливее. Стыжуся сам своего слова. Лучше было сказать: соберемся и участно все побе­седуем 20. Авось что-либо откроет тот, который близок всем, призывающим его к истине.

Афанасий. А мы пойдем в сад, а из сада домой... Скажите мне, как вам показалась речь его?

Ермолай. Мне она показалась делом. Нет вреднее, как наглость.

Яков. И мне его речь кажется небезосновательною. Может статься, что мы рассуждаем о мире так, как древ­ние рассуждали о пифагоровских бобах21. Между многими его гадательными речениями есть и сие: «Не ешь бобов». Многие сему смеялися, а иные высосали из сих слов подлые соки, всяк по своему сновидению. Один ду­мал, что в бобах вредный сок, рождающий бессонницу. Другой мечтал, что срамной дух имеют и фигуру. Треть­ему приснилось, будто бы обращаются в кровь, если скрыть в медном сосуде, и прочий вздор. О сем написали и книги. Возможно ли, чтоб мудрый муж столь подлые мысли закрыл в своем символе? Мне кажется, те уга­дали, которые высосали оттуда сие Спраховское слово: «Премудрость книжника во благовремении празднества, и умаляющийся в деяниях своих упремудрится». За не­имением камушков употребляли древние для кандидатов белые и черные бобы. Пифагор любителей премудрости отвлекал сим словом от честолюбия, чтоб иметь вольное сердце к исследованию истины. Толкует один его символ Цицерон в книге своей «О старости», но весьма нехудо: древние мудрецы имели свой язык особливый, они изо­бражали мысли свои образами, будто словами. Образы те были фигуры небесных и земных тварей, например: солн­це значило истину, кольцо или змий, в кольцо свитый — вечность, якорь — утверждение или совет, голубь — стыд­ливость, птица бусел — богочтение, зерно и семя — по­мышление и мнение. Были и вымышленные образы, на­пример: сфинкс, сирена, феникс, семиглавый змий и про­чее. Печать кесаря Августа имела с кольцом якорь, обви­тый стремительнейшим морским зверем дельфином с сею

373

подписью: Festina lente, то есть спеши (всегда) испод­воль. Образ, заключающий в себе тайну, именовался по-эллински εαβλήμα, emblema, то есть вкидка, вправка будто в перстень алмаза, например изображенный гриф с сею подписью: «Наглорожденное скоро исчезает»; или сноп травы с сею надписью: «Всяка плоть — трава». А если таких фигур сложить вместе две или три, как в помянутой печати, тогда называлося σύνολον, conjec-tura по-римски; по-нашему бы сказать: скидка, сметка. Августова печать была головою всех его советов в царст­вовании. Он почитал за одно скорость и исправность. Наконец, так счастливо царствовал, что народная речь сия почти обратилась в пословицу. Августу или не дол­жно было начинать, или переставать царствовать. Но мне кажется, что Августова печать значит и то, дабы бешен­ство душевных стремлений удерживать советом, завися­щим от вечности. В сию мысль приводит фигура змия, в кольцо свитого, с сею надписью: «От тебя, боже, на­чало, в тебе же да кончится». Вечного вечность так же образовалась тремя перстнями или кольцами, меж собою сцепленными, с надписью: «Сии трп выше всех стихий». Сердце, устремившееся к вечному, означалося образом стрелы, вверх стремящейся к звезде, с такой подписью: «Довлеет мне один он». Сердце, вечностпю просвещенное, образовалось кустарником или насаждением, плодопринесшем зерно, падающее сверху поверхности земной, с подписью: «Чаю будущей жизни». Изображалося и ор­лом, взирающим и возлетающим к солнцу, с подписью: «Горю к бессмертию». Также змием, совлекшим свою ве­тошь весною и обновившим юность. Я недавно написал таинственный образ. Он представляет море с берегом, с которого летит на другую сторону моря ласточка с над­писью: «Зимою нет здесь для меня покоя». Таковые тайно образующие вечность фигуры бывали у древних вырезываемы на печатях, на перстнях, на сосудах, на таблицах, на стенах храмов, по сей причине названы (иероглифика) hieroglyphica, то есть священная скульп­тура или резьба, а толкователи названы hierophantes — священноявители или mystagogi — тайноведатели22. Ко­нечно, никто бы не мог разуметь и, видя, не видел бы, например, шар земной, изображенный с царскою коро­ною и скипетром, но опровержен, если бы не было под­писано следующее: «Дурак уповает на него». Отсюда, вид­

374

но, родилася пословица сия: «Не фигура», то есть не трудно.

Лонгин. Мне кажется, что и самая Библия есть богом создана из священно-таинственных образов: небо, луна, солнце, звезды, вечер, утро, облако, дуга, рай, пти­цы, звери, человек и проч. Все сие суть образы высоты небесной премудрости, показанной Мойсею на горе; все сие и вся тварь есть стень, образующая вечность. Кто бы мог догадаться, что Ноева дуга образ есть священной Библии, если бы не сын Сираха, похваляя божественную премудрость, сказал: «Слава высоты, твердь чистоты... Солнце в явлении сжигающее горы... Луна всем... месяц по имени своему есть... Доброта небес, слава звезд... Гля­ди на дугу и благослови сотворившего ее, очень прекрас­на сиянием своим» (гл. 43). Всю сию неба и земли тварь сотворил вышний в том, да прообразует она горнее нача­ло власти божией, силу слова его и славу присносущного духа его.

«Вначале сотворил бог небо и землю». Когда вся тва­рей смесь проистекает из божиего источника, тогда да возвращается к тому же, кто есть начало и конец, и нас за собою ведет от смерти к жизни и от земли к небесам. Сие великое светило (Библия), сотворенное на тверди крепости вечного на то, да освящает земляные умы наши, да разлучает нам между днем воскресения и между ночью тления, которое одно нам, как видимое, так и знаемое, да ведет своими знамениями во времена вечности, во дни спасения, в лето господне благоприятное. Оно, утвержденное в роды родов, да по крайнейшей мере некото­рая частичка людей божиих в сем ковчеге спасется от змия, изблевающего потоп, наводняющий землю безбожи­ем. В сем ковчеге почивает наш Ной, то есть мир, всяк ум превосходящий, и кто воздвигнет его? Тут гнездится и голубица его (пона — по-еврейски), изнутри испускае­мая, возводящая высокий взор свой, усматривающая пре­восходящего тления воду, верх гор вечных, гор правды божией, место злачное, землю износящую, былие травное и дерево плодовитое, день третий воскресения, и прино­сящая в устах своих нам милость мира и твердое надеж­ды утверждение, говоря: «Радуйтесь! Не бойтесь! Что смущены вы? Мир вам! Идите, возвестите братин моей».

Если бы кто вошел в покой чистой сей голубицы, и, отдохнув посреди пределов ее с Исааковым сыном, тогда

375

бы узнал, что вся слава ее внутри находится, и признался бы, что подлинно крылья ее посребрены, что шум их чуд­ный, а междурамье ее сияет самым чистейшим и никому не слыханным золотом: «Золото ж земли сей доброе, и там есть анфракс (Бытие, гл. 2) и камень зеленый». Но так все закрыто фигурами и образами, так запечатлено, что весьма трудно, да и невозможно пролезть сквозь огражда­ющую рай сей стену: если с нашим соглядателем Халевом не будет в товарищах сей: «Я дверь...» Глубина сия бо­жией премудрости, сенью образов снаружи покрытая, ни­коего вида, ни стройности, ни вкуса не имеет: «Земля же была невидима и неустроена, и тьма...» Такова она быва­ет дотоль, поколь найдет на нее дух от вышнего, как говорит Исайя (гл. 32): «И будет: пустыня в Хермель претворится в гору Кармиль, в плодоносии или в пище изобилие». «И дух божий носился вверху воды».

Сей один всесильный, сходящий от вышнего дух, как сотворил всю сию небесных, и земных, и преисподних, и морских (светила, звери, золото, жемчуг), образовав тьму, так и вывести может из мертвого живое, из пусты­ни изобилие, из обуялого вкус, из тьмы просвещение: «И сказал бог: — Да будет свет! — И был свет». Все в ней кажется просто и одинаково сказано, однако двое сие слышали. Давпд говорпт: «И дух двойное свое слово над­вое разумеет: на образующее и на тайнообразуемое». «И разлучил бог между светом и между...»

Да не помыслим, что слово божие в самом деле есть двойное, двойное по естествам своим, двойное по тлению и нетлению, по плотп и духу, по божеству и человечеству, по лицу же, или ипостаси, одно и то же. «И был вечер и было утро день один...»

В сей-то силе сквозь бурю и облака спрашивает Иова бог: «Где был ты, когда основал землю? Возвести меня, если знаешь разум? Кто положил меры ее, если знаешь?.. В какой же земле вселяется свет? Тьме же какое есть место? (гл. 38, ст. 4). Вся тьма земных образов в ту цель, меру и намерение положена, да течет к своему началу... В начале было слово: «Все тем было...»

Самые сии два образа — вечер и утро, если бы не ис­тинны были и не возводили куда-то, никогда бы не сказал Давид: «Конец утра и вечера украсишь», но богодухновенное сердце и в сих костях находит землю вселяюще­гося света и место тьмы: «И свет во тьме светится».

373

Таковые образы emblemata всегда заключают внутрп себя нечто золотое и драгоценное, разумей: божие. «И ви­дит бог, как добро».

Возьмите, например, сии два образа из Исаии: «Прах от колес» — и вспомните данный Иову запрос: «В какой земле вселяется свет?..»

Кто не скажет, что прах или грязь от колеса значит тленную природу? Сие есть место тьме. Кто же опять не видит, что колесо приосеняет вечного вечность? Сия есть земля, включающая в себя свет вечности. Знаменуемая колесом, будто колесо в колесе заключилось, в земном небесное, в тленном нетленное, как говорит Иезекииль, видевший колеса: «И дело их было, как если бы было коло в колесе» (гл. 1).

Но сии колеса не простые были: «И видение колес и сотворение их, как видение фарспса» (род драгоценно­го камня). Говорит и Давид: «Голос грома твоего в коле­се...» Видите, куда сии колеса докатились?

Теперь, кажется, видно, что колесо есть образ, закры­вающий внутрп себя бесконечное колесо божией веч­ности, и есть будто пыль, прильнувшая к ней: «Дух жиз­ни был в колесах». Дух жизни и вечность — одно и то же.

Мне кажется, что и сам Иезекииль то же признает, что в тварях скрывается приосеняемая божия истина, когда говорит сие: «Посреди животных видение свеч...» Сии слова его по всему одни суть и те же со словами сими: «Золото же оной земли доброе, и там есть анфракс...»

Анфракс драгоценный есть камень, подобен блистани­ем огневому углю, по-гречески анфракс, то есть раскален­ный уголь. Сей уголь очистил Исайи уста; то уже и вид­но, что уголь есть фигура; и не уголь очистил сердце сыну Амосову, но тайно образуемая углем горящим слава божия: «Не был тот свет, но да свидетельствует о свете». Самые его четыре животных, что таскают за собою виден­ные ему колеса, кажется, то же начерчивают образ какой-либо твари, включающий в себя блистательный вид веч­ности: есть будто бы везущий сокровище божие возок, по-европейски чуть ли не херувим. Имеем же сокровище сие в глиняных сосудах.

Может статься, что сие ж значит и то, что пророк своим животным, так как и колесам, вокруг насажал и будто алмазы вставил множество очей. Колеса пророк,

377

умом проницая, услышит тайный вопль сей: «О колеса!» Но и здесь приличествует тот же вопль: «О очи!» И чуть ли сии очи не те, о которых Иеремия: «Господи, очи наши зрят на веру» (гл. 5). Сии очи и в Иове есть: «Очи твои на мне» (гл. 7). Сверх пророчих и Иововых очей есть еще господни: «И положил (Елисеи) уста свои на уста его, и очи свои на очи его... и согрелася плоть отрочища» (4-ая Царств, гл. 4). А без сих очей очи пророчи болезненны, как у Лии, и слепы, и не вкусны. Затем си­дящего на херувиме: «Отвори, господи (просит Езекпя), очи твои и гляди...» Не всякому сии очи отворяются, но содержатся внутри тени животных: «Отвращу очи мои от вас» (Исайя). Ионе и Клеопе они отворились, но прежде и сим держатся, да его не познают. Скрыли было взор блаженных сих очей скоты полевые, и звери дубравные, поколь воссияло солнце и собрались... Вот один щенок льва, львенок Иуда... но имеет ли очи лицо сие львово? Имеет, но для верных, вот онп: «Радостотворные очи его паче вина...» (Бытие, гл. 49). А неверным, не раскусив на лице образующем, увязают. Очи господни на правед­ных, лицо же господне на творящих злое, видящих доброе и лукавое. Они видят доброе, но лукаво: в доброте лукав­ство, в истине ешь, в жизни смерть, а сим самым делают доброе злым. Творящие злое. И не дивно: очи сии очень глубоки. Одна только вера на них взирает, а они взаимно на веру. «Очи твои, как озеро в.Ессевоне граде» («Песнь песней»), и очень высоко поднимаются над преддверие врат дома господнего. Они не дремлют и никогда не уснут, храня дом свой израильский, храм Библии. «Да будут очи твои открыты на храм сей день и ночь» (3, Царств). Сии очи увидели Закхея: «Воззрев Иисус...» и Вениамина: «Воззрев очами своими Иосиф». Вот же вам и телячее лицо! Мойсей, благословляя Иосифа, назы­вает его быком: «Первородный юнец доброта его...» (Вто­розаконие, гл. 33). Юнец есть ничто, но первородный лица сего есть красота. Первородный и начало — все одно, «на его месте узрели начало единое, идя вслед его...» (Иезекииль, гл. 10). Много я о очах наболтал, не можно ль несколько удостоверить, что видение внешнее сих мно­гих очей есть фигура одного недремлющего, вседержительного ока божия; и когда колеса образуют голос грома его, тогда очи приосеняют приеносущное сияние славы

378

его. «Слово плотью было... и видел я славу его...» Не хочу больше говорить, кроме с пророком сие же: «Иди же, если было облако, там был и дух». Облако и образ кажется одно. Но он и сам говорит: сие видение (есть) подобие славы господней. Будто ж не одно то: подобие и образ, а между колесом и оком немного разности, кольцо и то и другое. Вся Библия есть прах и земля, но усыпившая многоокое колесо вечности божией. Из сей безобразной грязи исходит свет ведения славы господней блистатель­ной, как молния, сияющей, как золото, прозрачной, как имитрос (янтарь), огнезрачной, как анфракс, дрбровидной, как фарсие. Сей свет избавляет ее от уничижения и оплевания людского. «Смиренная и колеблемая не имела ты утешения, се я уготовляю тебе анфракс, камень твой, и на основание твое сапфир» (Исайя, гл. 54). В то время веселится сия невеста. Взгляните, например, на об­лако, объемлющее прекрасное кольцо сияющей дуги, не жпвой ли сей образ Библии, фигурами осеняющий сияние славы божией, на горе преобразуемой? «Дугу мою пола­гаю в облаке...» Взгляните на пустое поле, износящее тра­ву и благовонные цветы. Сей есть символ ее, рождающей из пустыни изобилие, из гнили — нетление. «Я есть цвет полевой и крын удольный».

Сие-то поле видел Иезекииль, полное костей челове­ческих, но те были слова господа бога Израилевого, ви­денные ему на сем поле и теперь, есть и видится, если кто может проректи на кости сии. Из сего поля земли взял создатель, подмешав своей слюны, помазал очи сле­пому. Земля ничто, но подмешанный вкус божественной слюны освобождает от слепоты, открывая очи боговедения. Вкус без слюны в пище не бывает. «Приложил ты премудрость и благое к сим паче всякого слуха...» (3-ья Царств, гл. 10).

Взгляните опять на вознесенного змия Мойсеевого... Если он висит, в кольцо свитый,— есть фигура вечности, если же просто — есть образ божией премудрости. Сей змий всех ползущих змиев пожирает. Сей пожер египет­ских мудрецов жезлы, вся мудрость их поглощена.,. Сей змий возносится на кресте Христа — божия сила и пре­мудрость. «Погублю премудрость премудрых...»

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 153; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!