В котомках растут, подрастают потомки 22 страница
Я выпил с ним хорошего коньяка и тут со двора раздался голос Анны. Прибыло такси из Шербура.
- Прощай, Ашот. Спасибо тебе.
- Какое там спасибо. Береги Анну. Она что-то недомогает. Держится. Виду не показывает, но недомогает. Я не пойду провожать. Передавай поклон Анне.
Мы выпили с ним «на посошок» и пожали руки.
- Как Ашот? – Анна стояла около «Ситроена» в легком платье с длинными рукавами и как всегда была изыскано хороша.
- Гоняет шары Ашот и пьет коньяк.
- Снимает стресс. Мне пойти, попрощаться?
- Не стоит. Он поклон шлет тебе. Поехали, путь не близкий.
Я пригляделся к женщине, памятуя слова Ашота – недомогает Аня. Под глазами также, как в первый день лежали тени. Доедем до Парижа, обязательно поведу её к врачу.
Шофёр такси вёл свой «Ситроен» уверен и быстро. Через час мы уже въезжали в Шербур. В дороге Анна молчала и даже немного прикорнула у меня на плече. Я же всё размышлял о взрыве. Что станется с Ашотом? Что приготовили ему те, кого я слышал раним утром на берегу пролива?
- Приехали, месье, - водитель говорил на украинской мове.
Несколько купюр новеньких франков перекочевали из моих рук в его кошелек, и мы с Анной уже стоим на мостовой у входа в отель с вычурным названием – «Сады Семирамиды».
|
|
- Возьми номер с окнами во двор. Тишины хочется, - я понимал настроение Анны. Хороший «сюрприз» уготовил Ашот у себя на вилле.
- Месье хочет номер люкс, - француженка в возрасте, который почему-то назван именем их национального достояния в литературе была так чиста и аккуратна, что казалось это картинка с обложки журнала.
- Главное, чтобы окна выходили во двор.
- У нас это самые дешёвые номера. Вашей даме это не понравиться.
- Пусть будет дешёво, но мне так хочется, - вмешалась Анна, прима балерина. Тон её и взгляд, что она устремила на француженку за стойкой решил, вопрос в момент.
- Извольте.
Номер был на удивление просторен и удобен. А, то, что в окна его нам был виден дворик с небольшим фонтаном ничуть не портили впечатления. Анна Петровна была довольна.
- Никола, я отдохну немного. Ты, пожалуйста, побеспокойся о билетах в Нью-Йорк.
Такая просьба был полной неожиданностью для меня, и Анна заметила это.
- Прости. Я хотела как раз сегодня утром тебе сказать, что у меня контракт на три месяца на сольные выступления в Нью-Йорке.
|
|
- Без Олега? – я был настолько шокирован, что сморозил такую глупость.
- Даже, если бы он остался жив, то и тогда я бы выступала соло, - Анна не спеша распаковывала багаж, - Я сосну немного. А, ты не кисни здесь. Пройдись.
Мне было видно, как утомили это часы там, на побережье пролива. Ещё более чётко проявились круги под глазами. Я решил. Да, я пройдусь. Надо найти врача. Меня всё больше одолевала тревога о её здоровье. Я вспомнил последние слова Ашота Врамовича.
- Поспи. Я вывешу табличку.
- Спасибо, - я уже стоял в дверях, - Купи, пожалуйста, хорошего красного вина, - подумала и добавила, - и чего-нибудь мясного. Но не жирного.
Небо над Шербуром было затянуто суровой, как будто домотканой тканью с редким рисунком белёсых просветов. Влага наполнила воздух, и даже стрижи спрятались в карнизах домов и в ветвях деревьев. Приближалась гроза. Уже в отдалении гремел гром и слабый в исходе и сильный в порывах ветер вошёл город. Такое состояние природы у меня как всегда вызывало нечто схожее с эротической прелюдией. Мое сердце начинало стучать быстрее, мои мозги прояснялись до резкой остроты восприятия окружающего и мышцы приобретали большую силу и упругость. Я шёл по узкой улочке, по сторонам которой в три, четыре этажа, без просвета стояли дома постройки времён девы Жанны. Балконные двери под ударами ветра хлопали, и хозяйки их едва поспевали прикрыть створки и снять сохнувшие там тряпки.
|
|
Впереди я увидел над дверью в одну створку вывеску – «Apothecia» и большой красный крест. Может быть, там мне подскажут, где найти хорошего лекаря.
- Месье болен? - пожилой еврей с гривой прекрасных волос настолько черных, что глаза резало, был любезен до приторности.
- Больна женщина.
Лицо фармацевта, а может и просто провизора погрустнело. Было такое впечатление, что он расстроен, что я не помираю.
- Тогда, месье надо к моему зятю, - этого мне не хватало, проехать всю Европу и туда же – к еврею врачу.
- И сколько же Вашему зятю лет?
- Не извольте сомневаться, - в чём, мать его, мне надо сомневаться, - он окончил Сорбонну и много практиковал в Париже. Здоровье Софьи, это моя дочь, - он определённо полагал, что перед ним идиот, - побудило вернуться сюда. Под отчий кров и заботу отца.
|
|
Мне уже хотелось, как бывало на родине, рявкнуть что-нибудь резкое, чтобы прервать этот поток словесной патоки.
- Мне нужен врач. Вы это понять можете? Зять он Ваш, сват или вовсе любовник вашей жены, мне всё равно. Ясно, - я не выдержал всё-таки и повысил голос.
- Мне уже давно всё ясно. Вот Вам визитка врача, - он вынул из жилетного кармана картонный четырёхугольничек, - Желаю Вам месье здоровья Вашей жене.
Фу, наконец-то я на улице. Небо уже не пропускало и пол-люкса света, потемнело и ветер стих. Люди скрылись в кафе, магазинах и магазинчиках. Кто успел, занял места под тентами и зонтами на лицах и площадях. Все как будто приготовились наблюдать какое-то представление. Улица, дом, где принимал врач, были рядом и я не стал искать убежища от надвигающейся грозы. Не успел. Вода хлынула сверху таким потоком, что тотчас улицы покрылись толстым слоем воды. Вот тут-то я пожалел, что не спрятался где-нибудь. Мой костюм из легкой саржи в рубчик промок моментально. Сунулся туда, сюда. Шиш. Ах, прав их новеллист Ги Де, Мопассан. Втиснулся в магазинчик. Жарко, тесно. Но не льет сверху. И то хорошо. От стоящего рядом мужчины несло, как из винной бочки. Сзади меня обволакивал аромат, я это слово кавычу, пота, дешёвых духов и какой-то снеди. Острой. Нет уж! Лучше я вымокну до трусов. Но стоять здесь нет моей мочи.
Перебежками, от одного козырька до другого я добрался до костёла. Там-то не будет такой давки, как в былые времена в наших трамваях. Тишина и лишь на первых скамьях сидят люди. Можно переждать дождь. Сутки же он будет лить.
Макс Айзеншпиц выслушал меня и сказал, что он готов осмотреть мадам в любое удобное для нас время. Его кабинет ничем не отличался от любого другого служебного помещения преуспевающего клерка. В таком мог бы принимать посетителей адвокат. Или маклер по недвижимости. И сам врач был одет в шикарный костюм тройку. Не было белого, удручающего своей безысходностью халата, не было на шее стетоскопа. В конце разговора он предложил мне кофе, от которого я отказался. Мне надо было ещё успеть найти хорошее красное вино и чего-нибудь мясного не жирного. Как сказала Анна. Об этом я и поведал доктору.
- Позвольте я Вас провожу. У меня обед и, вообще, сегодня больше клиентов не будет.
Меня несколько удивило, что своих пациентов он называет клиентами, но согласился на его сопровождение. Он определенно располагал к себе. Этот правнук одесского еврея, приехавшего в Марсель еще за год до Первой мировой. Тот о медицине знал одно – ему перед отъездом местный зубодёр выдрал почти здоровый зуб. Просто Рафаил застудил его, когда с одним биндюжником срезал сети Гоши. Подлец был тот Гоша. Испоганил ими прикормленное место. А какая хамса шла туда! В Марселе Рафаил быстро освоил основное правило портового города. Жить за счет контрабанды. Риск? Спросите Вы. А, как иначе эмигранту выжить. Год, два Рафик так и жил. От рассвета до рассвета ожидаючи ареста. В провинции Буш-дю-Рон в те годы правил Закон человек из столицы. Очень суров был прокурор департамента, но и от его карающей руки ушёл еврей из Одессы. Зря, что ли там стоит памятник французу. Шутки шутками, но через пять лет, уже после мировой бойни Рафаил Айзеншпиц имел своё дело. Небольшой сарай он переоборудовал под мастерскую. Там он и ещё один выходец из России мастерили замки и другой охранный инвентарь. Скоро его капитал позволил ему открыть счет в банке и жить на проценты.
- Вот здесь мы можем, не опасаясь подделок, купить хорошее вино, - прервал свои воспоминания Макс. Доктор высшей квалификации, имеющий практику не только в Шербуре, но и в Париже. Его талант ценили и высшие офицеры военно-морской базы, и их жены.
Бордо 2002 года. Что же, поверим этому французу-иудею.
Мы расстались с ним на площади. Он медленно пошёл в сторону пролива. Я поспешил в гостиницу. Анна стояла у окна. Она не слышала, как я вошел, и я не стал окликать её. Её тонкая, изящная фигура. Её поза. Локон белокурых волос лежал на её обнаженном плече, как бы призывая прикоснуться к нему. Вот чёрт! В горле у меня запершило, и я невольно кашлянул.
- Негодник, - лицо Анны было свежо и ясно,- тебе не говорили, что читать чужие письма и подглядывать за женщинами неприлично.
- Как отдохнула, - я старался придать своему голосу бодрость, - Вот вино и мясо.
Я купил большой кусок домашней буженины и много вяленой баранины. Макс сказал, что это его любимая закуска. Когда я испробовал это у торговки, то оказалось очень оно похоже на кавказскую бастурму.
- Хорошо. Знаешь, очень хорошо, что мы поселились здесь. Ты попал под дождь, - Анна округлила свои и без того огромные глаза так, как будто я стал жертвой катастрофы.
- Спрятался в костеле. Давай пить вино и есть постную буженину.
Мы придвинули легкий столик к окну. Анна накрыла его какой-то своей шалью, и мы начали нашу трапезу. Вино было приятно на вкус и буженина сочна. За окном нам был виден почти весь дворик. Я смотрел на блестящие, будто отполированные листья магнолии, но весёлые струи фонтанчика, слушал смех ребятишек, играющих в свою неведомую взрослым игру. Мы почти не говорили. Лишь изредка то Анна, то я роняли пару слов. О качестве вина, мяса. Мои мысли были заняты состоянием Анны. О чем думала она, не знаю.
-Анна, - наконец решился я, - я договорился с доктором. Он посмотрит тебя, - и, чтобы упредить возможные возражения скоро сказал, - Ты едешь в Америку. Там строго с этим.
- С чем? – ещё секунда и Анна вспылила, - ты тоже, - задохнулась от гнева, - и ты туда же. Да, я похудела за пределы дозволенного. Да, моя рожа не как у младенца.
Я молчал. Момент и женщина пришла в себя.
- Прости. Я знаю, ты один беспокоишься обо мне бескорыстно. Всем этим продюсерам, агентам и представителям главное как можно больше денег заработать на мне,- Анна уже совсем спокойна, - Когда?
- Доктор готов в любое время. Как ты решишь.
- Чего тянуть. Завтра и поедем. Звони ему, - рот раскрылся в улыбке, - И давай пить напропалую.
Около десяти вечера мы, слегка поддерживая друг друга, вышли на улицу. Около часа мы дефилировали по улицам этого прибрежного города, вдыхая воздух моря, сосен, магнолий и других растущих здесь растений. Этим воздухом лучше любой клинической ингаляции очистились и наши легкие, и наши мозги.
- Как думаешь, Никола, у меня рак.
- Дура, - вырвалось у меня, - об этом думать не смей. Вспомни, как ты изгалялась над своим телом перед поездкой на Дягилевские вечера.
- Ты, милый мой тоже приложил руку, - хихикнула по-бабьи и поправилась, - и не только руку.
Мне стало как-то спокойнее. Если человек может так шутить, то он не поддастся любому недугу. Улицы опустели, день будний, и погасли огни реклам. Напряжение в фонарях уличного освещения понизилось, и туман с пролива медленно стал «оккупировать» город. Где-то на побережье прокричал швартовый буксир. Это в бухту заходил сторожевик Военно-Морских сил Французской республики. Как ни близки две страны, Великобритания и Франция, а границу держат «на замке».
- Вашей супруге необходимо самое тщательное обследование. Одно могу сказать со всей определённостью, не обессудьте, легкие мадам требуют внимания.
Как тактичен был доктор. Как боялся он хот на алую долю испугать женщину. Осмотр занял почти час и этот час я, не присев, ходил из угла в угол. Такое со мною было лишь раз. Когда мы, мать, старшая сестра и я, также ходили у кабинета врача, ожидая выхода оттуда отца. Тогда без дополнительных обследований доктор медицины, профессор мединститута, Владлен Иосифович Цирлин вынес приговор – рак четвертой степени. Это его родители «наградили» таким именем – Владимир Ленин – Владлен. Они родили его в десятую годовщину смерти Ульянова-Ленина и были оба ярыми большевиками. А, через три года они были осуждены «тройкой» к десяти годам без права переписки. Расстрел. Вот, что значило это.
- Скажите, доктор она может в таком состоянии выступать? – я воспользовался моментом, когда Анна ещё не вышла из спальни.
- Она драматическая актриса?
- Нет. Она балерина и её пригласили дать несколько сольных концертов в Америке.
Макс Эдуардович минуту подумал и медленно, как бы подчеркивая значимость каждого произнесенного им слова произнёс – В Штатах хорошее медобеспечение. Там за деньги, мне кажется, и Кеннеди бы воскресили. Если Вы будете рядом с женой, то я думаю, - он посмотрел на дверь в спальню, - обойдется без серьезных осложнений.
В этот момент вошла Анна. Я успел уяснить – мне надо лететь в США.
- Ну, что конспираторы? Может, отметим это дело в ресторанчике, - в этом вся Анна. Именно это позволило ей занять то положение в их, я бы сказал, террариуме от Терпсихоры. Она как-то говорила мне, как её не пускали на сцену в заглавных партиях из-за её роста. Коллеги строили козни и распускали всячески оскорбляющие её слухи.
- Я до трех свободен, - откликнулся Макс. Я кивнул головой. Моя глотка в тот момент была схвачена спазмом жалости.
Макс хорошо знал город. Во всяком случае, в этой его части. Ресторан был мал – именно ресторанчик. Его узкие окна почти не пропускали дневного света, на стенах висели хорошие офорты с видами моря и самого Шербура. Потом мы узнали, что автор их сам ресторатор. Такие во Франции рестораторы. Это звучит, как замшелый анекдот – во Франции даже дворники говорят по-французски.
Хороший обед, умеренное количество вина благотворно подействовали на нас. Я с удовлетворением отметил, как порозовели щеки Анны, как заблестели её глаза. Расставались мы с доктором в самых хороших чувствах. Он получил немалую сумму в Евро, мы с надеждой на лучшее.
На следующий день поездом Шербур-Париж мы с Анной уехали. Биье, Кан, Лизьё, Эврё, Мант и мы в столице Франции. Анна Петровна Корсакова дорогу перенесла стоически. Хотя при посадке заявила мне – Никола, я с детства не переношу железную дорогу. У меня, лишь я вхожу в вагон, во рту становится горько и мне кажется, что везде пахнет тухлыми яйцами.
Такси от старинного вокзала Парижа, ну ни чудо ли архитектуры, довёз нас до «Секвойи» за час. Город практически «стоял». Ряд за рядом авто теснились на бульваре Шайо, площади Звезды с Триумфальной аркой. И так на всём пути. Наше благо, что в новеньком «Пежо» работал кондиционер.
Тот же номер, я его забронировал, те же люди ждали нас в отеле. Дневная жара загнала нас сначала в душ, а потом и в постель.
- Ты не устала, Аннушка, - так я назвал её впервые.
- Я нет, - она сидела на подоконнике нагишом и ела большой персик. Сок его стекал по губам на подбородок, и она не торопилась убрать его.
- Девочка с персиком.
- Смешно. Я, может быть, и осталась девочкой после того, что ты вытворял со мной. Но на Серовскую девицу с её одутловатым лицом я вряд ли похожа.
- Уже почти четыре. Ты пообедать не хочешь?
- За компанию и цыган повесился. Я быстренько приму душ, смою срам прелюбодеяния и пойдем.
Едва мы переступили порог гостиницы, как на нас «набросился» жар перегретого асфальта, каменой кладки домов, металла автомобилей и автобусов. Всё это усугублялось вонью отработанных газов.
- Избавь меня от этого ада земного. Давай остаемся здесь. Думаю, и тут твоё чрево насытиться.
- Оскорбить несчастного русского миллионера можно, где хочешь.
- Так Вы, господин Поспелов, миллионер? – она приблизила лицо так близко, что мои глаза стали невольно косить, - Так почему же мы обитаем, как нищие турки в этом постоялом дворе? – её возмущение было так хорошо сыграно, что я невольно засмущался и уже начал было искать слова в свое оправдание, как она сделала мимолётное движение головой и закрыла мой рот поцелуем.
В ресторане отеля в этот час никого, если не считать пары немцев у окна, не было.Garson, он же халдей, он же половой, он же официант, он же waiter, он же kellner терпеливо стоял у нашего столика, пока Анна изучала винную карту. Я уже выбирал нам закуску.
- Милый, как ты посмотришь на то, что мы сегодня будем пить «Bas – Armanqnac? Baron G.Leg rand » – по слогам прочла название и со значением добавила, - 1960 года.
- Как хочешь, милая. Напиток, что настолько лет старше тебя, должен быть великолепен.
Анна определённо проверяла мальчика, стоявшего рядом на выдержку. Он стоял подобно гвардейцам в медвежьих шапках у Букингемского дворца или нашим – сначала у Мавзолея Ленина, и уж теперь у вечного огня на могиле Неизвестного солдата, и бровью не повёл. Чувствует пройдоха, что ждут его немалые чаевые. Наконец процесс заказа окончен, и мы можем оглядеться. Немцы уже выпили свое пиво, съели свои, как им не надоело, сосиски с капустой и теперь лениво перебрасываясь словами, переваривали то. Изредка издавая странные звуки. Анна, еле сдерживая хохот, уже пила сухое ординарное. Это в правилах таких заведений – графин сухого вина входит в стоимость обслуживания. Сквозь плотно задёрнутые шторы было едва слышен гул города. Париж мог соревноваться с Питером по количеству мостов и музеев, но шуму здесь было поболе.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 59; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!