Художественного текста

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 11Следующая ⇒

К фундаментальным вопросам интерпретации в XX веке принадлежат: отношение к объективности и субъективности, к «точным методам» и к интуиции, автономной неизменности текста с раз навсегда заложенным в нем замыслом автора, противопоставляемой исторической изменчивости понимания текста, в зависимости от исторической и культурной ситуации и тезауруса читателя и, наконец, фокусирование внимания на авторе текста или читателе. Решение этих вопросов неизменно зависит от той научной парадигмы, в которой работает интерпретатор.

Проблематика научной и духовной методологии толкования текста имеет многовековую историю. Искусство понимания — герменевтика ведет свое начало от Древней Греции.

Задача настоящей статьи состоит в том, чтобы показать, что специфика гуманитарных наук требует разумного сочетания объективности и субъективности, строгих методов и интуиции, что это необходимо для развития личности и для творческого освоения культурного наследия. Что касается предвзятости, то на ней необходимо остановиться, потому что гуманитарным наукам предстоит еще много сделать для того, чтобы освободиться от привычных предрассудков и догматов, сильно въевшихся в сознание.

В нашем литературоведении и литературной критике под солнцем социалистического реализма пышно расцвел подход, считающий себя объективным и научным, но в действитель

341

ности опирающийся на догмат и оценивающий произведения литературы применительно к их соответствию концепциям «единственно научной» идеологии.

Сущность такой эстетики формулирует, например, Д.Урнов: «И если перед нами художник, творчески усвоивший позицию коммунистической партийности, это означает, что в его произведениях жизненная диалектика раскрывается с исключительной истинностью»¹. Иллюстрируем этот подход, примером. В книге об английской литературе 1917-1945 гг. известный литературовед В.В.Ивашова пишет о «Контрапункте» О.Хаксли: «Пессимизм, скепсис в трактовке человека еще совмещаются в книге с правдивым изображением социальных типов. Объективно "Контрапункт" был социальным документом большого значения. Но "Контрапункт" был последним произведением, в котором ощущается связь писателя с реалистической традицией. После публикации "Контрапункта" началось постепенное, но с годами все более стремительное движение писателя вправо и отход от реализма»².

Такая оценка для того времени означала, что Хаксли стал писателем реакционным, и что дальнейшим его творчеством студенту интересоваться незачем. В другом пособии, вышедшем в 1975 г., упомянута знаменитая антиутопия «Прекрасный новый мир», с которой должен быть знаком каждый англист. Но авторы считают, что это сатира не только на капиталистическое американское общество, но и на общество социалистическое; на этом основании они отказывают книге в статусе сатиры и называют ее пасквилем³.

Так разными способами студенту внушается предвзятое мнение, и крупное литературное произведение сбрасывается со счетов. Энергичную борьбу с буржуазной идеологией ведут философы. В книге о герменевтике они видят свою задачу в том, чтобы бороться с субъективистским подходом герменевтов к проблеме понимания, но аргументацией себя не утруждают; основное их оружие — дерогативная лексика: «извращение теоретического наследия», «отвлеченная спекуляция», «изощренные семантические кунштюки», «буржуазное философствование» и т.п. Обоснований для подобных оценок читатель не находит. Нет даже описаний предмета спора⁴.

Подобным же образом борются с субъективизмом в герменевтике и авторы другой книги о герменевтике, изданной под эгидой Института мировой литературы под редакцией известного специалиста по эстетике Ю.Борева⁵.

Американские университеты отличаются от наших только б о льшим набором предвзятостей. По словам Стенли Фиша, одна его студентка выдала ему профессиональную тайну: можно получить высокую оценку на любом семинаре за анализ любого текста, следуя принятым методикам. Можно доказывать, что текст отражает напряжение между природой и культурой или оппозицию больших мифологических сюжетов, или рассматривать текст как комбинацию переживаемых автором тревог, или доказывать, что сюжетом текста является его собственная композиция, не следует только утверждать, что это пророческое предсказание, внушенное привидением старой тетки студента, остальное сойдет для любого текста.

Интересно, что для Гадамера пред понимание является основной предпосылкой понимания⁶. Предрассудок или предсуждение не имеет отрицательной окраски. Это просто основанное на традиции суждение, которое имеет место до проверки и может после проверки оказаться верным или неверным. Для Гадамера, как герменевта, вопрос о том, что отличает законные предрассудки от других предрассудков, которые тормозят ход исторического развития и должны быть преодолены критическим разумом, является основным теоретико-познавательным вопросом. «Законные предрассудки» — это предсуждения, которые имеют место до проверки, основаны в первую очередь на данных языка и необходимы для понимания. Таким образом, для Гадамера предрассудок имеет как бы два полюса — положительный и отрицательный.

Торжество объективных методов наступает в литературоведении в середине века во время господства в науке структуральной парадигмы. Но объективность при этом оказывается односторонней, поскольку объективно существующие внешние экстралингвистические контексты при этом' не учитываются. В фокус исследования попадает текст. Рассматриваются его элементы и структура, иногда привлекается статистика; ни творческий метод автора, ни читатель-

342
343

ское восприятие во внимание не принимаются. Субъективности нет места.

Ситуация меняется, когда примерно с 60-х годов возникают рецептивная эстетика на Западе и стилистика декодирования в нашей стране. Читатель признается активным и полноправным участником литературного процесса. Развитие рецептивной эстетики сильно связано с обращением к антропоцентрической парадигме в науке и с общим интересом к человеческой личности и правам человека.

Рецептивная Эстетика тесно связана с возродившейся к тому времени, как феникс из пепла, герменевтикой. Близость их обусловлена тем, что в герменевтике понимание текста рассматривается как духовное присвоение текста читателем. Обе науки тесно связаны также с лингвистикой, поскольку средой герменевтического опыта является язык. Для задач настоящей статьи это очень важно, так как именно язык создает в герменевтике единство субъективного и объективного.

Уже Шлейермахер считал, что герменевтика должна быть искусством понимания чужой речи (главным образом литературных памятников) с целью сообщения другим людям содержания текста, отраженного в мыслях интерпретатора, и включил диалогические отношения между интерпретатором и автором, интерпретатором и потребителем информации в круг интересов герменевтики⁷.

От Шлейермахера идет традиция учитывать в понимании текста объективную и субъективную сторону, причем в субъективную сторону включаются условия судьбы и жизни, характера исторической эпохи. Но субъективность у него оказывается односторонней, так как не учитывается влияющая на восприятие современность и, как следствие, отсутствует взаимодействие истории с современностью.

Западная рецептивная эстетика второй половины XX века признает читателя активным участником литературного процесса, а следовательно, признает и единство субъективного и объективного в процессе чтения и понимания. Восприятие читателя субъективно, так как он обязательно соотносит читаемое с собой и своими переживаниями и с тем, что он знает о жизненной ситуации, описываемой в книге, и

344

сопоставляет ее с той, что известна ему. Вместе с тем эту информацию он получает, пользуясь тем, что видит эксплицированным в тексте знаковой системой языка и созданным художником «возможным миром». «Возможный мир» создается художником и является субъективным, но он порожден воздействием на художника объективной действительности*.

В этом отношении рецептивная эстетика имеет много общего со стилистикой декодирования, разрабатывающей способы оптимизации понимания текста на основе тех элементов, которые в нем объективно существуют, и на тех импликациях, которые оказываются их консеквентом. Об импликациях читатель догадывается, опираясь на свой тезаурус и интуицию⁸.

Представители рецептивной эстетики и стилистики декодирования признают присущую всем видам искусства вариативность интерпретации, но эта вариативность сдерживается объективными компонентами текста и тезаурусом читателя. Чем богаче тезаурус, тем глубже и точнее понимание.

С точки зрения герменевтики, понимание текста принципиально диалогично, как и всякое гуманитарное познание. Диалогический характер интерпретации текста обусловлен тем, что за всяким текстом стоит личность его создателя и интерпретация сказанного в тексте требует объединения усилий многих гуманитарных наук, раскрывающих культурно-исторический контекст, систему кода или, точнее, множества кодов, отраженных языком текста.

Диалогичность понимания текста, как уже сказано выще, отмечалась еще Шлейермахером, но разработкой теории диалога и «чужого голоса» в литературе мы обязаны М.М.Бахтину⁹**. Текст, по Бахтину, является той особенностью, которая выделяет человека как объект гуманитарных наук, и является основой взаимопонимания людей, их духовного контакта.

* Одним из приемов, которым пользуются в герменевтике, является использование этимологии слова для понимания его смысла, уместно поэтому вспомнить, что само слово эстетика происходит от греческого aistheta «чувственно воспринимаемое», т.е. объективное.

** Даты опубликования не соответствуют датам написания. Работы эти написаны много раньше. Это — собрания статей.

345

Но всякий текст — знаковая система, а знак всегда имеет материальную сторону, и, следовательно, объективизируется.

Субъективное «вживание» в чужую культуру необходимо, но не достаточно. Оно определяет диалогическую суть, общения, но глубинное творческое понимание должно происходить в контексте всей культуры.

Итак, процесс понимания текста включает диалог автора и читателя и диалог каждого из них со всей предшествующей и современной культурой, а если в дело включен интерпретатор, то еще и его диалоги со всеми остальными. Таким образом, мы видим, что субъективность обязательно и неразрывно связана с объективностью, поскольку ассоциативный фон, вызываемый, например, цитатой, и механизм взаимодействия с прецедентным текстом при интертекстуальности зависит от личности читателя, но все это возможно только благодаря языку, соединяющему в себе материальность знака и возможность передавать идеальное духовное содержание. Термин «интертекстуальность» появился и получил широкое распространение уже после Бахтина. Под интертекстуальностью понимается включение в текст либо целых других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде маркированных или немаркированных, преобразованных или неизменных цитат, аллюзий и реминисценций Бахтин считал каждое высказывание звеном в сложно организованной цепи других высказываний, которые отражаются в нем словесно, т.е. объективно.

Понимание исторически обусловлено. Исторические изменения в интерпретации памятников мировой культуры неизбежны^ но это не означает, что предшествующие толкования были цепью ошибок или что последующие обязательно окажутся полнее и точнее. Предложить единственно правильное толкование не может никто. Текст живет в «большом времени» (термин Бахтина), и окружающая его семиосфера исторически изменчива.

Понимание каждого читателя обусловлено его тезаурусом, интуицией и тем, что объективно содержится на страницах текста. Попробуем проиллюстрировать это на хорошо известном примере, и показать таким образом изменения в восприятии и многоступенчатость интертекстуальности.

346

В IV действии «Ревизора» Мария Антоновна, кокетничая, просит Хлестакова написать ей в альбом стихи «какие-нибудь этакие, хорошие, новые». Хлестаков врет, что стихов у него много, всяких. «Пожалуй, я Вам хоть это: "О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь человек!" — Ну и другие... теперь не могу припомнить». Современный читатель по ритму, синтаксису, стилю, лексике понимает, что это какое-то высокопарное, уже известное стихотворение, и его забавляет несоответствие этой цитаты с легкомыслием Хлестакова и фривольностью сцены. Но современник Гоголя понимал больше: державинская «Ода, выбранная из книги Иова» входила во все школьные учебники, а Библия входила в обязательный предмет — Закон Божий. Контраст с ситуацией был еще разительнее. Читатель мог иронически сопоставить успехи и злоключения Хлестакова с судьбой Иова, т.е. ассоциативный фон разворачивался шире.

Понятие интертекстуальности не следует смешивать с понятием литературных влияний, или бродячих сюжетов, или мотивов. Мотив, по определению Веселовского, приводит в действие цепочку ассоциаций, помогающих пониманию и перекликающихся через границы литератур. Та же Книга Иова приводит на память и пример такого мотива — мотива спора Бога с Сатаной за человеческую душу. Известно, например, что Байрон укорял Гёте за то, что «Пролог на небе» в «Фаусте» повторяет этот спор, с которого начинается «Книга Иова»¹⁰.

Характеризуя явление интертекстуальности и литературных заимствований, нельзя не отметить с благодарностью большую помощь, которую в этом отношении оказывают читателям комментаторы многих изданий, и подчеркнуть необходимость большего к ним внимания.

Степень насыщенности текста другими «голосами» может быть очень различной. Богатейший материал в плане цитат, интекстов и аллюзий могут дать романы О. Хаксли и «Улисс» Джойса.

Остановимся на интертекстуальности в уже упомянутой выше антиутопии О.Хаксли «Прекрасный Новый Мир» и на возможности его более справедливой и объективной оценки в контексте мировой культуры. Названием служит цитата из «Бури» Шекспира. Эти слова произносит Миранда:

347

Какое множество прекрасных лиц!

Как род людской, красив! И как хорош Тот новый мир, где есть такие люди!

Так начинается цепь перекличек с Шекспиром, на которых построена вся композиция романа и глубокий смысл его сатиры. Новый мир Хаксли — общество, в котором наука достигла таких успехов, что люди создаются в колбах, запрограммированные по определенным стандартам и категориям, одни для физической, другие для интеллектуальной работы. Тоталитарный режим, где техника доведена до совершенства, личность стандартизована, любовь, семья, духовная жизнь исключены полностью и компенсируются материальными благами и наркотиками. Столкновение человеческих ценностей, парадоксально воплощенных в образе «Дикаря» (так его зовут в новом мире) и благоденствия стерилизованной цивилизации кончаются трагической гибелью героя. «Дикарь» вырос в далеком пуэбло, где жили нищие и неграмотные люди, но они уважали семейные узы, любили детей и друг друга, уважали тайну рождения и смерти. Единственной книгой, по которой герой научился читать, и которую знал наизусть, был том пьес и стихов Шекспира, и Шекспир стал его путеводной звездой. Все, что он видит в новом мире, он сопоставляет со словами из многих произведений Шекспира. Новый бездуховный мир он не приемлет и погибает.

Некоторые литературоведы, как мы видели выше, считают, что утопия доведена до пасквиля и очерняет все человечество. Думается, что это неверно. Это — предупреждение. Хаксли высоко ценит созданную человечеством культуру, персонифицированную творчеством Шекспира, и предупреждает от чрезмерного увлечения техникой и материальными благами.

Разброс оценок антиутопии очень велик не только среди советских, но и среди английских исследователей. Это, во всяком случае частично, зависит от невнимания к цитатам и аллюзиям и нежелания сопоставить их с прецедентным текстом Шекспира. Двойная задача понимания Шекспира и Хаксли и сопоставления их слов даже почти не ставится.

Подводя итоги, можно утверждать, что понимание текста, относящегося к другой культуре, и автора с другим мировоз-

зрением неизбежно связаны и с утратой части информации не привнесением новой информации и новой оценки, зависящей от эстетических, этических, идеологических установок интерпретатора, но это субъективное восприятие должно быть проверено. Плодотворными методами такой проверки являются внимание к интертекстуальности и восходящий и Шлейермахеру герменевтический круг и очень к нему близкий филологический круг Щпитцера.

И в том и другом методе целое понимается через части, а части через целое, так что начало понимается в конце при повторном чтении. Уже Шлейермахер показывает, что гипотетическое понимание целого проверяется через частное, и в свою очередь влияет на понимание частей. Понимание имеет две стороны: субъективную и объективную, и каждая из них может быть «исторической» и «дивинаторной» (основанной на догадке). Объективное понимание — это понимание грамматическое, т.е. текст при этом рассматривается как языковое явление. Субъективное понимание есть понимание творческое.

Филологический круг Лео Шпитцера предполагает, что сначала по первому впечатлению гипотетически устанавливается основная идея или тема всего текста, затем выделяются языковые, т.е. фонетические, лексические, синтаксические части текста, подтверждающие или видоизменяющие или даже отбрасывающие первоначальную догадку. Затем выдвигаются новые дополнительные догадки и они также проверяются на деталях текста. Анализ состоит из челночных операций — от субъективной интуитивной гипотезы к объективному языковому подтверждению и назад к уточнению. Места для догматической предвзятости при этом не остается.

Обращение к идее «чужого голоса» Бахтина позволяет уточнить методику круга и продолжить ее. В тексте обнаруживаются вербально выраженные, т.е. объективные следы других текстов, которые вызывают субъективные ассоциации, или объективные данные о культуре прошлого, затем следует творческое сопоставление двух контекстов читаемого и прецедентного, что и создает глубокое понимание текста и возможность его интерпретации другому.

348

349

Подготовленная таким образом читательская рефлексия проникает в смысл текста, избавляется от предвзятости и, сочетая объективные и субъективные пути, духовно обогащает личность.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Урнов Д.М. Оценка общественной позиции писателя в историко-литературном процессе // Марксистско-ленинские критерии и ценности в литературе. М.: Наука, 1986. С. 243.

² Ивашова В.В. Английская литература 1917—1945 гг. М.: Просвещение, 1967. С. 30.

³ Аникст Г.В., Михальская Н.П. История английской литературы. М.: Высшая школа, 1975. С. 100.

⁴Там же. С. 303.

⁵Герменевтика, история и современность: (Критические очерки). М.: Мысль, 1985.

⁶ Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988.

⁷См. об этом: Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М.: МГУ, 1991. С. 192.

⁸ Арнольд И.В. Импликация как прием построения текста и предмет филологического изучения // Вопросы языкознания. 1982. № 4. С. 83—91. В настоящем сборнике с. 77.

⁹ Бахтин М.М. 1) Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979; 2) Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.

¹⁰См., например: Примечания к русскому переводу «Фауста», выполненному Б.Пастернаком. М.: Госиздат, худож. лит., 1955. С. 582.

Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 25; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!