Вещий Олег.История и сага в сказаниях о первых русских князьях

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 18Следующая ⇒

А.А.Шахматов назвал летописное повествование о начальном периоде русской истории "Сказаниями о первых русских князьях". Сказания действительно основаны на преданиях, построены в жанре "деяний" (gesta), где легенда ("сага") и история трудно различимы. В этом отношении второй русский князь, наследник призванного по "ряду" Рюрика Вещий Олег, - самая противоречивая фигура начальной русской истории. В "Повести Временных лет" он назван князем, родичем призванного в Новгород варяжского князя Рюрика: перед смертью (в ПВЛ - 879 г.) тот передал Олегу княженье и малолетйего сына Игоря "на руки". В Новгородской Первой летописи (НПЛ), более поздней, чем ПВЛ, но отразившей в некоторых своих пассажах предшествующий "Повести" т.н. Начальный свод, Олег - всего лишь воевода при взрослом и самостоятельном князе Игоре. Соответственно деяния, связанные с началом русской истории, - захват Киева, покорение окрестных славянских племен, - приписываются в ПВЛ Олегу (под 882 г.), в НПЛ - Игорю. Главное историческое деяние Олега - поход на Царьград - в ПВЛ описан под 907 г., а в НПЛ ошибочно отнесен ко времени после похода Игоря на греков и датирован 922 г. Но если поход Игоря, в действительности состоявшийся в 941 г., был упомянут в византийской хронике Георгия Амартола (откуда и почерпнул сведения о нем составитель ПВЛ), то о триумфе Олега, "щите на вратах Царьграда" и т.п. греческие источники молчат: лишь смутные намеки на договор, заключенный с греками при Олеге в 911 г. и включенный

129

составителем летописи в ПВЛ, сохранились в позднейшей (конец X в.) "Истории" Льва Диакона. Наконец, смерть Вещего Олега от коня также описывается по-разному в ПВЛ, где (под 912 г.) приводится знаменитое предание, приуроченное к Киеву, и в НПЛ, где скороговоркой передан тот же мотив, отнесенный, однако, к Ладоге.

Фольклорные - эпические или даже мифоэпические -истоки летописных преданий о Вещем Олеге давно считаются более или менее очевидными. Самый проникновенный исследователь русских летописных сводов, А.А.Шахматов, именовал повествование о захвате Олегом Киева "народной песней" [1908. С. 309]. Ср. эпический строй этого пассажа (вообще характерный для "сказаний о первых князьях"): согласно НПЛ (С. 107) Игорь и Олег "на-часта воевати, и налезоста Днепрь реку и Смоленск град. И оттоле поидоша вниз по Днепру, и приидоша к горам Кы-евским, и узреста город Кыев, и испыташа, кто в нем княжит" и т.д. Этот эпический строй с регулярным использованием союза и отличает "сказания" от комментариев летописцев и сводчиков и в НПЛ, и в ПВЛ. Очевидное стилистическое единство "сказаний", читавшихся уже в Начальном своде, делает не столь существенным вопрос о возможном влиянии "бродячих сюжетов", заимствованных из "варяжских саг" (по гипотезе датского слависта А. Стендер-Петерсена) или античных (византийских) литературных мотивов, на их окончательное оформление (наиболее обстоятельное исследование принадлежит Е.А.Рыдзевскои [1978. С. 173 и ел.; см. также популярную работу Н.Ф.Котляра. 1986. С. 56 и ел.]). Различные книжные и фольклорные мотивы, действительно, могли быть популярны в княжеско-дружинной среде, но, безусловно, насущной была необходимость в сохранении предания ("сказаний") - ибо в Дописьменпый период, к каковому и относилась русская дохристианская история, это предание было обоснованием легитимности княжеской власти. Отсюда "правовой" лейтмотив сказаний о первых русских князьях: призвание варягов и Рюрика "по ряду", "по праву" словеками, кривичами и мерей (см. § 1), "установление" Олегом (в НПЛ - Игорем) Дани тем же племенам, которую те должны были платить варяжской дружине князя и т.д.

130

Этот мотив - мотив легитимности - оказывается основным и для летописцев, обратившихся к преданию со второй половины XI в.; предание претворялось ими в историю, поэтому собственно исследование летописного понимания предания, "герменевтика", важнее, чем поиски внешних им аналогий (хотя пренебрегать ими нельзя). Это касается уже первых известий об Олеге - воаводе (НПЛ) или князе (ПВЛ). А.А.Шахматов предполагал, что Олег -воевода в Начальном своде - стал князем в ПВЛ, потому что составителю этой летописи был известен договор с греками 911 г., где Олег поименован "великим князем русским", которому, к тому же, подвластны другие "великие и светлые князи". Это дало возможность составителю отнести Олега к "роду" князя (Рюрика), изобразить его законным наследником и т.д. В действительности, аутентичность титулатуры в договоре проблематична, ибо "великий князь" в русской традиции - титул, известный с XII в., а в договорах с греками все предводители Руси, очевидно, именовались "архонтами" (так называл их, в частности, Константин Багрянородный в середине X в.): когда и какой переводчик договора 911 г. превратил "архонтов" в "великих князей", сказать трудно. Зато более очевидно положение воеводы при первых русских князьях: самый известный из них - Свенельд, воевода Игоря и Святослава, имевший собственную дружину, договор Святослава с греками (971 г.) был составлен, согласно формуле, "при Святославе, великом князе русском, и при Свеналде" [ПВЛ. I. С. 52]. Почти та же формула вкладывается в уста Олега составителем ПВЛ: когда тот притворяется под Киевом купцом, идущим "от Олга и от Игоря княжича" [там же. С. 20]. Особая роль воеводы в эпоху, приближенную ко времени Олега, отмечается и сторонним свидетелем - арабским автором Ахмедом Ибн Фадланом, видевшим русов на Волге в 921/922 г. [см.: Ковалевский, 1956. С. 146]: у царя русов был заместитель (халиф), который командовал его войсками и был посредником между царем и его подданными. Это своеобразное двоевластие, свойственное многим ран-t несредневековым государствам (в том числе соседней Ха-зарии), может свидетельствовать о том, что роль Олега при Игоре не была следствием искусственной контамина-

131

ции летописных мотивов. (Не с этим ли "двоевластием" связана и "парность" первых варяжских правителей Киева - Аскольда и Дира?) Сложнее обстоит дело с другой функцией Олега - "кормильца" малолетнего Игоря. Конечно, "кормильство" - традиционный институт в раннефеодальном обществе: Асмуд был кормильцем Святослава, Добрыня - Владимира; Добрыня был дядей князя по матери (уй) - так же именует и Олега поздняя "Раскольничья летопись" [о предполагаемых в поздних летописных сводах родственных связях Олега см.: Котляр, 1986]. Но важнее здесь текстологическое наблюдение Шахматова: в НПЛ Игорь и Олег захватывают Киев вместе, соответственно, в летописи употребляется двойственное число; в ПВЛ Олег действует самостоятельно при младенце Игоре, но и здесь однажды употреблено двойственное число - по предположению Шахматова, след текста Начального свода, не устраненный редактором: стало быть, исходным следует считать текст, сохранившийся в НПЛ, и Игорь уже не был младенцем?

Ситуация с летописными текстами, однако, оказывается не столь однозначной. Дело в том, что в соответствующем пассаже НПЛ, посвященном захвату Киева Олегом и Игорем, употреблено как раз не двойственное, а множественное число ("и приидоша к горам кыевским": НПЛ. С. 107). Речь может идти о войске Олега. Переписчики летописных текстов, особенно в XIV в., когда двойственное число стало выходить из употребления, могли что-то напутать, так что принимать построение Шахматова приходится с большой осторожностью.

А.А.Шахматов считал, что Олег и Игорь были самостоятельными князьями, Олег изначально правил в Киеве, Игорь - в Новгороде, предания о них - киевское и новгородское - соединил составитель Начального свода, сделавший Олега воеводой. Составитель ПВЛ "реставрировал" его княжеский титул, извлекши из княжеских архивов договор 911 г., где Олег именовался князем, а чтобы объяснить сосуществование двух князей, изобразил Игоря младенцем на руках родича - Олега. Ситуация выглядит еще более сложной, если учесть, что в НПЛ (Начальном сво-Де) и ПВЛ по-разному дается хронология: в Новгородской

132

летописи, как показал Шахматов, дата неудачного похода на греков, инициатором которого был Игорь, - 920 г. -ошибочна, но зато именно она подтверждает самостоятельность и возмужалость Игоря. Составитель ПВЛ исправил дату похода в соответствии с греческим хронографом - 941 г., поход Игоря отделяли от договора 30 лет, и очевидной становилась их возрастная разница. Но последний летописец не останавливается в своих хронологических изысканиях: под 911 г. - годом договора - он описывает и смерть Олега, отмечая, что "бысть всех лет княжения его 33". Исследователи давно обратили внимание на это эпическое число. Конечно, смерть Олега могла быть искусственно присоединена к реальной дате договора, и последующий расчет даты смерти Рюрика, передавшего княжение Олегу (879 г.), условен, но привлекает внимание то обстоятельство, что и смерть Игоря "присовокуплена" к статье, включающей договор 944 г. Стало быть, лет княжения Игоря было столько же - 33, но столько лет прошло и между договорами, заключенными двумя князьями. Трудно сказать, что здесь первично - "эпос" или "история", тем более что и в византийской дипломатической практике "вечный мир" заключался на 30 лет. Так или иначе, тридцатилетний цикл отношений с Византией, видимо, влиял на летописную хронологию и на "реконструкцию" отношений Олега и Игоря.

Эта хронология, как уже говорилось, нашла подтверждение в материалах нумизматики. В притоке серебра, иоч-ти непрерывным потоком поступающего в Восточную Европу через Хазарию с рубежа VIII-IX вв., в последней четверти IX в. наступает перерыв; поступление монет возобновляется лишь в начале X в., но не через Хазарию, а в обход, через Волжско-Камскую Болгарию. Эта блокада Руси со стороны Хазарии находит объяснение в известиях ПВЛ о первых деяниях Олега в Киеве: князь присваивает себе дань с северян и радимичей, которую те платили хазарам. Этих сведений нет в НПЛ, где самостоятельным деянием Олега изображен лишь поход на греков (под 922 г.), и это обстоятельство свидетельствует о том, что составитель ПВЛ руководствовался не только домыслами при описании деяний Олега.

133

Обратимся к этому описанию. Согласно ПВЛ, в Киеве до вокняжения Олега обосновались "бояре" Рюрика Ас-кольд и Дир, отпросившиеся у князя в поход на Царьград (в ПВЛ описан под 866 г.). В НПЛ этот поход описан отдельно, но, как и упоминание неизвестно откуда явившихся в Киев варягов Аскольда и Дира, это описание является вставкой в повествование о древнейшей истории Киева и полян [НПЛ. С. 104-106, см. гл. 2, § 5]. Сведения о том, что Аскольд и Дир "нарекаются князьями" и владеют "Полями" - полянами, даны в НПЛ до легенды о призвании варягов (хотя и под одним годом - 856), что привело Шахматова к мысли о "доваряжском" княжении Аскольда и Дира в Киеве - их дружина якобы и была "исконной" русью, которая, несмотря на скандинавское происхождение, отличалась, по Шахматову, от призванных варягов. "Реконструкция" историка летописания, как видим, значительно сложнее конструкции составителя ПВЛ, связавшего воедино всех варяжских деятелей начальной русской истории. Но последняя представляется не только менее громоздкой, но и более убедительной, в том числе с точки зрения текстологии.

Итак, подойдя с дружиной к Киеву, Олег (в НПЛ -Игорь) узнает, что в городе княжат Аскольд и Дир. Князь прячет воинов, притворяется купцом, идущим в греки, и просит Аскольда и Дира выйти к нему из города. Эта "хитрость" Олега обычно относится исследователями к бродячим фольклорным мотивам, но, скорее, - это реальная деталь раннесредневекового быта: торг проходил вне укреплений, "города". Норманнов, появившихся в Дорсете (789 г.), местный правитель принял за купцов, вышел к ним навстречу и был убит [см.: Мельникова, Петрухин, 1990. С. 55]. Так же поступает и Олег в ПВЛ, и Игорь в НПЛ с Аскольдом и Диром.

Но в этом традиционном мотиве "хитрости" Олега есть еще одна "историческая" черта: подплывая к Киевским горам, Олег и Игорь, согласно ПВЛ [I.C.20], останавливаются на урочище Угорьском, где прячут в ладьях своих воинов, - "творящася подугорьскыми гостьми", сказано в НПЛ (С. 107). Урочище Угорское упоминается далее в связи с рассказом о миграции угров мимо Киева в "Угорскую землю": эта "угорская" (венгерская) тема важна для на-

134

чального русского летописания, так как она связывает историю руси и днепровских славян с "моравской" историей о "преложении книг на словенский язык" (гл. 2, § 5). Но Урочище Угорское имеет особое значение и для истории Киева: позднейшие летописные своды (Ипатьевская летопись под 1146 г. и др.) упоминают там "княжий двор" - на этом дворе "все кияне" целовали крест князю в 1146 г., ав 1151 г. в Киеве вообще было два князя - один в самом городе, другой - под Угорским. Эти известия, конечно, никак не могли повлиять на "начальное" русское летописание, но они позволяют предположить, что Угорское и в древности могло иметь функции "экстерриториальной резиденции" князя, вроде известного из начального летописания княжеского "двора теремного-", расположенного "вне града" [Каргер, 1958. С. 274-275; ср. С. 264-267]. Экстерриториальная резиденция нужна была тогда, когда в самом городе сильны были вечевые традиции ~ так было в Новгороде (где экстерриториальной резиденцией было Городище), так было и в определенные - кризисные - моменты истории Киева [ср. Пашуто, 1965. С. 40-41].

В связи с этим необходимо еще раз (см. гл. 3) вернуться к проблеме того, почему с такой "легкостью" завладевали Киевом сначала Аскольд и Дир, потом Олег и Игорь. Еще М.П.Погодин и А.Куник предполагали, что Аскольд и Дир закрепились в Киеве благодаря договору со славянами, с киевским вечем. Очевидно, таким же образом, а не путем "завоевания" утверждается в Киеве и Олег [Лов-мяньский, 1985. С. 140-142; ср. С. 158].

Каковы бы ни были реальные отношения Рюрика с Ас-кольдом и Диром, равно как с Олегом, очевидно, что основная идея ПВЛ - связь варягов с законной княжеской властью. В обоих сводах убийство Аскольда и Дира мотивируется тем, что они, "неста князя, ни рода княжа", но если в ПВЛ эта мотивировка обоснована их принадлежностью к дружине Рюрика, законно призванного князя, то в НПЛ аргументация Игоря остается неясной, так как неясным в этой летописи было и происхождение киевских правителей. Аргументом в пользу искусственности предания в целом, соединения Аскольда и Дира как соправителей, считалось известие тех же летописей о том, что они были по-

135

хоронены в разных местах; но сведения о могилах исторических персонажей вообще отличаются противоречивостью _ могила того же Олега упоминается то в Киеве (ПВЛ), то в Ладоге (НПЛ), а по предположению Шахматова, даже за морем; в самом Киеве позднее существовали предания о двух Олеговых могилах [Ловмяньский, 1985. С. 136-137]. Так или иначе, наиболее последовательно "биография" Олега прослежена в версии ПВЛ.

Дальнейшее летописное повествование породило множество толкований в связи с происхождением Руси (см. гл. 2, § 5). В ПВЛ сказано: "И седе Олег, княжа в Киеве, и рече Олег: "Се буди мати градом русьским", И беша у него варязи и словене и прочи прозвашася русью". В НПЛ: "И седе Игорь, княжа в Кыеве и беша у него варязи мужи словене и оттоле [прочий] прозвашася русью". Получалось, по новгородской версии, близкой ПВЛ, что "прочие" прозвались русью от варягов и словен Игоря: русью именовалась еще варяжская дружина Рюрика - "вся русь", призванная в Новгород. В ПВЛ еще более определенно сказано, что "от тех варяг прозвася Руская земля, новугород-цы" (т.е. и новгородцы-словене прозвались русью). Но Шахматов обратил внимание на то, что слово "прочий" в новгородской версии - вставка переписчика и, стало быть, русью прозвались варяги и словене "оттоле" - "с тех пор". С каких же пор? Шахматов утверждал, что с перемещением на юг, в Киев, где уже сидели скандинавы, называвшие себя русью, Аскольд и Дир, но в том-то и дело, дто как раз в НПЛ Аскольд и Дир названы варягами, а не русью, владели они Полями, "русскими" же назвал покоренные города именно Олег, захвативший Киев! В его договоре с греками 911 г. появился и хороним "Русская земля". Выходит, что и здесь редакция ПВЛ, свидетельствующая о "варягах, словенах и прочих", прозвавшихся русью, последовательнее, чем редакция НПЛ. Но дальнейшее повествование, как кажется, нарушает эту последовательность.

Речь идет о легендарном походе на Царьград, который традиционно считается вполне историческим. Его описание помещено в ПВЛ под 907 г., в НПЛ - под 922: в новгородской версии в войске Олега названы варяги, поляне, словене и кривичи, в ПВЛ - все племена, подвластные

136

Олегу или даже упомянутые ранее, хотя возглавляют список те же варяги и словене. Нет в обоих списках только руси. Зато она появляется в момент триумфа Олега под Царьградом: "и рече Олег: "Испшйте парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя", и бысть тако. И повеси щит свой в вратех показуа победу, и поиде от Царяграда. И воспяша русь парусы поволочиты, а словене кропиньны, и раздра а ветр". Словене сетуют, что им даны паруса не из драгоценных тканей, а из простого холста и т.д. [ПВЛ. С. 25]. Очевидно, что мы здесь опять имеем дело со сказанием, а не с ученым комментарием летописца, составлявшего списки известных ему племен - участников похода. Но что же такое русь в "сказании"? В описаниях походов на Царьград русь - это войско: в описании Олегова похода (в НПЛ - Игорева) в ПВЛ говорится, что "много зла творяху русь греком, елико же ратнии творять". Показательно, что описания походов на греков Олега и Игоря в обеих летописях стилистически зависят от описания похода 941 г. в хронике Амартола, но "оправдательная" фраза, списывающая злодеяния руси на военное время - "елико же ратнии творять" - принадлежит русскому летописцу (и переводчику Амартола? - ср. Шахматов, 1940. С. 56). Здесь в понятие "русь" включены все участники похода, в том числе словене. Русь же, снабженная драгоценными парусами и противопоставленная словенам, - это княжеская дружина: так противопоставлял русь и славян-данников Константин Багрянородный в середине X в. и восточные авторы. Кто же такие словене "сказания" - только словене новгородские или все союзники и данники Олега, относящиеся к рядовому воинству? Казалось бы, ответ здесь однозначен -новгородцы [Шахматов, 1908. С. 334-335]. Обратимся, однако, к описанию войска Олега в ПВЛ: "Иде Олег на Гре-кы, Игоря оставив Киеве, поя же множество варяг, и сло-вен, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци, яже суть толковины: си вси звахуться от грек Великая скуфь (Скифия - 5.Я.)" [ПВЛ. I. С. 23-24]. Бросается в глаза несообразность этого списка - словене упомянуты там дважды. Конечно, список составлялся не очевидцем похода 907 г. (таковой вообще не упомянут в ви-

137

зантийских хрониках), а летописцем, но необходимо выяснить, основывался ли составитель списка на механическом сведении в один текст доступной ему информации [ср. Шахматов, 1908. С. 337] или следовал некоей традиции. Очевидно, что список членится на три части: 1) варяги и словене - они, как свидетельствовал уже Начальный свод, прозвались в Киеве русью; 2) чудь, словене, кривичи, меря - "новгородская конфедерация", призывающая варягов; 3) поляне и славянские племена юга восточной Европы. Таким образом, получается, что русь в списке "закамуфлирована" под объединением варягов и словен (а повторение имени словене в составе новгородской конфедерации неслучайно) и, стало быть, противопоставлена тем словенам новгородским и другим племенам, которые не входили в состав дружины князя. Кажется очевидным, что русь, как княжеская дружина, сформированная в Новгороде, противопоставляется в первую очередь недавно покоренным славянским племенам юга, которых (или часть которых -ср. космографическое введение, ПВЛ. I. С. 14) греки звали Великая Скуфь - Великая Скифия. Такому противопоставлению соответствуют данные самой летописи и византийских (и восточных) источников о руси, собирающей дань со славян, прежде всего на юге - от Киева до Смоленска (Константин Багрянородный).

Однако документ, открытый в княжеском архиве составителем ПВЛ, обнаруживает, что этнический состав воинства и дружины Олега - скорее результат разысканий летописцев, чем аутентичная передача народных преданий. Речь идет о договоре Олега с греками (911 г.). Князь послал своих мужей "построити мира и положити ряд межю русью и грекы". Эти мужи и поименованы в договоре. "Мы от рода рускаго, Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид, иже посланы от Олга, великого князя руско-го, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр [...] и от всех иже суть под рукою его сущих руси" [ПВЛ. I. С. 25-26]. Как бы ни комментировать этот список [ср. Ловмяньский, 1985. С. 220-222; Сахаров, 1980. С. 156-164], остается очевидным, что среди мужей Олега нет людей со "словенскими" именами.

138

Что же заставило летописцев, а вслед за ними и исследователей летописей приложить столько усилий для отождествления или, хотя бы, сближения словен (и полян) с варягами и русью? Очевидно, что составители летописей не могли не учитывать "исторических результатов" распространения и закрепления названия русъ как надплеменного имени, относящегося ко всей Русской земле. Поэтому в Начальном своде "варязи мужи словене" называются в Киеве русью, а составитель ПВЛ добавляет к варягам и словенам слова "и прочи", в соответствии с собственным (и вполне справедливым для его времени) заключением об общеславянском "языке" руси, уже включающей и полян ("поляне яже ныне зовомая русь"). То же должен был заметить и Шахматов: "Подобно тому, как имя Полян и других племен поглощено именем Руси, также точно Словене новгородские прозвались Варягами; эти самые Варяги, перейдя в Киев, и именно прежде всего они (а не покоренные ими Поляне) назвались Русью" [Шахматов, 1908. С. 489]. Как видно из текста договора, словене в действительности не назвались варягами. Народное предание об Олеге, очевидно, свидетельствует и о противоречиях между словенами и русью.

ПВЛ описывает еще один эпизод похода на греков, где вновь очевиден "дуализм" отношений руси и словен в войске Олега: перед возвращением руси-войска (под разными парусами) был заключен мир, и мужи Олега "по русскому закону кляшася оружием своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьем богом" [ПВЛ. С. 25]. "Мужи Олега" в ПВЛ

- "варяги, словени и прочие", прозвавшиеся русью.

Вяч.Вс.Иванов и В.Н.Топоров [1974. С. 45], противопостав

ляющие Перуна и Волоса как противников в реконструируе

мом ими "основном мифе" славянской мифологии, считают,

что Перуном клянется дружина князя, Волосом - вся прочая

русь. Однако, при том что в дальнейшем распределении па

русов русь - это и есть княжеская дружина, круг поклонни

ков Волоса может быть определен более точно. Видимо, это

- словене новгородские, жители русского севера, где и был

широко распространен культ Волоса [там же. С. 55 и ел.]2,

2 Достаточно раннее (XII в.) свидетельство об идоле Белеса в "Чудском конце" Ростова [Тихомиров, 1975. С. 270] также связывает культ это-

139

в отличие от Киева, где наследник Олега Игорь со своими мужами клянется только Перуном (при заключении договора 944 г.), а христианская русь - в церкви Ильи, "заместителя" языческого громовника. Перун - "бог свой" уже для мужей Олега. Волос - "скотий бог", бог богатства и данников, с которых варяги Олега получали это богатство по "уставу". Волос не вошел даже в киевский пантеон Владимира, хотя тот и опирался на словен, наряду с варягами, при захвате города.

Напротив, Владимир насадил культ Перуна в Новгороде, где его посадник Добрыня поставил над Волховом "кумир" громовника, которому стали поклоняться "люди новгородские" [ПВЛ. I. С. 56].

Любопытным, хотя, безусловно, вторичным источником, иллюстрирующим "дуализм" Перуна и Волоса, оказывается миниатюра Радзивилловской летописи (по убеждению большинства исследователей, миниатюры Радзивилловской летописи, относящиеся к XV в., копировали более ранний источник XIII в.).

140

одного из клянущихся, но принял его за самого Олега [Мачинский, 1981. С. 127-128]; между тем князь, в соответствии с текстом летописи, не изображен на миниатюре - стоящий перед идолом Перуна муж также не Олег, хотя, как и князь на других миниатюрах, носит шапку. Персонаж, у ног которого изображена змея, простоволос, держит в руке копье, а не перепоясан мечом (как князь) и, очевидно, относится к непривилегированному войску [см. об этом: Арциховский, 1944. С. 19-28]. Вероятно, на миниатюре отражено противопоставление словен и руси, клянущихся Волосом и Перуном. Место змеи3 у ног левого простоволосого персонажа ("словенина") соответствует реконструируемой позиции "противника" громовержца: на миниатюре змея - внизу и слева, идол - вверху к справа. Очевидно, что миниатюра - один из наиболее ярких, но, как уже говорилось, вторичных источников для реконструкции отношений Перуна и хтонического бога (змея) Волоса. Но эти мифологические отношения включены летописцем (а вслед за ним миниатюристом) в контекст русской истории - для нас важен вопрос, почему первые русские князья и их дружины предпочитали "южного" (киевского) Перуна "северному" (новгородскому) Волосу. Не дает ли

3 А.В.Чернецов обратил мое внимание на то, что змея на миниатюре и копье в руках простоволосого воина, видимо, прорисованы позднее, когда миниатюра в целом была завершена. Это, однако, не меняет дела в принципе, ибо зачем-то художнику понадобилось дополнить изображение Можно было бы предположить, что змея в сцене поклонения языческому богу воплощает дьявола - в Радзивилловской летописи (лист 114, 123 об) имеются миниатюры, где змеевидные существа, драконы, изображают бесов. Но на миниатюре, изображающей учреждение Владимиром пантеона, пи-какнх змей нет; бесы, окружающие ндол Перуна, антропоморфны Изобрз-жение змеи есть на миниатюре, изображающей мироздание - животных небесного мира, суши и нижнего, хтонического мира, змею (т.н схема мирового дерева - лист 124 об.); наконец, змей, пронзаемый всадником-копейши-ком, очевидно, воплощает половцев, побеждаемых русским войскоч (лист 155; ср. Арциховский, 1944. С. 33). Все это в целом согласуется с реконструируемым В.В.Ивановым и В.Н.Топоровым образом хтонического противника громовержца и его отражениями в позднейшем древнерусском искусстве [Иванов, Топоров, 1973]. Безусловно, при этом, что в "сюжете" змея участвует именно в двух миниатюрах, связанных со сказаниями об Олеге - в клятве "мужей" и смерти князя "от коня".

141

это оснований для возрождения многочисленных "теорий" южного происхождения руси?

Думается, что летописный контекст дает достаточно ясное свидетельство тому, что заставило русских князей, и в первую очередь Олега, избрать своей столицей Киев: претензии на наследие Хазарии в Восточной Европе (в том числе на титул кагана, на который претендовали русские князья с IX в.) и стремление к господству на пути "из варяг в греки". Восприятие культа Перуна как дружинного культа божества, которое почиталось верховным у славян уже в VI в. (по свидетельству Прокопия Кесарийского), упрочивало позиции княжеской дружины - руси как господствующего слоя в формирующемся государстве. Но если признать, что Олег был первым, кто оказал предпочтение Перуну, обосновавшись в Киеве и оторвавшись от изначальной столицы в Новгороде, от опоры на словен, то его "эпическая" смерть от змеи может выглядеть как некая "расплата" со стороны словенского Волоса [ср. Рыбаков, 1963. С. 179].

Согласно ПВЛ, князь еще до похода на греков спросил "волхвов и кудесников", отчего он умрет, и один из них ответил - от любимого коня. Олег зарекся садиться на коня и лишь на "пятое лето" после похода вспомнил о нем. Узнав, что конь умер, князь рек: "То ти неправо глаголют волсьви... конь умерл есть, а я жив". Он находит череп коня, попирает его ногой, и выползшая из черепа змея жалит князя в ногу. Олега хоронят в Киеве на горе Щекави-це. Немотивированность предсказания волхвов становится очевидной в сравнении с традиционным мотивом заклятия, в частности, в сравнении с ближайшей литературной параллелью мотиву смерти Олега - смертью Орвара-Од-Да в исландской саге (сюжет ее подробно разобран Е.А.Рыдзевской, 1978). Там герой оскорбляет невниманием провидицу и та произносит заклятие в отмщение. В ПВЛ коллизия между Олегом и волхвами не упомянута (князь только насмехается над "несбывшимся" предсказанием), и. читая летопись, можно себе представить, почему выпал этот мотив. Христианин-летописец изобличал языческое волхование как бесовское действо: сам Олег, по летописи, был прозван Вещим после того, как он отказался вкушать

142

отравленные греками приношения (в НПЛ и эта мотивировка отсутствует), так как были люди "погани и не вей-гласи"; тем более летописец не мог демонстрировать могущество волхвов. Мотив заклятия, видимо, выпал, и получилось, что сам князь, будучи "вещим", знающим судьбу, обращается все же к волхвам.

Но и сами волхвы, и атрибуты волхования - конский череп и змея, принесшие смерть Олегу, связаны, судя по последним изысканиям, с культом Волоса-Велеса [Иванов, Топоров, 1974. С. 48-54; Успенский, 1982. С. 64-65, 106, 140]. В НПЛ и сама смерть Олега была приурочена к северу - он умер в Ладоге (где есть его могила), змея ужалила князя по пути за море. Но в рассказе Новгородской летописи сюжет смерти Олега свернут до одного мотива - укуса змеи: уже поэтому нельзя считать текст НПЛ первоначальным. Создается впечатление, что летописец "отправил" Олега на север и даже за море после совершенного им победоносного похода, последовательно проводя концепцию самостоятельного правления Игоря в Киеве. Сравнение же летописных текстов, описывающих княжение Игоря и Олега в ПВЛ, выявляет их структурное единство. Оба князя тибнут после походов на греков - сразу по заключении договоров. Более того, описание их гибели вводится одними и теми же словами: "и приспе осень" -тогда Олег вспомнил о коне, а Игорь собрался в роковой поход на древлян. Шахматов считал это совпадение простым переносом сведений об Игоре на сведения об Олеге, но дальнейшие тексты не имеют ничего общего по содержанию, а по стилю ("эпический строй"), очевидно, принадлежат к сказаниям о первых князьях. Что касается летописного введения "и приспе осень", то дело здесь, видимо, не в переносе фразы и даже не только в "формульности", свойственной средневековой литературе. Осень на Руси -время полюдья, объезда князем подвластных племен для сбора дани. Можно понять алчность, погубившую Игоря при сборе дани с древлян, - продукты дани сбывались на международных рынках, а договор с греками, включающий торговые статьи, был только что заключен. Смерть Олега осенью, во время осеннего полюдья, после заключения договора с греками, наводит на предположение о том, что

143

и здесь имел место конфликт с подвластными племенами, приобретший в предании мифологическую концовку, "смерть - уход культурного героя".

"Мифологизированная" смерть Олега в контексте социального и "ритуального" противостояния руси (княжеской дружины) и словен может быть соотнесена с ритуализированной смертью его наследника Игоря, казненного восставшими древлянами (об этом пойдет речь в следующем параграфе). Повествование о смерти Вещего Олега -отнюдь не просто заимствованный сюжет, "варяжская сага": истоки предания - в начальной русской истории.

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 265; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!