Северо-Кавказский федеральный университет
Ставрополь, Россия
СТРУКТУРА ДИСКУРСА КАК КОГНИТИВНО-
КОММУНИКАТИВНОГО ФЕНОМЕНА
Рассматривается система корреляций: трихотомия язык – текст – дискурс = дихотомия язык – речь, соотношения: инвентарь (язык) – произведение (текст) – грамматика (дискурс) или же средство (язык) – форма (текст) – способ (дискурс). Показано, что без опоры на понятие дискурса невозможно адекватное разрешение традиционной лингвистической проблематики.
Ключевые слова: дискурс, дискурс анализ, когнитивное пространство, субъект.
Многозначность содержания понятия дискурс в силу сложности определения предмета исследования или же из-за принадлежности к разным лингвистическим традициям сохраняется до настоящего времени. Между тем, как отмечает П. Серио, вопрос о дискурсе является узловым пунктом в определении соотношений между языком, историей и субъектом [11, с. 556].
Две стороны речи – процессуальная и материальная – послужили основанием для современных трактовок дискурса и создания для определения его содержания приватных оппозиций дискурс – текст и дискурс – речевая деятельность. При этом понятие речи, подобно двуликому Янусу, оказалось таким же коварным, так как исследователи, выбирающие в качестве исходного пункта построения своих концепций одно из данных понятий, неизбежно упускают из виду второе, столь же существенное для понимания дискурса. В результате дискурс сводится либо к тексту, в том или ином модусе его существования, либо собственно к процессу общения.
|
|
|
Большинство современных концепций дискурса (прежде всего зарубежных) в своих построениях исходят из понятия текста. Представляя французскую школу Анализа дискурса, Патрик Серио приводит следующее определение: «… дискурс – это высказывание, рассматриваемое с точки зрения дискурсного механизма, который им управляет. Таким образом, взгляд на текст с позиции его структурирования «в языке» определяет данный текст как высказывание; лингвистическое исследование условий производства текста определяет его как "дискурс"» [11, с. 550]. Соответственно, предмет исследования в школе Анализа дискурса составляют тексты, во-первых, произведенные в институциональных рамках, которые накладывают сильные ограничения на акты высказывания, и, во-вторых, наделенные исторической, социальной, интеллектуальной направленностью [11, с. 551]. Приблизительно в таком же ключе трактует дискурс и Ю.С. Степанов: «… дискурс – это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс реально существует не в виде своей «грамматики» и своего «лексикона», как язык просто. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, – в конечном счете – особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила синонимичных замен, свои правила истинности, свой этикет. Это – «возможный (альтернативный) мир» в полном смысле этого логико-философского термина» [12, с. 44–45]. В этой связи надо заметить, что, на наш взгляд, «особая социальная данность» присуща любому тексту. Что же касается «особого мира», встающего за каждым текстом, то в такой формулировке не ясно, чье это свойство: текста или все-таки дискурса.
|
|
|
Если в трактовках дискурса Ю.С. Степанова и Н.Д. Арутюновой [2, с. 136–137].происходит, по сути, отчуждение текста от его создателя – человека, так как именно текст выступает точкой отчета в исследовании дискурса, то во французской школе Анализа дискурса субъект речи превращается в функцию, происходит его «стирание», поскольку «статус субъекта высказывания определяется той дискурсной формацией (совокупность текстов одного или нескольких жанров, указывающих в социальном плане на определенную идентичность, исторически очерчиваемую, в процессе высказывания – Г.М.), в которую он попадает» [11, с. 552]. Как следствие данного положения и здесь текст предстает в качестве самодостаточной сущности, а определенный корпус текстов – частью признанного социального института, диктующего условия актов высказывания. Можно утверждать, что многие современные трактовки дискурса приводят либо к подмене терминов в определении сторон речи: речевая деятельность – дискурс (вместо текста), либо сведению многообразия феномена речи к речевому произведению (тому же тексту). Конечно же, подобные интерпретации существенно развивают имеющиеся у каждого исследователя интуитивные представления о дискурсе как о чем-то особенном, отличном от «просто текста». Они не ограничиваются одной лишь его лингвистической данностью, а включают текст в социальный, культурный и ментальный контекст, раскрывают значимость при создании и понимании текста, его связей с «внешней» жизнью определенного социума и «внутренней» жизнью каждого индивида как условиями, определяющими его специфику: «Ограничением при производстве дискурса является все то, что помимо языка делает некий дискурс определенным дискурсом, имеется в виду формирующая дискурс социально-историческая ткань» [11, с. 558]. Между тем, как отмечал А.А. Леонтьев, «функции высказывания и целого текста связаны не просто с речевой деятельностью того или иного конкретного говорящего в той или иной конкретной ситуации, а с внутренней организацией процесса общения, понимаемого как одна из сторон социального взаимодействия людей» [7, с. 221]. Результат речевой деятельности предполагает реализацию ее цели, которая состоит не в создании текста, но в достижении взаимопонимания. Текст же является территорией взаимодействия говорящего и слушающего, как раз и обеспечивающей возможность обратной связи, на основе которой протекает речевое взаимодействие. Так, для слушающего / читающего действительным предметом восприятия «является не текст как лингвистическая данность, а содержание текста в широком смысле, т.е. то в его содержании, что существенно для дальнейшего использования в «большой» деятельности. Это могут быть цель или мотив коммуникатора, содержание, цель и условия деятельности общения или другой деятельности, опосредованной данным текстом» [7, с. 242]. Именно поэтому никак нельзя исключать текст из характеристики речевого поведения, тем более что поведение – это образ действий, модель их осуществления, система взаимосвязанных поступков. Текст в таком случае не только последовательность речевых действий, поступков, но и посредник в деятельности общения: «… исходный смысл, закладываемый в текст его автором, передается через значения используемых слов, которые дважды выступают в роли медиаторов пятичленной связи «автор – проекция текста – тело текста – проекция текста – читатель», при этом означивание и спонтанная интерпретация протекают на базе личностного опыта и связанных с ним переживаний разных людей» [6, с. 71]. Не говорение / письмо и слушание / чтение являются видами речевой деятельности, но означивание и интерпретация в целях взаимодействия людей составляют ее: «В сущности слово является двусторонним актом. Оно в равной степени определяется как тем, чье оно, так и тем, для кого оно. Всякое слово выражает «одного» в отношении к «другому»» [3, с. 420]. Таким образом, дискурс не просто последовательность речевых актов, не сам «поток речевого поведения», а социально определенный вид (модель) речевого поведения, необходимым компонентом которого является текст как область взаимодействия в речевом общении.
|
|
|
|
|
|
Безусловно, практически все интерпретаторы дискурса не только утверждают значимость когнитивной составляющей процесса общения, но и обосновывают необходимость анализа текста как со стороны его содержания, так и со стороны способа его речевой организации, причем в их единстве. То или иное содержание обязательно предстает в тексте не только отражением формы речевого акта, но и отображением коммуникативной операции, или дискурсивной процедуры, поскольку в процессе общения знание не просто «передается», но и выступает в качестве тезиса, аргумента, доказательства, оценки, прогноза, вердикта, предположения, сомнения и т.д. Все это, на наш взгляд, очень важно для правильной интерпретации текста, однако сводить анализ дискурса только к внутренней организации текста как связного изложения содержания («рациональный способ передачи знания») – значит полностью игнорировать третью сторону соотношения, определяющего сущность дискурса, – идеологию как социальную действительность определенного социума в некий исторический период: «Действительной реальностью языка-речи является не абстрактная система языковых форм и не изолированное монологическое высказывание и не психофизиологический акт его осуществления, а социальное событие речевого взаимодействия, осуществляемого высказыванием и высказываниями» [3, с. 429]. Можно только удивляться проницательности и интуиции М.М. Бахтина, который еще в 20-х годах прошлого столетия «действительную реальность языка-речи» (а так иногда в наше время определяется дискурс) отграничил от языка как системы форм, от текста как отдельного и изолированного речевого произведения и, наконец, от текущего потока речевого поведения как психофизиологических процессов говорения, письма, слушания и чтения.
Позиция М.М. Бахтина позволяет, по нашему мнению, в определении дискурса исходить не из формулы Ф. де Соссюра речевая деятельность = язык + речь, а опираться на триаду Л.В. Щербы «язык – речь (речевая деятельность) – языковой материал (тексты)» в ее отношении к социальному человеку как субъекту. Ведь именно человек использует языковую систему при создании текстов в процессе речевой деятельности. Социальное же событие, по мнению М.М. Бахтина, есть необходимое условие речевого общения: «В этой своей конкретной связи с ситуацией речевое общение всегда сопровождается социальными актами неречевого характера (трудовыми актами, символическими актами ритуала, церемонии и пр.), являясь часто только их дополнением и неся лишь служебную роль» [3, с. 439].
Именно поэтому плодотворной попыткой выявления специфики дискурса предстают рассуждения Н.Ф. Алефиренко, который отмечает, что как коммуникативное событие дискурс – это сплав языковой формы, знаний и коммуникативно-прагматической ситуации. В то же время, образуя своеобразное семантическое единство, дискурс, безусловно, является лингвокультурным образованием. Но в отличие от речевых актов и текста в его традиционном толковании (последовательная цепочка высказываний), дискурс – это все же социальная деятельность людей, в рамках которой ведущая роль принадлежит когнитивным пространствам общающихся, где сфокусированы различные особенности их внутренних миров, находящие отображение в этой деятельности [1, с. 101-102]. Отсюда следует, что «дискурс – коммуникативно-прагматическое событие социокультурного характера» [1, с. 104]. Пожалуй, учитывая указанную роль когнитивных пространств общающихся, дискурс следовало бы определить как коммуникативно-когнитивное событие социокультурного характера. По сути, об этом же писал и М.М. Бахтин, правда, без использования термина дискурс: «Ситуация и аудитория заставляют внутреннюю речь актуализироваться в определенное внешнее выражение, которое непосредственно включено в невысказанный жизненный контекст, выполняется в нем действием, поступком или словесным ответом других участников высказывания» [3, с. 431]. Явно перекликается данное положение М.М. Бахтина и с целеустановкой французской школы Анализа дискурса на исследование «невысказываемого» (l’indicible), т.е. на «социально-историческую ткань» [11, с. 558].
Безусловно, три «проявления» языка – это научная абстракция, т.к. в действительности, в человеческой деятельности, они слиты, выступают в единстве и невозможны по отдельности. Тем не менее такая аспектизация позволяет не только описать феномен языка более корректно, но и учитывать язык в действии, язык как энергейю. Соссюровское le langage при этом понимается как языковое, т.е. связанное с деятельностью, опосредованной языком как семиотической системой. Речь, соответственно, может реализовываться в виде определенных жизнью человека дискурсов, которые систематизируются по сферам человеческой жизни, где используется речь как форма общения (институциональные дискурсы – научный, политический, военный и т.п.), по целям коммуникации (интенциональные дискурсы – дискурс угрозы, конфликтный, пропагандистский и т.п.), по личности (как дискурсивная практика – дискурс Пушкина, Достоевского, Маяковского и т.д.), по совокупности порожденных текстов (как дискурсная формация – дискурс символизма, дискурс постмодерна и т.п.), а также по другим основаниям: времени (советский, постсоветский и т.п.) и многим другим, определенным задачами исследования.
Соотношение язык – текст – дискурс, на наш взгляд, не только продуктивно в понимании феномена языка, но и вполне коррелирует с дихотомией язык – речь и достаточно корректно может быть представлено в других соотношениях, соответственно: инвентарь (язык) – произведение (текст) – грамматика (дискурс) или же средство (язык) – форма (текст) – способ (дискурс), предназначенных для решения поставленных иначе задач. Как бы мы ни рассматривали дискурс – как текст, актуализированный в определенных условиях, либо как речевую практику человека или сам речевой поток – становится очевидным, что главное, в первую очередь обусловливающее специфику дискурса, – его социальная и идеологическая природа, предопределенная утвердившимися типами речевого взаимодействия членов какого-либо коллектива. Существующие трактовки дискурса как «от текста», так и «от речевого общения» – это, на наш взгляд, прежде всего отображение методических установок и теоретических подходов к анализу данного феномена (напомним, в Анализе дискурса это заявлено открыто). В любом случае не дискурс является «произвольным фрагментом текста», как это представлено в одной из самых полных дефиниций дискурса, данной В.З. Демьянковым [5, с. 7], но наоборот, ведь даже книга, т.е. «печатное речевое выступление, также является элементом речевого общения» [3, с. 429]. Дискурс не просто вид речевой коммуникации, обусловленной, по Ю. Хабермасу, критическим рассмотрением ценностей и норм социальной жизни, в котором актуализируются определенные коммуникативные стратегии [13, с. 571-606]., или, по Т.А. ван Дейку, «контекстуальные макростратегии» [4, с. 57-58].
Обобщая все точки зрения на дискурс, можно сформулировать следующее определение: дискурс – это общепринятый тип когнитивно-коммуникативного поведения субъекта в какой-либо сфере человеческой деятельности, детерминированный социально-историческими условиями, а также утвердившимися стереотипами организации и интерпретации текстов как компонентов, составляющих и отображающих его специфику.
Схематически дискурс можно представить следующим образом (см. Рис. 1):
Рис. 1.
Дискурс не просто поток речевого общения как одной из сторон социального взаимодействия, но речевое поведение субъекта идеологии, ограниченное в своем проявлении конкретными обстоятельствами жизни человека в определенном социуме в хронологически очерченных рамках этапа его развития. По отношению к речевому общению дискурс предстает как социально детерминированный тип его осуществления, соответственно, речевая деятельность как способ осуществления, текст как форма осуществления (внешнее выражение речевого общения в языковом коде), а язык как средство (орудие для осуществления этой деятельности).
При построении теоретической модели дискурса как типа осуществления речевого общения в качестве компонентов ее структуры, действительно, можно выделить факторы, определяющие специфику речевого поведения человека, и факторы, отображающие эту специфику. К компонентам модели дискурса, определяющим «внешний» контекст речевого общения, относятся традиционно выделяемые «сцена действия» и «участники». При этом «сцена действия» характеризует среду, в которой осуществляется речевое взаимодействие, и определяет, зачем оно происходит. Компонент «участники» отвечает на вопрос: кто совершает речевое взаимодействие, и характеризует субъектов речевого общения в социальном плане. «Внутренний» контекст социального события речевого общения составляет компонент, определяющий, что является его содержанием, и характеризующий особенности когнитивных пространств взаимодействующих людей. Необходимой составляющей структуры дискурса, отображающей его обусловленность от социокультурного контекста (внешнего и внутреннего), предстает форма осуществления речевого общения – текст, отвечающий на вопрос, как воплощается определенный тип речевого поведения в зависимости от «социально-исторической ткани».
В каждом из четырех компонентов структуры дискурса, в свою очередь, можно выделить составляющие их элементы, «лингвистическое описание» которых и является релевантным при раскрытии сущности дискурса. Так, компонент «Среда» включает следующие характеристики: а) тип социального события; б) цель социального события (функция, в иной классификации); в) социально-идеологические условия (например, социальные запреты и табу, применение санкций к их нарушителям); г) обстановка (время, место, причина и другие обстоятельства). Компонент «Социальный субъект» (субъект идеологии) составляют характеристики: а) социальный статус; б) ролевые отношения; в) социальная активность участников; г) их личные отношения. Компонент «Содержание» раскрывает внутренний контекст речевого поведения субъекта по следующим параметрам: а) интенции и цели в коммуникации (см., например, Манаенко С.А. 2006; 2007); б) затрагиваемые мировоззренческие позиции; в) общий фонд знаний (степень компетенции); г) знание правил, норм и стереотипов коммуникации, а также имеющиеся навыки речевого общения. «Текст» как компонент структуры дискурса, отображающий его специфику как типа речевого поведения, воплощается в определенной форме и характеризуется; а) темой речевого общения; б) отнесенностью к какому-либо речевому жанру; в) композиционным построением высказываний и последовательностью как коммуникативных операций, так и речевых актов; г) спецификой отбираемых языковых средств для речевого взаимодействия (см.: Манаенко Г.Н. 2004).
Конечно, компонент структуры дискурса «Текст» (совокупность текстов как дискурсная формация) не только отображает его специфику, но и воздействует на соответствующий тип речевого поведения социального субъекта. Однако это лишь обратное влияние, не имеющее тотального характера, вопреки мнению последователей французской традиции анализа дискурса, поскольку человек, хотя и имеет достаточно отчетливые представления о правилах отбора языковых средств и построения текста, относящегося к определенному дискурсу, тем не менее сам выбирает манеру речевого общения, либо подчиняясь принятому в данном обществе в этот исторический период дискурсу, либо разрушая его.
В целом же предлагаемое понимание дискурса и представленная модель его структуры показывают, почему именно текст в различных школах и направлениях анализа дискурса естественно выступает в качестве наиболее удобного объекта исследования, действительно позволяющего вскрыть сущность данного феномена. Кстати, именно это и объясняет либо смешение дискурса и текста, либо частую подмену одного другим.
Так, несмотря на заявление о том, что в школе Анализа дискурса предметом исследования являются тексты, дальнейшее изложение П. Серио данной концепции убеждает, что тексты здесь не предмет, а объект исследования. (Возможно, такое «положение дел» объясняется либо неточностью в переводе, либо отсутствием во французской традиции разграничения объекта и предмета исследования). Предмет исследования здесь определен достаточно ясно – лингвистическое исследование условий производства текста [11, с. 550]. И именно поэтому французские ученые пришли к очень сильному положению о том, что семантика языковых выражений не выводится только из лингвистики как науки о языке (внутренней лингвистики): «Связь, которая существует между «значениями», присущими данному тексту, и социально-историческими условиями возникновения этого текста, является отнюдь не второстепенной, а составляющей сами эти значения» [11, с. 560]. Приведенное высказывание М. Пешё не только определяет предметную область сравнительно новой лингвистической дисциплины – Анализа дискурса (дискурс-анализа), но и доказывает, что без опоры на понятие дискурса невозможно адекватное разрешение традиционной лингвистической проблематики.
Библиографический список
1. Алефиренко Н.Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания, культуры. М., 2002.
2. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
3. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка // М.М. Бахтин (под маской). М., 2000.
4. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.
5. Демьянков В.З. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста // Методы анализа текста. М., 1982. Вып. 2. Тетради новых терминов, 39.
6. Залевская А.А. Некоторые проблемы теории понимания текста // Вопросы языкознания. 2002. №3.
7. Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии: избранные психологические труды. М., 2001.
8. Манаенко Г.Н. Функционирование осложненного предложения в публицистическом тексте: информационно-дискурсивный подход: автореф. дисс. … д-ра филол. наук. Ростов-на-Дону, 2004.
9. Манаенко С.А. Комментарий в аналитическом публицистическом тексте: роль дискурсивных слов // Язык. Текст. Дискурс. 2006. № 4.
10. Манаенко С.А. Непрямое выражение интенций в публицистическом дискурсе // Язык. Текст. Дискурс. 2007. № 5.
11. Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: антология. М., 2001.
12. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип причинности // Язык и наука конца ХХ века: сб. статей. М., 1995.
13. Habermas J. Erläuterungen zum Begriff des kommunikativen Handelns // Vorstudien und Ergänzungen zur Theorie des kommunikativen Handelns. 3. Aufl. Frankfurt a. M., 1989.
С.А. Мызников
Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!