Неистина как сокрытость



 

Сокрытость лишает άλήΰεια открытости и не допускает ее еще как δτεςησις лишение чего-нибудь, а сохраняет ей ее подлинность как собственность. Тогда сокрытость, мыслимая со стороны истины как раскрытость, есть нераскрытость и та­ким образом, собственно, самая близкая, присущая сущности истины не-истина. Сокрытость сущего в целом никогда не бывает лишь дополнительным результатом являющегося всег­да частичным познания сущего. Сокрытость сущего в целом, т. е. подлинная не-истина, древнее, чем всякое откровение того или иного сущего. Она древнее также и самого допущения бытия, которое, раскрывая, уже скрывает и относится к сокры-тости. Что сохраняется при допущении бытия в этой соотне­сенности с сокрытием? Не более и не менее, как сокрытие сокрытого в целом, сущего как такового, т. е. тайна. Не отдель­ная тайна чего-либо, а только одна-единственная тайна о том, что вообще тайна (сокрытие сокрытого) как таковая царит над наличным бытием человека.

В раскрывающем и одновременно скрывающем допуске бытия сущего в целом совершается то, что сокрытие выступает как первично сокрытое. Наличное бытие человека, поскольку оно наделено эк-зистенцией, сохраняет первейшую и самую конечную не-раскрытость, подлинную не-истину.

Подлинная не-сущность истины — это тайна. He-сущность не означает здесь еще падения до сущности общего (μοινόν, γένοξ), его possibilitas (возможности) и основания для нее. He-сущность здесь в таком смысле это пред-сущность.. «Не­сущность» означает здесь, однако, в первую очередь и в боль­шинстве случаев искажение уже падшей сущности. Не-сущ-

 

 

ность в каждом из этих значений — в той или иной своей форме — обязательно остается для сущности существенной и никогда не становится несущественной в смысле безразли­чия. Но такое высказывание относительно несущности и не­истины жестоко оскорбляет привычное мнение и отвергается как передержка грубо вымышленного «парадокса». Только потому, что эту видимость трудно устранить, отказываются от этой лишь для обычного мнения Doxa парадоксальной речи. Но для сведущего человека это не — из слова, обозначающего первоначально не-сущность истины как не-истины, указывает путь в неисследованное царство истины бытия (а не только сущего).

Свобода как допущение бытия сущего есть отношение, заключающее в себе решимость, а не замкнутость. Все поведе­ние основывается на этом отношении и получает от него указание для сущего и его раскрытия. Но это отношение к раскрытию сущего само себя скрывает, так оно отдает пред­почтение забвению тайны и исчезает в этом забвении. Хотя человек в своем поведении всегда имеет отношение к сущему, однако, он изменяет также в большинстве случаев свое отно­шение к тому или иному сущему и его проявлению. Человек всегда остается в обыденном и легкопреодолимом, остается также и тогда, когда речь идет о первоначальном и конечном. И когда он собирается расширить, изменить, вновь освоить и закрепить сферу обнаружения сущего в самых различных областях своей деятельности и своих возможностей, он руко­водствуется при этом указаниями, которые определяются кругом повседневных намерений и потребностей.

Погружение в повседневность, однако, само по себе свиде­тельствует о том, что в данном случае не допущено господство тайны тайн. Правда, в повседневности также имеется невы­ясненное, нерешенное, сомнительное. Но самые надежные из поставленных ею вопросов представляют собою лишь перехо­ды и промежутки в лабиринтах повседневности, а поэтому они не существенны. Там, где допускается сокрытость сущего, причем только как время от времени появляющаяся граница, сокрытие тайны, как основное событие, погружено в забвение.

Однако забытая тайна наличного бытия человека никогда не устраняется забвением, но забвение придает кажущемуся исчезновению забытого собственное присутствие в настоящем. Тем, что тайна отказывается от забвения и перестает служить ему, она оставляет человека в его повседневности, под его собственными сводами. Итак, покинутые люди дополняют себе свой «мир» все новыми и новыми потребностями и намерения­ми и наполняют их своими замыслами и планами. И тогда

 

 

человек пользуется последними для двоих измерениями, предав забвению сущее в целом. Основываясь на них, этих последних, человек создает все новые и новые меры, не заду­мываясь об обосновании самой меры и о сущности ее уста­новления. Несмотря на непрерывное движение вперед к новым измерениям, человек приобретает свои измерения в чистоте сущности. Человек теряет самого себя, ему не хватает челове­ка, и это тем в большей степени, чем исключительнее он делает себя как субъект мерой всего сущего. Измеренное повседнев­ностью забвение человека покоится на своей собственной уверенности, в основе которой лежит когда-то прежде до­ступная еще повседневность. Эта уверенность имеет неосозна­ваемую им самим опору в отношении, в качестве какового наличное бытие человека не только является эк-зистентным, но одновременно и ин-зистентным, т. е. таким, которое в своей окаменелости основывается на том, что представляет собою сущее в себе и как открытое.

Наличное бытие человека эк-зистентно, и в то же время ин-зистентно. В ин-зистентной экзистенции также господствует тайна, но только как забытая и, таким образом, ставшая «не­существенной» сущностью истины.

 

7.


Дата добавления: 2015-12-21; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!