ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЦЕННОСТЬ ВОПРОСА 5 страница

Только в процессе практической деятельности мы осознаем суровые границы собственного неведения. Казалось бы, что могут принести большой науке странствия географа-исследователя из пункта А в пункт Б, например, из Корочи в Чернянку, из Грайворона в Красную Яругу, из Прохоровки в Ивню или Корочу? Однако и такое исследование Белгородской области чревато неожиданными если не открытиями, то наблюдениями, которые могут обосновать или, наоборот, опровергнуть административные рекомендации, проекты, планы.

«Почти все люди в России ездят по радиальным путям, связывающим поселения с вышестоящими административными центра-[74]-ми <...>. По тангенциальным направлениям передвигаются только редкие любители туризма и комплексных географических исследований. Но государством управляют не пешеходы с рюкзаками, а пассажиры самолетов и легковых автомобилей. Судьбу российской земли решают те, кто ее не видел» (Знание — сила, 1993,. № 3. — С. 11).

Вспоминается в связи с этим наблюдение В.А. Солоухина: «И вот еще что. Марко Поло, Афанасий Никитин, Крашенинников, Чехов, Гончаров, Чарльз Дарвин, Карамзин, Миклухо-Маклай (не будем продолжать списка) совершили каждый в свое время далекие многомесячные и многолетние путешествия соответственно в Китай, в Индию, на Камчатку, на Сахалин, «а фрегате «Паллада», на корабле «Бигль», в Париж, к папуасам. Каждый из них написал по интересной книге. Мы же, слетав за несколько часов в Якутию, в Хабаровск, даже в Америку, не можем выжать из себя простой газетной заметки» (В.А. Солоухин. Смех за левым плечом // Роман-газета, 1991, № 10. — С. 4).

В процессе собственноручного сбора материала срабатывает афоризм «Находишь всегда то, что не искал». С одной стороны, попадаются неожиданные дополнительные факты, а с другой — даже самые обычные факты приобретают объем. Не плоскостное восприятие материала, когда этот материал поставляют помощники, а объемное восприятие, когда факты добываем мы сами, по­рождает новые повороты в интерпретации проблемы.

Факты надо собирать самому еще по той причине, что лет че­рез десять-двадцать Вы будете учить других сбору фактов.

Профессор Александр Владимирович Бондарко советовал аспирантам-лингвистам, как накапливать материал. Соберете штук двести высказываний с интересующим вас словом — остановитесь, вчитайтесь в каждую карточку, поразмышляйте, попробуйте распределить материал по группам, как подскажут знания и интуиция. Потом опять соберите сколько-то и опять остановитесь, уточните классификацию. Если какая-то группа становится очень-большой, безразмерной — именно эти факты перестаньте накапливать, здесь уже просматривается дурная бесконечность.

Такой умный совет мог дать человек, который сам профессионально работает не вообще с материалом, а с каждой единицей анализа, каждой карточкой. Кстати, говорилось это наперекор распространенному мнению: чем больше у аспиранта карточек, тем лучше.

Утонуть в материале — реальная опасность будущего автора диссертации. Собирать легче, чем размышлять, поэтому надо отводить время и для размышлений. Лев Толстой при энциклопедизме подхода и тщательности изучения всего и вся не разрешал себе затягивать сбор материала. «Дорого не набирать слишком [75] много, не по силам матерьялу, который портится, пылится, вянет, «о не работается» ( т. XIX. — С. 436-437).

Запускать материал в анализ надо по мере сбора, так как сбор бесконечен. Чем больше соберет человек фактов, тем труднее будет засадить себя за первичную их обработку и осмысление, которое в свою очередь должно определять векторы дальнейшего сбора.

Ганс Селье в своей книге приводит любопытное высказывание: никто не верит в гипотезу, кроме того, кто ее выдвинул, но все верят в эксперимент, за исключением того, кто его проводил.

К сбору фактов самое непосредственное отношение имеет эксперимент. Есть науки, целиком строящиеся на эксперименте, такие, как фармакология. По истории и археологии эксперименты не проводились до недавнего времени, но когда взрослым людям предлагают написать сочинение о родине, после чего анализируют, что именно отобрал из своей памяти человек, чем это не эксперимент о восприятии истории (даже через призму истории семьи, как было продемонстрировано в сочинении студентки)?

Когда закладывают в землю ряд материалов и проверяют их целостность через полгода, год, два, четыре года, восемь, шестнадцать лет, тридцать два года, шестьдесят четыре года и сто двадцать восемь лет, чем это не археологическое экспериментирование? Именно такой эксперимент заложили в Глазго в 1960 году, а через 32 года оказалось, что ткани и кожа сохранились сравнительно хорошо, лещина сохранилась лучше дуба.

Всякий эксперимент богат неожиданностями.

Харьковские ученые Г.В. Эйгер и И.А. Рапопорт проверяли зависимость параметров усвоения иностранного языка от качеств личности.

Респондентам предлагался список из шестнадцати характеристик человека (ответственность, умение владеть собой, смелость, скромность, жизнерадостность, целеустремленность и т.п.). Казалось бы, и без эксперимента ясно, что сообразительность, трудолюбие, целеустремленность напрямую влияют на степень усвоения языка.

Неожиданный результат проявился в другом: высокие корреляции были обнаружены у честности и умения ценить красоту. «Что, казалось бы, между ними общего, какая здесь может быть «связь? Однако связь здесь существует... — пишут исследователи, — оба эти качества отражают высокий уровень развития личности, а это — одна из предпосылок успешности любой деятельности, в том числе и учебной...» (Г.В. Эйгер, И.А. Рапопорт. Язык и личность. — Харьков: ХГУ, 1991.—С. 22).

Неожиданность результатов эксперимента дает пищу для раз-[76]-мышлений не только самому экспериментатору, но любому другому ученому, знакомящемуся с ходом эксперимента.

Эксперимент — это заведомое ограничение материала, поэтому надо отдавать себе отчет в том, что в макромасштабах может существенно измениться сам процесс. Эту трудность предвидел П.А. Флоренский, который в письме сыну Мику (Михаилу) писал из концлагеря: «Когда какой-нибудь продукт получается в количестве нескольких граммов, то ряд трудностей и осложнений вовсе не возникает, то они обнаруживаются, как только переходим к десяткам килограммов; а наоборот, при десятках килограммов, когда придумано и устроено соответствующее оборудование, нередко устраняются затруднения, бывшие в лабораторном процессе. Обычно лабораторные работники плохо представляют эту существенную разницу между малым и большим масштабом добычи, но она приводит к новым задачам, нередко не только практически важным, но и теоретически интересным. Естествоиспытателю необходимо знать их, т.к. процессы в природе можно сравнивать скорее с заводским производством громадных размеров, чем с лабораторным опытом» (Знамя, 1991, № 7.—С. 206).

«Эксперимент всегда прав, неправ лишь экспериментатор, толкующий его результаты».

Расскажем случай, описанный в статье доктора биологических наук С.В. Сперанского «Что говорят о нас мыши, или Эффект консервации эффекта» (Знание — сила, 1990, № 11. — С. 38—41).

Сергей Владимирович проводил эксперимент с мышами, результаты опубликовал. Сотрудник Института биофизики в Пущине В.Л. Ратнер повторяет эксперимент — осечка, еще раз, еще... Ученые встречаются в Новосибирске у С.В. Сперанского. Эксперимент ведет Сергей Владимирович. Удача, есть результат! Мыши будто чувствуют личную заинтересованность исследователя и выдают показатели, которых он тайно и радостно ждет. Значит, степень нашего участия, внутренней заинтересованности напрямую сопряжена с результатами? Где мы, там и награда нам?

Проблема чистоты эксперимента, к которой мы сейчас подошли, одна из самых острых проблем методики научного поиска. Эксперимент важно проводить самому исследователю, тогда более точной будет оценка чистоты полученных данных.

Со студентами естественно-географического факультета я решила повторить известный эксперимент психолога Владимира Лефевра, предложив анонимно и кратко (да-нет) ответить на; два вопроса: «Можно ли наказать человека строже, чем он того заслуживает, если это послужит уроком для остальных?», «Можно ли дать ложные показания, чтобы спасти невинного человека от тюрьмы?» Вопросы В. Лефевра, согласимся, талантливые, глубинные и весьма сложные. [77]

Испытуемые не знали, что именно подлежит проверке: если доброта — тогда «да-да», если принципиальность — тогда «нет-нет», но студенты оказались умнее своего преподавателя. Они на всякий случай отвечали «да-нет», «нет-да». Я видела растерянность, попытки заглянуть через плечо и узнать, что же пишут другие. Так почувствовала я неудачу опыта. Мне следовало бы оставить один вопрос из двух и исключить возможность взаимной сверки ответов. Поняла я тогда и другое: если бы опрос провели за меня помощники, я бы приняла результаты за чистую монету, а так остались сомнения.

«Эксперимент всегда прав», поэтому у экспериментатора нередко возникает желание подретушировать упрямую физиономию фактов, хотя бы кое о чем умолчать.

Желание подправить результаты лучше гасить в зародыше. Умный читатель всегда улавливает степень правдивости информации.

Будущих лингвистов в аспирантуре учат, например, следующему. Если при классификации языкового материала все вошло в группы и не осталось таких фактов, которые ни в одну группу «е укладываются, значит автор слукавил, просто-напросто отбросив эти факты. Язык сложнее любой классификации, и то, что нарушает классификацию, желательно не утаивать, а представлять отдельным в конце списком.

В своей книге «Дети и графы. Обучение шестилетних детей математическим понятиям» (Брюссель, Монреаль — Париж, 1968. — М.: Педагогика, 1974) бельгийские ученые Ф. Папи и Ж. Папи ведут речь о том, как посредством схематических рисунков дети усваивают, что такое функция, биекция, сюрьекция, инъекция. В книге много схематических детских рисунков, доказывающих главную мысль: дети абстракций не боятся, и тут же просто рисунок, под которым такое пояснение: «А Даниэль нарисовал зайчика и салют!». Ну что стоило авторам отложить в сторону художество Даниэля, который вместо точек (конфет) и точек (детей) в разных окружностях стал рисовать то, что хотел: салют и зайца! Мальчик явно смазал эксперимент, зато у меня, читателя, родилось самое дорогое чувство — уверенность в правдивости описываемого.

Честность исследователя вызывает столь сильное уважение к его работе, что публикация практически не забывается, а это уже хорошо.

В диссертациях принято указывать, сколько фактов проанализировано, сколько респондентов опрошено, сколько лиц участвовало в констатирующем и обучающем эксперименте, как улучшились показатели с вводом новой методики, или системы упражне-[78]-ний, или системы объяснений[2]. Диссертант думает: скажу правду — скажут: «Мало, для выводов недостаточно, надо еще...». И начинается проставление цифр с потолка, и кончается доверие к диссертациям, авторы которых пишут о миллионах проанализированных словоупотреблений, сотнях обследованных школ, тысячах респондентов. Может быть, начинать потихоньку отказываться от тоталитаризма исследовательских посягательств?

«Лучше горькая правда, чем сладкое вранье», — в один прекрасный день изрекла шестилетняя Даша Журина. Дашеньке хо­рошо говорить такие слова, да и взрослые дяди часто повторяют: «Отрицательный результат в науке тоже результат», но за отрицательный результат степени не присвоят и диплома кандидата наук не дадут. Что остается: подгон под ответ, дописывание нулей в показателях?

Речь идет сейчас не о технических науках, а о гуманитарных. Скажем, дали узкую-преузкую тему «Обогащение речи учащихся глаголами, вводящими прямую речь». Ну чтобы детки в своих сочинениях употребляли не один глагол «говорить / сказать», а множество глаголов (в русском языке глаголов говорения до пятисот. Это «шептать», «ответить», «промолвить», «тараторить», «произнести» и многие другие).

Итак, Вы изучили историю вопроса, составили интереснейшие упражнения, придумали темы сочинений («О чем говорят елочные игрушки?»), провоцирующие использование таких глаголов, а результаты проверочного, итогового эксперимента по сравнению с результатами констатирующего эксперимента... скромны. Детям — это естественно! — необходимо время на осмысление изученного, то самое время, когда зерно в землю брошено, оно где-то там, может быть, и растет, а мы ничего не видим. У испытуемых это время есть, и стимул развития они получили, и, значит, всходы будут, но у диссертанта очень часто времени нет.

Означает ли сказанное, что все впустую? Нет, не означает. Дело сделано, некоторые результаты налицо, предложения аспиранта заслуживают и внимания, и внедрения.

Даже если мне скажут, что диссертант поднажал, дневал и ночевал в школе, возился с детьми, и все его результаты — сущая правда, скачок состоялся, я подумаю: защитится он, уедет [79] к себе, по направлению его исследования с детьми работать будет некому, что тогда останется от результатов? Быстро усвоено — быстро забыто.

Можно ли ценность диссертации напрямую соотносить с результатами обучающего эксперимента? В этом вопросе и научный руководитель, и рецензент, и оппонент должны проявить тонкость и мудрость. В дидактике, методике преподавания, теории воспитания, психологии есть смысл изменить масштаб оценки эксперимента, спокойнее отнестись к первым, может быть, невразумительным, неоднозначным, робким, но честным результатам внедрения новой технологии.

В нашей книге почти нет отсылок, данные из других источников мы приводим полностью, чтобы не вынуждать читателя разыскивать ту или иную информацию, но в конце этой главы сделаем исключение и отошлем читателя к великолепной книге Г. Селье, в которой помимо всего прочего рассказывается...

— о лабораторном неврозе, возникающем у исследователя, когда эксперимент не удается повторить;

— о преимуществах применения простых инструментов и проведения простых экспериментов;

— о несущественных факторах, молчащих маркерах, вводящих в заблуждение;

— о расходящихся кривых «Время—эффект»;

— о пересекающихся кривых «Доза—эффект»;

— об ошибках упущенного контроля (Г. Селье. От мечты к открытию. Как стать ученым. — М.: Прогресс, 1987. — С. 167-169, 228-231, 285-321).

Глава 8

В ЗЕРКАЛЕ СТИЛЯ

 

ОДНАЖДЫ Нилье Бор отдыхал в горах, живя в альпийской хижине, где условия были далеки от санитарных норм. За мытьем посуды Бор как-то заметил: «Наш язык напоминает мне это мытье посуды. У нас грязная вода и грязные полотенца, а мы тем не 'менее хотим сделать посуду чистой. То же самое и с языком. Мы работаем с неясными понятиями, оперируем логикой, пре­делы применения которой неизвестны, но несмотря на все это хотим добиться ясности в понимании природы!» (Знание — сила, 1994, № 9. — С. 31).

Работа над стилем — чрезвычайно ответственный этап в создании научного текста, будь то тезисы, статья, монография, учебник, научно-популярное издание и даже отчет об исследовании.

Стоит ли работать над стилем? Кто ответствен за стиль: автор или редактор? Каковы главные -недостатки стиля современной научной продукции? Как избежать их начинающему исследователю? Как совершенствовать индивидуальный стиль, добиваясь его безупречности и неповторимости?

Первый вопрос «Стоит ли работать над стилем?» звучит отнюдь не риторически. Стиль — зеркало, отражающее лицо автора. Замутненность зеркала-стиля, равно как скучная или заумная фи­зиономия, в нем проступающая, не привлекут потенциальных читателей.

Если художники слова: поэты, писатели — готовы спорить, горячо доказывая издателям своих книг важность именно данного слова в данном контексте, то ученые подчас напрочь уходят от всякой полемики, перекладывая заботу о стиле на плечи литературного редактора.

Передача редакторской правки в чужие руки более характерна для лиц технических специальностей, нежели для ученых гуманитарного профиля. Вместе с тем наблюдается любопытная картина: стиль естественнонаучных и технических публикаций часто прозрачнее, яснее и интереснее стиля некоторых гуманитарных изданий. К этой ситуации мы еще вернемся, а пока подчерк- [81]-нем, что забота о стиле — священная обязанность ученого, та самая игра, которая стоит свеч, потому что стиль не просто зеркало Вашей души и сути, добросовестности и оригинальности, стиль — реклама Ваших идей, гарант их будущего внедрения.

Для начинающего ученого стиль первой публикации, первого публичного выступления — это возможность впервые показать качество, форму, степень зрелости своих мыслей, возможность заслужить славу человека, интересно пишущего, интересно выступающего, наконец, возможность запомниться кому-либо. Как экстрадный певец переживает за выразительность первого своего рекламного ролика, так же начинающему ученому следует размышлять над формой первой публикации, первого самостоятельного отчета. В «Курсе для высшего управленческого персонала» {М.: Экономика, 1970) дается такой совет подчиненным: «Старайтесь сделать уникальными свои обычные доклады».

Стиль не главное, не стоит стараний? Попробуйте сказать молодой женщине, что одежда не главное, попробуйте сами прийти на работу плохо одетыми! Не нами сказано: стиль — одежда мыслей. Сравнение яркое, хотя и не очень точное. И стиль, и одежду вернее уподоблять зеркалу. Одежда — зеркало человека. Стиль — зеркало мыслей. «Мысль меняется в зависимости от слов, которые ее выражают» (Паскаль).

Подыскивая более точное слово, мы, во-первых, проявляем нравственное отношение к мысли, добиваясь ясности и адекватности выражения; в-о-вторых, мы экспериментируем с мыслью, проявляя эвристическое к ней отношение. Муки слова при этом могут обернуться микрооткрытием, минидогадкой, ответвлением мысли. Так стоит ли работать над стилем?

Подхожу к доценту филологу, прошу исправить в тезисах неточное слово. «А зачем? Кто их будет читать?». Ошибаетесь, господа. Кто-нибудь да прочтет. Вы об этом скорее всего не узнаете, но старательность самоценна, старательность всегда имеет смысл даже при написании тезисов и отчетов.

О том, что написанное будет прочтено и зачтено в пользу или не в пользу автора, будем помнить всегда, садясь за письменный стол.

В 1972 году в сборнике тезисов Герценовских чтений были опубликованы мои наблюдения над сравнительными конструкциями типа «Не няня, а золото». Тезисам предпослала я длинный неуклюжий заголовок «Сказуемостная группа «не А, а В» и ее возможности выражения оценочного смысла». Тогда же подумалось: ну уж эту работу никто не прочитает.

Прошло два года, и вот в Белгороде известный синтаксист В.Н. Перетрухин, писавший тогда монографию по однородным [82] членам предложения, вдруг попросил меня дать почитать те самые тезисы.

Это был гром средь ясного неба (приятный, однако, гром)! Я убедилась, во-первых, что такое добросовестность исследователя, не пропускающего по своей теме даже столь мелкой публикации. Во-вторых, я поняла, что судьба творческих работ подчас непредсказуема и процентов на восемьдесят неизвестна самому автору. Очень может быть, что они кому-то пригодятся для развития идеи, а значит, есть смысл в усердии и стилистической шлифовке. Валентину Николаевичу подарила я тогда и сборник тезисов, и еще один сборник, где только что была опубликована статья «Сравнение через отрицание», посвященная тем же синтаксическим конструкциям (тезисы всегда способны перерастать в нечто большее).

Читать Вас будут, поэтому еще раз спросите себя, стоит ли работать над стилем?

С художественным текстом ясно: там стиль — мерило таланта. В научном тексте главное, конечно, мысль, идея, гипотеза. Так оно и бывает... при условии, что стиль хорош. Если же автору не до стиля, его мысли, идеи также будут казаться недозрелыми, сырыми, сомнительными. Не уважая стиль, мы не уважаем мысль. Пренебрегая стилем, раним содержание. Так стоит ли тратить время на шлифовку стиля?

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!