В котомках растут, подрастают потомки 19 страница
Я наблюдал, как трансформируется облик женщины, ещё три часа изнуряющая своё тело на сцене. Смесь любопытства, потаённого желания и опаски, как бы что не случилось, выползали то в одном движении мускул лица, то в другом. При этом её руки медленно совершали шаманские пассы. Я молчал. Наступила пауза. Секунды идут, сливаясь в минуты.
- Ты пойдёшь?
Вот так, милый друг Коля. Оказывается ты уже не при делах.
- Нет. У меня дела в городе.
- Ты не можешь бросить меня здесь.
- Так какого ляда ты мне задашь идиотские вопросы, - я решил не церемониться, - Хочешь окунуться в омут разврата?
- Зря ты, Никола. У нас заведение приличное.
- Так, что же ты блюститель нравственности помимо меня предлагаешь моей женщине что-то. Что бы там ни было, - мой голос приобрёл оттенки угрозы. Не повышая тона. Анна притихла. Её плечи опустились и глаза пали долу.
- Как знаешь. Я никого обидеть не хотел.
- Не хотел, а обидел.
- Перестаньте. Пошли отсюда. Мне душно.
Всего два часа прошло, как мы вошли в эту неприметную дверь, а как переменилась погода. Что ж! Город, построенный по воле человека, детство которого прошло среди чужеземцев. У которого отец был ярым приверженцем старого уклада жизни, и который всеми силами стремился сочетать не сочетаемое – реформы со старообрядческим обычаями. Все это вызывало у молодого наследник престола отвращение. На берегах Яузы он постигал жизнь в общении с немыми (немцами). От них он взял их порядок и пунктуальность. Его волей и был построен этот город. Он строился не так, как все русские города – вокруг крепости - Кремля или по берегам реки с расходящимися от неё улицами и проулками. Тут прежде чертили линии улиц и проспектов (першпектив), а уж потом застраивали их домами. Однако…
|
|
Небо затянулось тяжёлыми дождевыми облаками, переходящими в тучи. Вот из них и падало нечто. Смесь влаги с изморозью. Гадость.
- Мне холодно, - Анна взяла мою правую руку и прижала её к своей груди. Это было так естественно и откровенно, что я, непроизвольно притянув её к себе, обнял и поцеловал.
Вот и произошло то, что решило всю дальнейшую нашу жизнь. Сколько раз в мою жизнь, кто, медленно втекая, кто, врываясь потоком прорвавшейся через плотину воды, кто облаком ласки и неги обволакивая, входили женщины. Это же было подобно удару молнии. Миг и ты уже без прежнего равновесия чувств и уверенности в собственном рассудке.
|
|
- Ты опять дрожишь, Анна.
- Холодно мне, Коля. Отведи меня туда, где тепло.
В те дни я заканчивал новый проект в центре города. Здание постройки начала XIX века по плану городской администрации было на тендере продано одной инвестиционной кампании. Там работал мой товарищ по общегородскому строительному тресту. Почти шесть лет я в конце девяностых годов прошлого века проработал Главным инженером этого, пожалуй, последнего общестроительного треста, из числа тех, что входили в систему городского строительного комплекса. Андрей Андреевич там же руководил производственно-плановым отделом. Он мне и подсказал, где можно получить выгодный заказ на внутриотделочные работы. Дом был готов к сдаче и стоял в ожидании арендаторов. Одно помещение на первом этаже я оставил за собой. 150 квадратов отделанных «под ключ». Я позаботился даже о том, чтобы в холодильнике «LG Multi Air Flow» было всё чтобы, как говорила одна из моих нимф городских, «можно было прожить в автономке месяц». В те дни, когда мои ребята сдавали объект, мне удалось приобрести по оптовой цене два ящика «Ливизовской» водки.
|
|
- Потерпи. Сейчас возьмём машину. Тут недалеко.
Да, можно было бы дойти туда и пешком, но балеринка была так «утомлена», что о прогулке не могло быть и речи. Тем более, что погода испортилась окончательно.
В том «приюте странников», куда мы приехали через десять минут, было, на удивление, тепло.
- Как хорошо. У кого мы?
- У себя. Тут наш дом.
- Хватил. У меня дом на Сенной площади. Там мама, папа.
О, Боже у неё ещё есть папа с мамой.
В холле я немедля включил электрокамин, устроил Анне около него место, усадил её, укрыв пледом, а сам почапал на пищеблок. Именно так. Предполагалось, что здесь будет устроено что-то вроде частной гостиницы для «VIP». Эксклюзив, так сказать.
На передвижной сервировочный столик последовательно ложились – бутылка водки, упомянутой мною выше, бутылка французского вина, виноград, груши, персики и в довершение вяленый инжир. Последнее для меня.
|
|
Когда я вернулся в холл, то Анна, свернувшись калачиком, к моему удивлению, не спала. Нет! Она читала стихи: Пусть ветер, воя, точно зверь, завалит снегом нашу дверь – я, сидя перед печью, примусь, чтоб время провести, стихи досужие плести на дедовском наречье.
Мои аплодисменты Анна восприняла, как подобает Прима-балерине. Ни один мускул не дрогнул на её порозовевшем лице.
- Кушать подано, Ваше величество королева танца.
- Сколько можно! Пощади, мой суверен.
- Какой я носитель? Так подданный, раб твой. Здесь же всё легкое.
Также легки были и наши соприкосновения.
Всё! Коля ты пропал, - мне показалось, что я сказал это про себя.
- Я тоже пропала. Как я буду танцевать завтра?
- Отдохни. Я пока съезжу на часик, другой по делам.
- Ты не бросишь меня тут? – как малое дитя.
- Теперь, Анечка я с тобой до тех пор, пока ты меня не прогонишь.
Мне, во-первых, действительно надо было до закрытия попасть в Банк. Не оформи я до 22.00 депозит моему кредитору, он завтра выставит такие пени, что впору петлю на шею. Во-вторых, у меня появилась и другая забота. Anxiety and trouble. Это самое, во-вторых, заботы и хлопоты были для меня важнее, пожалуй, первого.
В Банке мне объявили, что мой кредитор пролонгировал срок погашения долга, и я могу жить спокойно ещё неделю. Не стал я задумываться над этим. Разберусь. Время есть.
Цветы, цветы. Вот та мысль, что сидела торчком в голове. И не обычные розы или лилии, или еще какая обыденность.
Шофёру такси я сразу всучил сумму, от которой он стал покладист и услужлив. В оранжерею на Шпалерной мы приехали, когда все служащие и рабочие её уже сидели по своим домам. Но и тот, кто меня встретил, оказался человеком сговорчивым – за баксы он не только открыл цветник, но позволил облазать его вдоль и поперёк. В самом конце я увидал, наконец, то, что мне было нужно. Название того растения с цветком было начертано по латыни, из которой я знал лишь Sic transit Gloria mundi. Может быть, и здесь есть ошибка? Может быть. Чёрт с ним! Я должен иметь именно этот цветок.
Мужичок уже в изрядном подпитии замахал на меня руками. Глаза его округлились, и казалось, готовы выскочить из орбит.
- Ты пойди, посмотри, не лезет ли кто?
Он понял и, взяв из моих рук следующую бумажку с портретом одного из Президентов США, удалился. Я нашёл какой-то мешок и в него упаковал это чудо ботаники. Когда я подошёл к выходу, то Цербер при цветах спал, сидя на полу. Не такая я уж и сволочь, чтобы будить человек.
Такси довело меня до Театральной площади за двадцать минут. Повезло.
Анна лежала на диване. Лицо безмятежное и спокойное чуть порозовело. У меня, старого жуира, что-то повернулось в сознании. Озарение. Удар молнии. Шок. Осторожно пройдя через зал в соседнюю комнату, начал искать, куда бы пристроить моё чудо заморское.
- Куда же ты пропал, - голос Анны был звонок и весел.
На пороге я остановился. Женщина лежала в позе спящей Венеры на картине Джорджоне, но с улыбкой и уже открытыми глазами.
Я смотрел на неё, и меня всё больше наполняло незнакомое ранее чувство. Восхищение и трепет. Так, наверное, надо смотреть на некое тонкое и очень хрупкое изделие из костяного фарфора или тонкого хрусталя. Проходит минута. Другая. На смену этим трепетным чувствам приходит жар страсти.
- Ты что? – Анна смотрела на меня, как смотрели, наверное, женщины с острова Крит на своих рабов, - Не нравлюсь?
Ох, уж эти женщины! Кажется, профи, а туда же. Кокетничает и так глупо. Лежит нагишом перед одетым мужиком и вот – Не нравлюсь.
- А, как ты думаешь? Голая тётка перед здоровым, молодым мужиком. Какие чувства она должна вызывать у него?
- Прости, - Анна рывком натянула на себя плед.
- Здесь спать неудобно. Пошли в спальную.
Было слышно мерное тиканье часов и наше тяжелое дыхание. Лишь иногда, когда мы, чтобы хоть как-то успокоить биение сердец замолкали, через приоткрытое венецианское окно доносились звуки ночного города.
- Ты неутомим. Зверь мой ласковый. Ты изверг неги и страсти. Ты, - на этом её голос пропадал в долгом и горячем поцелуе.
- Ты проводишь меня, - за окном уже небо посветлело, и гул просыпающегося города лился оттуда.
Голос Анны с легкой хрипотцой для меня теперешнего был краше итальянского бельканто.
Я проводил её…Но позже. Тело её было упруго податливо, и отвечало на любое моё движение, как бы под аккомпанемент хорошо темперированного клавира.
- Теперь я определённо опоздаю на репетицию, - и ушла нагишом в ванную.
Хорошо идти по улицам города рядом с женщиной, весь вид которой говорит – вот, идёт прима и самая красивая танцовщица в мире.
- Ты иди, я уже одна дойду.
- Стесняешься?
- Глупо, - ничего не добавила и быстро ушла в сторону канала.
Я не стал смотреть вослед ей. Не хватало мне, как пацану исподтишка наблюдать, как женщина идёт по мокрому асфальту и её ноги разбрызгивают лужи прошедшего ночью дождя. И всё же смотрел и смотрел вожделённо. Шероховатая, крупноячеистая поверхность недавно уложенного почти чёрного асфальта была для неё гладью сценической. Актриса! Перед служебным входом в театр она обернулась. Легкое, подобное взмаху птичьего крыла движение руки в мою сторону. Оно посылала мне обещание скорой встречи и всего, что даст она. Моя Анна.
Я повернулся, и пошёл. Без цели. А, ведь у меня большое дело. Меня ждут люди. Надо вести переговоры, подписывать документы, заключать договоры. Через несколько кварталов моя голова очистилась от чувств и наполнилась рацио.
- Мы заключили договор на сумму, превышающую бюджет муниципалитета средней величины района. Сроки жёсткие. Теперь работать будем круглосуточно, - мои работнички начали шипеть, - А, кто не согласен, у того один выход. Увольнение по собственному желанию.
Притихли. Кому же хочется лишаться таких доходов.
- Ты, Николай Васильевич, открыл рот на крупный кусок. Не подавись, смотри, - я обедал в этот день в наиболее приглянувшемся мне ресторанчике. Мой однокашник Арсен Гаспарян, после института долгое время работал в Тюмени. Нефть дала ему почти все. Достаток, жену, широкий круг знакомств. На долгие годы наши пути разошлись. Но, едва Арсен вернулся в Питер, он разыскал меня.
Он был уже Председателем какого-то холдинга, был вхож во властные кабинеты.
В этот осенний и на удивление погожий день он позвонил мне на один из моих «тайных» мобильных телефонов и предложил вместе отобедать. Как ни странно он назвал этот самый ресторан.
- Там кухня хорошая и ушей нет. Хозяин мой товарищ.
Вот и сидим мы в укромном уголке в ресторане Ашота Врамовича. Хозяина ресторана. Он присел к нам и даже пригубил отличнейшего коньяка. Толстый невероятно, с короткостриженной головой, на носу которой органично сидели очки в тонкой металлической оправе, он был при этом на удивление галантен и велеречив.
Форель была нежна, зелень свежа. Сказал бы с огорода. За узкими, под готику окнами мне был виден и пруд, и окружающие его кусты и берёзы.
- Ты, Арсен, что пугаешь меня.
- Упаси Бог, Коля. Просто мы с тобой друзья, - Арсен был так артистичен, что мне даже стало немного смешно, - не смейся. Я так считаю. Я не из этих. Новых. Добра не помнящих.
- Ты о чём, добрый папа Карло?
- Те сто тысяч меня тогда буквально спасли от смерти.
- Вы, армяне, любите всё преувеличивать. Так уж – от смерти.
- Да, - как он тихо взорвался, - Да! Именно от смерти. Я готов был пустить в своё толстое тело заряд картечи тогда.
- Проехали. Давай лучше есть, пить и наслаждаться жизнью.
Всё было здесь исключительно хорошо. Армянская кухня, напитки, и, конечно, обслуживание.
Арсен с гордостью поведал мне о своей семье. Два сына его учатся в Англии. Жена сама, - Представляешь, Коля, моя Тамарка без моей помощи, открыла салон красоты. У неё своя клиентура.
- Ты её не узнал бы сейчас. Сбросила килограммов десять, и теперь я рядом с ней выгляжу просто ужасно. Купила машину и сама научилась её водить.
Я слушал его и думал, как разны судьбы людей, ранее бывших в близких товарищеских отношениях. Вот он, сидящий против меня успешен во всём. А, Юрка так и не успел вкусить всех прелестей жизни. Забили его до смерти его же бывшие «компаньоны». Мать их в душу!
- Что это, я всё о себе, да о себе. Как ты-то? Жена кто? Дети есть?
- Ни жены, ни детей. Работа для меня и жена, и дети.
- Так нельзя, Коля! – Арсен так искренне был расстроен таким моих семейным положением, что, не глядя, залпом выпил бокал прекраснейшего Каберне.
Не стану же я рассказывать об Анне, о моём, несвойственном мне раньше влечении. Да, и не поймёт он. Всё, что касалось его семьи, он переживал сильно и очень эмоционально. Остальной мир для него поле битвы. Таков он. Нефтепромышленник, мастер интриг и организатор полукриминальных групп.
- Я тебя прошу, - в некотором подпитии говорил Арсен и при этом не забывал отхлёбывать из бокала, - если у тебя что-нибудь, где-нибудь, с кем-нибудь затрётся, звони мне. Перетрём так, что им, - кого он имел в виду, не знаю, - мало не покажется.
- Арсенчик, если и у тебя что случится, звони, - мы дружно рассеялись.
Кто же, кроме Бога, конечно, мог знать в те минуты, что не пройдёт и трёх месяцев, как я услышу в трубке моего служебного телефона – Николай Васильевич, в приёмной Арсен Врамович Гаспарян какой-то. Говорит, Вы знакомы.
- Коля джан, выручай, - Арсен был красен и потен, и всё же без паузы, - налей чего-нибудь. В горле наждак.
Да, истинно пути Господни неисповедимы. Там, в островной Англии, в окружении и при условиях многовековой демократии его сыновья умыкнуты какой-то группой Бенладовцев. Почему они? Армяне из «дикой» России. Дети не столь уж и богатого человека. Во всяком случае его фамилию не найдёшь на страницах «Forbs».
- Сколько и в какие сроки? – не стоит в таком случае разводить антимонии.
Арсен оторвал листок и написал цифру. Кино! Да, и только.
- Такую сумму я при любом раскладе дать не могу, - и, перечеркнув его цифирь, написал вдвое меньшую.
- Ты спасаешь не меня. Моих детей ты спасаешь от смерти.
- Не надо, Арсен лишних слов. Я выпишу чек, и ты сможешь получить эту сумму, буквально не выходя из этого здания.
- Я отдам, верь мне, я отдам, - больше я Арсена не видел, но деньги он мне вернул.
Дела мои были успешны, но, чтобы не попасть в ситуацию толстого армянина, мне приходилось дневать и ночевать на службе. Шла предвыборная кампания в местное законодательное собрание и всё шло на «алтарь» демократии. Как это у них? Чёрные технологии. Чернее некуда.
Единственно, от чего я не отказался, это от хорошего обеда. До того или иного места я шёл пешком и наслаждался городскими пейзажами в ранней осени. Влажный воздух ещё не отягощал моё дыхание. Прохожих я не замечал. Я знал, от них меня искусно ограждали мои мальчики. Я долго выбирал. Выбрал. Все ростом не выше ста семидесяти, весом не более шестидесяти, не броской внешности. Но это были профессионалы. Темнело быстро, но мне было спокойно идти в гуще толпы, иногда задержаться рядом с той или иной витриной. И за столом я не торопился. Звонок мобильного телефона застал меня за чаем с пирожным бизе.
- Ты забыл меня, - голос Анны был спокоен, но я чувствовал в этом спокойствии напряжение испуганной лани. Ещё мгновение и она сорвётся с места и помчится, что есть мочи. Не догонишь.
- Нет. Я не забыл тебя, твои руки, ноги, губы, - она прервала меня.
- Ты, что так до последней косточки будешь меня препарировать? Через три дня я улетаю в Париж. На Дягилевские вечера. Сегодня я ещё могу расслабиться. Присоединишься?
- Встретимся у, - Анна не дала закончить фразы.
- Я хотела бы опять побывать у тебя там, на Театральной площади.
- В шесть вечера я заеду за тобой.
- Не надо. Жди меня у подъезда.
Что же. Жди, так жди. Я не стал выходить из машины и дожидался танцовщицу, прислужницу Терпсихоры, приоткрыв окно и дымя туда сигаретой. В тот момент, когда, как сказал бы пиит, небеса разверзлись и сверху в буквальном смысле упала вода, к подъезду дома, где должно было состояться наше свидание, остановился «Лексус».
Таких машин в городе от силы пяток, отметил я и одновременно стал медленно выкатывать глаза из орбит. Открылась левая задняя дверь и оттуда вышел Ашот, мать его, Врамович. Он под потоком воды, льющейся сверху медленно и важно, подвигая впереди себя своё пузо, обошёл лимузин и открыл уже правую заднюю дверь. Вот она. Анна Петровна Корсакова. Собственной персоной. Прима балерина. Торопящаяся ко мне…Я задумался. Да, просто в койку. Шишь! Не буду я отсиживаться, как крот в земле.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!