Окраинная улица с высокими деревьями. 21 страница
Хельмут (печально ).
Ты и не должна! Иначе я бы тебе сказал, как этого достичь; но ты не должна довольствоваться малым... Сейчас я хочу лишь молиться, чтобы мы легко и радостно пережили время до рождения твоего второго сына ‑ чтобы не наполняли дни и ночи слезами... Тебе, однако, не пристало чваниться тем, что твоя любовь тяжела. Ты родишь сына и будешь расточать любовь на него.
Анна.
Потому‑то и можно всё выдержать.
Хельмут (гневно ).
Но если кто‑то не способен рожать детей, а делает нечеловечески трудные вещи... и получает за это только удары... Тогда его любовь тяжела. Так тяжела, что может утащить его на дно реки... Так тяжела, тяжела... А все потому, что он, без всякого на то права, однажды увидел женщину, которая была прекрасна ‑
Анна.
Мальчик, мой мальчик, ведь ты не покинешь меня, не полюбишь внезапно другую женщину?! Не оставляй меня в одиночестве!
Хельмут (со слезами на глазах ).
Я тебя не покину, клянусь Богом, нет... И даже будь моя любовь в десять раз тяжелее, я не прыгну в воду.
Анна.
Я так испугалась... Пожалуйста, мальчик, позволь положить голову тебе на колени и выплакаться... Я в самом деле всего лишь слабая женщина, которая ждет ребенка, будь ко мне снисходителен... А если ты спросишь, почему я плачу, я не сумею ответить.
Хельмут.
Из‑за любви, Госпожа, из‑за великой любви, которая остается непонятой. Я тоже плачу.
Комната в доме Анны.
|
|
|
Анна и Хельмут.
Хельмут.
Тебе стало хоть чуть‑чуть радостнее?
Анна.
Я очень рада, потому что ты поклялся, что навсегда останешься моим пажом... И тебе не придет в голову мысль покинуть меня... что бы ни случилось.
Хельмут.
Будь это маленькой просьбой, я бы попросил тебя принести похожую клятву... А именно: что ты никогда, что бы ни случилось... не захочешь меня прогнать... даже если я стану плохим... или ты найдешь себе лучшего пажа... Но эта просьба не маленькая, я не могу такое просить.
Анна.
Однако я хочу тебе в этом поклясться!
Хельмут.
Лучше оставим это, Госпожа, на то есть причины! Мне приснилось ‑
Анна.
Что тебе приснилось, говори!
Хельмут.
Сон был не о Боге.
Анна.
Все же расскажи!
Хельмут.
Мне приснилось, будто ты взяла в дом грубого слугу, который высек меня.
Анна.
Какие скверные у тебя сны! Я хочу поклясться ‑
Хельмут.
Тише, прошу! Я слышу шаги на дорожке... И вижу, как кто‑то торопливо идет сюда.
Анна.
Кто бы это мог быть?
Хельмут.
Я не узнаю его, уже сильно стемнело.
Анна.
Иди же, открой ему, но не пускай сюда, пока не скажешь мне, кто он.
Хельмут.
Прежде мы не нуждались в таких мерах предосторожности.
|
|
|
Анна.
А сегодня нуждаемся... И впредь тоже будем... Мне снилось... Может, даже много недель подряд, что... Я не чувствую себя в безопасности, мальчик, ‑ иди же!
Хельмут.
Уже иду. (Уходит .)
Анна.
Кто это нашел дорогу к нам, одиноким?.. Ну, кто‑нибудь... Зачем задавать себе такие вопросы? Лишнее беспокойство, лишнее!
Хельмут (возвращается ).
Госпожа, тот художник вернулся.
Анна.
Художник?!
Хельмут.
Пустить его?
Анна.
Художник, говоришь?
Хельмут.
Да. Позволить ему войти?
Анна.
Нет; спроси, чего он хочет... А также ‑ может ли еще писать, и нужны ли ему золото и свет, красная, и зеленая, и синяя, и белая краски... Спроси это... И ‑ чего он хочет. Он должен говорить с тобой совершенно так, как если бы ты был мною . (Хельмут не трогается с места .) Ты всё запомнил?
Хельмут.
Да.
Анна.
Тогда поторопись. Я жду. (Хельмут уходит .) Сама я с ним говорить не хочу, пока нет... Или ‑ вообще никогда... А если он пришел, потому что не может больше писать, потому что всё в его душе теперь пусто, и мертво, и бесплодно, ‑ тогда что? Если забыл и хочет вспомнить, что я должна была быть для него моделью и женой, должна была стать другой, чем я есть! Он ‑ не цельный, он ничего не заполняет во мне... Я не люблю его больше и приму только в том случае, если он будет говорить так, что я не смогу его не любить. (Хельмут возвращается .) С чем ты пришел?
|
|
|
Хельмут.
Госпожа, с его слезами и гневом, короче ‑ с отображением Буйствующего.
Анна.
Твое дело ‑ точно повторить сказанное им, а не болтать.
Хельмут.
Я спросил, как ты мне поручила, чего он хочет, он нетерпеливо ответил: к тебе. Я же не отставал от него и, как ты велела, спросил, может ли он еще писать картины, нуждается ли в свете, в красной, и зеленой, и синей, и белой красках. Он ответил ‑ а вид у него был, как у пьяного, ‑ что золото и свет прорываются из его души.
Анна.
Он в самом деле так говорил?
Хельмут.
Пространнее и горячее, чем я сумел тебе передать. После я объяснил ему, что он должен вести себя, как если бы я был тобой . Он удивился, но вскоре, кажется, понял смысл моих слов. Он ответил: «Что ж, если бы вы были ею, я бы сказал ‑»; и дальше стал говорить, что любит меня безмерно, что был ослом, когда оставил меня после брачной ночи, что поступил так в припадке безумия и ярости. Теперь, дескать, он пришел и хочет меня как жену , чтобы спасти свою душу, и свою любовь, и себя самого... Он говорил гораздо горячее, Госпожа, вы должны это знать, он просил прощения за все зло, которое вам причинил ‑ ‑
|
|
|
Анна.
Но писать картины он может?
Хельмут.
Ну... Он сказал, что да.
Анна.
Тогда передай ему: насколько я понимаю, всё между нами ясно и просто ‑ он подарил мне, моему телу ребенка, я же дала ему уверенность, пример , чтобы он без каких‑либо опасений покрывал человеческие тела красками, которые полыхают, как драгоценные камни. И еще между нами произошло вот что: в нем не было ничего от вечности любви , он высказал, что думает о времени, ‑ ну а я всё чувствовала по‑другому.
Хельмут.
Должен ли я так прямо и сказать?
Анна.
Да, скажи ему... Пусть уйдет ‑
Хельмут.
Ты плачешь, говоря это!
Анна.
Про мои слезы тебе следует умолчать.
Хельмут.
Но почему, скажи?!
Анна.
Пусть вообразит, будто я его оскорбила... И, разозлившись, возненавидев меня, уйдет с мыслью, что я ‑ красивый, но холодный камень.
Хельмут.
Что ты делаешь!
Анна.
Иди!
Хельмут.
Я хочу все же поклясться ему, что в словах моих нет лжи. (Уходит. )
Анна.
Сегодня печальный день... Я готова поверить, что все эти долгие недели он обдумывал свой приход ко мне... Тьфу! Он, может быть, решил, что больше не в силах выносить самого себя.
Разве я зверь? Я просто требую от мужа таких качеств, чтобы мне не пришлось рядом с ним изнемогать от неутоленных желаний. (Она плачет. Через некоторое время Хельмут возвращается .)
Теперь он ушел?
Xельмут.
Нет, остался. Я едва удержал его, чтобы он, вопреки моей воле, не ворвался к тебе.
Анна.
Он не хочет уходить?
Хельмут.
С таким ответом ‑ нет.
Анна.
А с другим?
Хельмут.
Этого я не знаю... У него есть права на тебя, сказал он.
Анна.
Права у него были , да только он от них отказался, он их выкинул ‑ один раз, второй. Теперь у него нет прав... Но он как‑то обосновывал свои притязания?
Хельмут.
Ссылался на вашу свадьбу.
Анна.
На ту единственную ночь?.. Вспомни: в ту ночь он отшвырнул меня, как гулящую девку.
Хельмут.
А что если теперь он раскаивается?
Анна.
Будь это так, разве он говорил бы о своих правах? Скорее ‑ умолял бы меня, как выпрашивающий подаяние нищий.
Хельмут.
А если он гордый?
Анна.
Тогда он должен переломить свою гордость... Но он ведь даже не чувствует, что нанес мне обиду.
Хельмут.
А может, он из‑за стыда колебался столько недель, прежде чем нашел в себе мужество, чтобы попросить прощения?
Анна.
Если бы он знал, как сильно согрешил, он бы подкараулил меня на улице, бросился к моим ногам в дорожную пыль и закричал от горя... А ты что думаешь, мальчик?
Хельмут.
Ох, Госпожа, ты задаешь трудный вопрос. Будь я им, я бы наверняка так и сделал.
Анна.
Подумай, ты всего лишь паж. Неужели я должна допустить, чтобы мой муж в великодушии уступал пажу?.. Если он преисполнен гордыни, пусть отбросит ее, а если ничего не понял, пусть приложит усилия , чтобы понять! Передай ему второй ответ: он должен семь лет ждать меня ‑ для этого имеются основания.
Хельмут.
О Госпожа!
Анна.
Если по истечении такого срока его кровь все еще будет, жарко пылая, стремиться ко мне, я не найду больше ни слова возражения.
Хельмут.
Госпожа ‑ а если он не вынесет столь долгой разлуки?
Анна.
Почему же он не вынесет, если любит меня?
Хельмут.
А что если жар ‑ я бы назвал это сладострастием ‑ настолько захлестнет его кровь, что он скорее предпочтет умереть, чем станет терпеть отсрочку?
Анна.
Тогда пусть даст мне об этом знать. Завтра или послезавтра... Или позже... Но нет, он убедит себя, что я его оскорбила, и разозлится... И пойдет к какой‑нибудь шлюхе.
Хельмут.
Госпожа, ты не вправе так о нем говорить. Возможно, он глубоко раскаивается.
Анна (кричит ).
Откуда мне знать? Разве я не сказала, что ему следовало бы броситься к моим ногам, в дорожную пыль? Он этого не сделал! Говорю тебе, если всё это для него так тяжело, он даст мне знать. Если же он может потушить внутренний жар, растворив его в своих картинах и в шлюхах, значит, он во мне более не нуждается. Я помогла ему выбраться на дорогу... И всё было очень красиво, так что об этом можно вспоминать долгими вечерами... и улыбаться... Все же спроси: как его зовут. Я имею в виду первое имя. Такое же должен носить мой сын, в чьих жилах будет течь его кровь. (Она умолкает .)
Хельмут.
Теперь я могу идти?
Анна.
Еще кое‑что! Я сказала ‑ семь лет. Хорошо. Через семь лет, день в день ; какой сегодня день, он должен запомнить. И если он захочет прийти, если выдержит срок ожидания, но непредвиденное событие заставит его этот день пропустить, пусть непременно напишет мне письмо... И еще: он должен знать, что к тому времени у меня будет семь сыновей, и только один из них ‑ его крови... (Поспешно .) Теперь иди!
Хельмут.
Это, правда, тяжело; но это можно вынести ‑ за такое вознаграждение. (Уходит .)
Анна.
Как темно во мне... Из‑за крови, которая не знает свой путь... Но я не могу поступить иначе! О, я хочу всем им назначить встречу на один и тот же день, всем, кого я любила, всем ‑ на один и тот же... А если они все придут? Тогда пусть разделят меня между собой. Их любовь это вынесет ‑ и моя тоже. Тогда я предамся блуду с ними и вознесу мою любовь до небес... Что бы ни случилось... И если они от ревности заколют меня кинжалами, я это вынесу... Что бы они ни сделали, что бы ни сделали, я это вынесу... Но мои дети, дети! Боже, сделай так, чтобы я оставалась им матерью, пока они не обретут уверенность в объятиях своих любимых и радость ‑ в их лонах... А если ни один не придет? Тогда я стану обращаться с сыновьями, как если бы они все были моими тайными возлюбленными, я буду их целовать. (Внезапно .) Боже, я решилась на это, зная, что чувства, которые Ты вложил в нас, не могут быть постыдными. Я взвалила на себя тяжелую ношу ‑ всё это совершить, ‑ ибо догадываюсь, что была и должна быть такой, какой меня чувствуют... Так помоги же мне, чтобы всё повернулось к добру.
Хельмут (входит ).
Он ушел.
Анна.
Ушел...
Хельмут.
Да, не сказав ни слова.
Анна.
Нам остается лишь ждать, что последует дальше... Мальчик, тебе придется еще сегодня доставить по назначению одно письмо.
Хельмут.
Да, Госпожа. Кому?
Анна.
Петерсену.
Хельмут.
Человеку, которого ты любила?
Анна.
Да. Я приглашу его на тот же день и с той же целью, что и художника.
Хельмут.
Госпожа?!
Анна.
Я хочу этого, ибо и он вел себя так, что я не сумела понять: присутствует ли в его жестах душа, или жесты эти только актерствуют, изображая душу.
Хельмут (исполненный страха ).
О Госпожа... Это не кончится добром.
Анна.
Лучше молчи, когда на язык тебе просится такое.
Хельмут.
Молчу, потому что ты так велела; но я думаю ‑
Анна.
Что?
Хельмут.
А вдруг они оба захотят тебя как жену?!
Анна.
Ты глуп.
Хельмут.
Ах, Госпожа, я болен, болен, я ничего больше не понимаю. У меня болит голова... И сердце.
Анна.
Я положу руки тебе на затылок и запечатлею поцелуй у тебя на груди.
Хельмут.
Когда всё это закончится, Госпожа?
Анна.
Я уже сказала: через семь лет... Разве тебя не радует, что семь маленьких мальчиков будут виться вокруг тебя, будут с тобой играть?
Хельмут.
О да... Как сильно это меня радует, расскажут тебе мои губы, окровавленные из‑за стольких мальчишеских поцелуев, ибо мальчики путают губы с зубами... Госпожа, я так радуюсь твоим сыновьям: по ним видно, что они росли в твоем чреве.
Анна.
Надеюсь, у меня хватит сил, чтобы вынести любовь стольких мальчиков...
Хельмут.
Семь лет ‑ долгий срок.
Анна.
Но если у тебя будут эти мальчишечьи губы... и мои в придачу?
Хельмут.
Клянусь, что это короткий срок... Дьявольски короткий, кратчайший... Потому что по его истечении ты меня прогонишь.
Анна.
Как такое взбрело тебе в голову?
Хельмут.
Ох, ты ведь потом выйдешь замуж!
Анна.
Клянусь, что бы ни случилось, я тебя не прогоню... И даже если появится тот, кто принудит меня разделить с ним брачное ложе, у тебя останутся губы мальчиков... А втайне ‑ и мои! Не печалься, не надо! У тебя горячая голова... Ах, мы должны всё это пережить. Ты сам мне так говорил, когда‑то.
Хельмут.
Ну да... Ты ведь только что сказала, что позволишь мне всегда оставаться рядом? Это так великодушно с твоей стороны ‑ что ты доверяешь мне своих сыновей, будто знаешь меня... Послушай... Я заведу такой порядок, чтобы они каждый вечер танцевали передо мной, голые... И знаешь, почему? Потому что с тех пор, как я увидел тебя, во мне поселилось великое тоскование по телам, подобным твоему.
Анна.
Пусть же мальчики танцуют!
Хельмут.
Ты обещала, что положишь руки мне на затылок и поцелуешь в грудь.
Окраинная улица с высокими деревьями.
Анна Вольтер и Пауль Лахман беседуют.
Анна.
Предположим, кто‑то заключил брак, но ошибся в выборе.
Лахман.
Не нужно высказывать такие предположения ‑ по крайней мере, в присутствии женатых мужчин.
Анна.
Это должно означать, что подобных случаев не бывает?
Лахман.
Это должно означать, что они бывают, но лучше не обнаруживать их, не предавать огласке ‑
Анна.
А почему бы и нет? По‑вашему, если человек совершил ошибку, он должен и дальше ее добровольно длить? Вы ‑ за непорядочность в браке?
Лахман.
Вы в этом ничего не смыслите. Я же знаю, что всякая брачная жизнь, которую мы наблюдаем, если и длится еще, то лишь для того, чтобы прикрыть непорядочность . Не будь в браке непорядочности, он бы распался ‑ это касается и каждого конкретного брака, и всех вообще.
Анна.
А хоть бы и распался ‑ велика ли потеря, если не считать потерей саму непорядочность?
Лахман.
Трудно сказать заранее. Тут ведь еще дети... И совместно нажитое имущество, и родственники.
Анна.
Попытаться мне, что ли, заставить вас посмотреть на это другими глазами?
Лахман.
Как вам будет угодно. Скажу лишь, что ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность послушать вас. Одно вам следует знать: ужасно жить в браке, который уже изначально был ошибкой. Вы хоть понимаете, что супруг в этом случае постепенно иссыхает внутри себя, лоб его из‑за забот покрывается морщинами, он целыми днями трудится ‑ и ничего не доводит до конца?
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!