Судьбы теории Талкотта Парсонса в России 17 страница
Взгляды Парсонса менялись — здесь я согласен с Леонидом Александровичем. Работа «Структура социального действия» имеет большое значение как историко-социологическая работа, но она никак не выражает его взглядов по наиболее крупным и важным проблемам, которые сформировались у него в 60—70-е годы. Это разные эпохи, разные подходы. Ясно, что в 37-м году он не мог ничего писать по поводу мировых проблем развития. Там этого и нет. А здесь он как бы дает наиболее полное в современной социологической литературе — из того, что мне известно, — представление исторического процесса. В этих двух работах. Они связаны друг с другом, хотя пять лет между ними лежит. Но «Общества» — это как бы первая часть, а «Система современных обществ» — это вторая часть одной и той же работы. Он дает взгляд социолога-теоретика на исторический процесс человеческой цивилизации, то, что сделано было, скажем, Энгельсом в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Это уровень макросоциологии.
То есть на первом и на втором этапе он работал в терминах структуры, а на третьем перешел к рассмотрению вопросов генезиса?
А. Здравомыслов. Да, совершенно верно. Это разработка неоэволюционного подхода. Этот период можно характеризовать и как обращение к неоэволюционизму. Здесь на первый план выступает новый схематизм, предложенный Парсонсом для анализа процессов социальных изменений. В первых работах он, рассматривая эту проблематику, ограничивался весьма общими соображениями об экзогенных и эндогенных факторах развития и о невозможности решить проблему курицы и яйца, то есть что было раньше — факторы материальные, экономические или идеальные, ценностные. А в последних работах он идет гораздо дальше. Скажу о схематизме, без которого нельзя понять его теорию современного общества. Парсонс выдвигает четыре важных аналитических категории, с помощью которых он пытается осмыслить фазы развития социального организма. Во-первых, это дифференциация, во-вторых, возрастание адаптивной способности, в-третьих, включение, в-четвертых, ценностная генерализация (обобщение). Он рассматривает в этих двух книгах, в особенности во второй, целый ряд принципиальных вопросов, касающихся понимания исторического процесса вообще и становления и динамики современного общества в частности. Мне кажется, одна из главных идей заключается в том, что мощным стимулом развития общества стало отделение культуры от политики (дифференциация). Парсонс придает особое значение в культурном процессе изобретению письменности. Не менее важное значение имело формулирование норм нравственного поведения, известных библейских заповедей — не убий, не укради и так далее.
|
|
Парсонс считает, что западноевропейская культура выросла из Двух «произрастающих» обществ — из древнего Израиля и древней Греции. Именно там совершился этот процесс дифференциации — отделение культуры от общества и от политической его организации Иные древние цивилизации исчезли, не оставив следов, поскольку там культурные нормы были вплетены в иные — политические или ритуальные — формы общественной жизни. Вместе с гибелью государства в результате, скажем, нашествия гибла и цивилизация в целом. А в древних Израиле и Греции образовались такие области культурной деятельности, как философия, искусство (в том числе театр) и религия. Именно эти сферы и составляют культуру. В их рамках ценностные системы приобретают самостоятельное значение, которое может быть усвоено безотносительно к конкретным способам экономической и политической организации обществ. Культурное наследие «произрастающих» обществ сохранилось и обеспечило более высокую адаптивную способность последующих социальных систем, несмотря на то, что политические формы оказались разрушенными.
|
|
Эволюционные процессы в европейских обществах, по Парсонсу, связаны с усложнением дифференциации. Наиболее характерным для становления современных обществ было отделение религии от церкви, государства от права, политики от экономики. Поэтому для понимания европейской истории решающее значение имеет не столько осмысление классовых конфликтов, сколько осознание усложнения профессиональных структур. Вместе с тем Парсонс уделяет большое внимание становлению рыночных отношений в европейских странах, проблемам образования, демократизации и усвоению гражданских прав, перспективам взаимодействия обществ, организованных на основе разных принципов.
|
|
А. Хараш. Если бы я сейчас переводил Парсонса, я бы по-другому перевел, конечно. Это настолько сложный текст. Не то что совсем по-другому, но во всяком случае это неисчерпаемо. Понимаете, через десять лет еще по-другому перевел бы. Неисчерпаемый автор. И я уверен, что, сколько раз прочту, столько раз и уловлю новые оттенки, несмотря на строгость его, академизм, скрупулезность.
А кому и чему может послужить книга его работ? Я думаю, что сейчас в связи с реформой преподавания в вузах такая книга совершенно необходима. Я бы ее просто распространял на социологических факультетах, на философском, на факультете психологии, в пединститутах. Для студентов. И добивался бы каким-то образом, чтобы она была включена в программу, по крайней мере факультативно. Это развитие культуры социологического мышления. Кстати, она нужна и политикам, здесь я полностью согласен. У нас такие ляпы делают наши замечательные депутаты. Им какой-то ликбез с использованием Парсонса был бы как бальзам.
|
|
С. Белановский. Я боюсь, что его не будут читать. Потому что здесь сработает весь комплекс факторов, который я испытал на самом себе. Начнем с того, что это очень сложные тексты. Они становятся более понятны в контексте чтения работ предыдущего поколения. Но
работы предыдущего поколения тоже сложны, хотя и в несколько ином смысле, там менее сложная логика, но зато они упорядочены хуже. Поэтому нужны годы напряженной работы, на первый взгляд, бесполезной: вживания, освоения всего этого материала, чего у нас нет. Нет даже учителей, нет людей, которые как-то направили бы в этом отношении учащуюся молодежь. Это одна сторона дела.
И вообще в изучении социологии есть как бы принцип триангуляции — не пользуйтесь одним методом, а сочетайте разные. Когда я изучал английский язык, нам говорили, что есть разные входы в сознание: есть чтение, есть восприятие на слух, есть говорение. Эти методы надо сочетать. Ставка на какой-то один менее эффективна, чем их сочетание. В социологии то же самое. Что должно быть в научном обороте? Должны быть первоисточники, по крайней мере некоторый набор классических трудов должен быть обязательно, без этого ничего не выйдет, я глубоко убежден. Я сейчас объясню почему. Причем как труды первого поколения, европейская школа, так и американская, обязательно. Достаточно хороший, представительный набор должен быть.
Теперь, нынешние издатели, если взять добросовестную их часть, говорят примерно так: поскольку даже самых известных классических имен очень много и нам всех не издать, по крайней мере сразу, то мы сначала сделаем по-другому. Мы дадим какие-то изложения, обзоры, ну а там как Бог даст. Кстати, эти изложения, эти эрзацы начали печатать еще в 70-е годы, а цензура в конце 70-х годов уже ослабела. Но такие изложения для образования ничего не дают. Я на этом настаиваю весьма категорически. Причины, может быть, мне самому понятны не до конца.
Опять же, я не против изложений, во всяком случае хороших. Я хочу привести пример из собственного опыта. Я читал Мангейма. Поначалу там шли чрезвычайно интересные для меня вещи, и я центральную мысль могу воспроизвести по памяти почти буквально: люди мыслят не индивидуально, а в тех формах, которые заданы обществом. И эти формы мышления мы называем идеологией. Здесь индивид — часть чего-то более общего, целого, чисто социологический подход. Дальше я читал, читал — не идет. Я должен сказать, что книга плохо упорядочена по логике. И это не только мое мнение. Но все-таки, видимо, зря я ее не дочитал. У меня сложилось впечатление, что у Мангейма очень сильное введение, а дальше он как-то разбросался и перестал быть интересным. Но затем, уже много лет спустя, у нас были изданы словари: по современной западной социологии и по современной западной философии. Словарь по философии сильнее социологического, хотя и социологический тоже неплох. Впрочем, я думаю, что социологический словарь во многом списывался с западных словарей. Философский, я считаю, получился более самостоятельным. Вообще наша философская школа более живая, более самостоятельная, хотя, может быть, она гибнет сейчас под действием экономического кризиса. И вот я прочел в одном из этих словарей, что Мангейм разделяет понятия идеологии и утопии по следующему признаку: идеология — это некоторое коллективное представление господствующего класса, а утопия — это некие ментальные феномены классов угнетенных или по крайней мере нижестоящих, которые можно рассматривать как адаптационные явления. Психические адаптационные явления, но становящиеся коллективными. Я бы сказал, что эта мысль не такая уж и плохая. Кстати, если почитать автобиографию Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», там эти явления, которые Мангейм теоретически описал, довольно ярко проиллюстрированы. То есть то, что я счел недостойным внимания, оказалось не таким уж и глупым. И почерпнул я это из словаря. Понятно, что словари дают некоторые отдистиллированные трактовки. Одному человеку их трудно отследить, но они от дистиллированы некоторым научным сообществом, это — коллективный продукт. Там есть какая-то экстракция, я не знаю, как это назвать, некоторая наиболее очевидная трактовка автора. С акцентами. Если словарь хороший, то там хорошо расставлены акценты. Исключительно полезная литература. Но если бы я не читал (хотя и не до конца) самого Мангейма, я бы и эту статью в словаре не понял.
Тут возникает вопрос: что первично? Есть разные жанры. Есть учебник. Есть словарь. Есть собственно фундаментальные труды. Есть в промежутке какие-то изложения, компиляционные работы, может быть, осмысление. Вообще говоря, между ними существует некоторая функциональная дополнительность. Если говорить о совсем молодых людях, наверное, лучше начинать с учебников, чтобы они хотя бы понимали слова, которые читают. Но наступает момент в развитии ученого, в том числе социолога, когда мимо классических трудов ему не пройти. И этот момент должен наступить достаточно рано. Едва ли не предельный возраст, может быть, 25 лет. Я говорю о начале процесса. Потому что вырисовывается такая последовательность: сначала, наверное, все-таки понятийный аппарат. Книга Щепаньского, кстати, идеальна в этом смысле. Замечательная книга. Возможны и другие в этом же жанре. Может быть, какие-то учебники, не знаю. Я пока не видел хорошего учебника. Но затем все-таки — вот парадокс — не изложения, а сами классические труды, и лишь после них — изложения, которые помогают увидеть то, что отдельный человек, а тем более начинающий и неопытный, упустил при чтении, увидеть кем-то другим расставленные акценты. Вот сейчас у меня возникло сильное желание вернуться к Мангейму и почитать его еще раз. В этом — функция трактовок.
Поэтому я категорически не согласен с той точкой зрения, когда говорят: сначала мы издадим обзоры, а потом классику. Обзоры — я настаиваю на этом, это эмпирический факт — не читаются и не усваиваются. Если они читаются, то только для сдачи кандидатских экзаменов. Я лично наблюдал, с каким цинизмом люди, сдающие кандидатские, аспирантские экзамены, обсуждают, что надо ответить преподавателю на тот или иной вопрос. В этом смысле обзоры не функциональны. Очередность издания нарушена.
И еще я настаиваю на том, что обзоров социологической классики издано у нас достаточно. Я могу назвать три или даже четыре. Кстати, они друга на друга похожи, хотя есть и переводной, но он тоже похож на наш. Может быть, потому, что наши списаны с западных. Совокупный объем этих обзоров не такой уж маленький. Его уже хватило бы для издания некоторой антологии классики. А люди, которые отвечают за эту работу, продолжают гнать и гнать обзоры. И не только Сорокина двухтомник издали, не очень нужный, «Система социологии». Значит, издательская политика у нас в этом смысле дисфункциональна. Надо издавать литературу, которая восстанавливает теоретическое ядро научной дисциплины. Издается же что-то, может быть, и относящееся к социологии косвенно, но находящееся очень далеко от этого ядра, где-то на орбите Плутона.
— Издается литература для студентов, для сдачи экзаменов.
С. Белановский. Для сдачи экзаменов. Но для дисфункциональной сдачи экзаменов, для дисфункционального обучения, где в основе лежит зазубривание и забывание. А содержательное вживание в науку таким способом невозможно. Поэтому, если бы от меня зависело, как расставлять приоритеты в издательской политике, то я бы поставил два приоритета. Многие, наверное, со мной не согласятся, и все-таки... Первое: два-три наиболее авторитетных социологических словаря и желательно социологическую энциклопедию, хотя это колоссальный труд, я понимаю. Второе: надо составить некоторый минимальный набор классических имен и классических трудов, пусть в зависимости от ресурсов, пусть десять, но это ужебудет крупный сдвиг. Двадцать — это уже довольно много.
— Но не избыточно.
С. Белановский. Конечно. Я затрудняюсь сказать, сколько надо, потому что в социологии есть ответвления, которые у нас даже не представлены, но они важны. Это культур-антропология и социология организации. Социология организации — это американский феномен. Я подчеркиваю, она представлена очень крупными мыслителями. Там существуют выходы и на макросоциологические проблемы. А у нас сейчас этим вообще никто не желает заниматься. Вот запомнилась книга Питера Друкера. Открываем книгу, и первая глава называется так: «Менеджмент как альтернатива тирании». Я не знаю, что там дальше написано, но само-название актуально звучит. Я бы сказал, что оно показывает определенную глубину мысли. То есть производство можно организовать как тиранию (об этом еще Тейлор писал), но можно и еще как-то, чтобы оно эффективно работало, но не было тиранией. Найдется ли у нас человек, который скажет, что это неактуально?
Итак, словари, справочная литература, классические труды. И учебники. Что сказать об учебниках? Я думаю, что учебник должен иметь какое-то логическое основание. Мы сейчас построим некоторую типологию учебников. Первый тип— это учебник, в основу которого положено систематическое перечисление основных социологических понятий, с их разъяснением. Отчасти это смыкается со словарем, но все-таки это не совсем словарь. Второй тип учебника — это учебник исторический, у нас так пытаются писать. Социология начала развиваться с таких-то времен и с таких-то имен, такой автор считал то-то и то-то. И так далее.
Этот жанр имеет право на существование, он тоже полезен. Но у меня крупная претензия к нашим учебникам в том смысле, что они, по терминологии Виндельбанда, не перешли от идеографии к систематике, не говоря уже о переходе от систематики к номотетике. Потому что там каждый автор рассматривается как индивидуальное и уникальное историческое явление. Вот был Дюркгейм. Он писал то-то, то-то и то-то. И был Теннис. Он писал то-то и то-то. То есть не делается попыток прослеживания как концептуальной преемственности между поколениями социологов, так и концептуальной переклички внутри каждого поколения, что было бы исключительно важно. Но если в середине 70-х годов еще можно было говорить, что не сумели, что первый шаг неизбежно должен быть идеографическим, то вот прошло двадцать лет, а сдвига нет. Пишут опять же в этом идеографическом жанре. Хотя давно пора перестроиться.
И здесь мы вспоминаем Парсонса. Обязательно нужно заимствовать, если не буквально, то хотя бы элемент его подхода — прослеживания взаимосвязей, которые очень мощны. Иначе, если каждый автор показан в своем единичном, что ли, варианте, то тогда надо зазубривать. А когда начинается прослеживание взаимосвязей, то здесь уже даже с точки зрения педагогических теорий возникает основа для усвоения материала. Наших отечественных таких учебников нет, есть ли они на Западе, я не знаю. И не видно какого-то целеустремленного поиска в этом направлении. Я далеко не уверен, что хорошие учебники — это самые современные. Опять очередная ошибка — издают самые современные учебники, что неправильно, потому что надо издавать лучшие учебники, может быть, они двадцать лет назад написаны.
Наконец, третий вид учебника, который пытается воплотить Смелсер, но который, мне кажется, не получается. Это попытка некоторого целостного изложения теоретической социологии, то есть по сути это попытка увязки ее воедино. Но труды Парсонса показали, что даже частичные взаимоувязки получаются настолько сложными и большими по объему, что они уже образуют не учебные, а собственно научные материалы. Поэтому, может быть, я не прав, но у меня возникает некоторое недоверие к этому жанру обобщающего учебника. Есть учебник, структурированный по понятиям, есть учебник, структурированный по именам, но здесь важны взаимосвязи. А вот интегрировать несколько поколений социологов, воедино увязать их концептуальные представления — я такой возможности не вижу. Боюсь, что попытки написания таких учебников несостоятельны, но именно на них делают ставку при переводе, что тоже способствует какому-то механистичному и легкомысленному отношению к науке.
Сейчас вырастает новая молодежь, частично в провинции. Раньше Москва и Ленинград очень паразитировали на том, что имели монопольный доступ к западной литературе, а в провинции люди, даже зная языки, не могли полноценно работать. Негде было, эта литература просто до них не доходила. А столицы имели монопольный доступ к западной литературе через систему центральных библиотек. Сейчас эта монополия сломана. И вообще у меня — и не только у меня, это впечатление многих людей — очень хорошее впечатление о провинции, о провинциальной социологии нашей, российской: тридцатилетние доценты, заинтересованные, владеющие языками, читающие, не глупые. Образования, конечно, катастрофически не хватает. Но они по каким-то каналам получают доступ к зарубежной литературе, читают ее. Пока что этот процесс несколько стохастичен, и значения классики они, как правило, не понимают. И все-таки это приятные, живые люди, которые могут стать реципиентами в нашей отечественной социологии. Кстати, наши молодые социологи полностью разочарованы в отечественных социологах старшего поколения.
Подводя итог, я бы сказал, что социологии, с моей точки зрения, остро не хватает работ наподобие «Структуры социального действия ». Эта работа полезна с познавательной точки зрения, образовательной, я бы сказал. Она полезна как некая трактовка, обобщение, одно из возможных обобщений концепций социологов первого поколения. Это безусловно правомочная и хорошо проработанная трактовка. Хотя с той оговоркой, что она не единственно возможная.
— Значит, есть надежда, что в перспективе Парсонс будет иметь какое-то значение?
Е. Беляева. Нет, мне кажется, он должен сейчас пойти. Хотя трудно сказать. Парсонс все-таки классик. И классик не только в предмете социологии, но и по жизни. Все у него фундаментально, фундирован-но, проработано, все на свои места расставлено. И в этом смысле, мне кажется, он должен войти очень плотно в учебные предметы для формирования профессии социолога. Его тексты полезны и интересны, особенно его «Структура социального действия», где очень много, буквально половина глав, посвящено именно истории социологии, причем не истории как таковой, а истории как готовящей к современному предмету. Там логика науки очень хорошо проработана. А вот с точки зрения нашей модерновой и пост-модерновой жизни трудно сказать, будет ли он принят и усвоен.
— Ты считаешь, у нас утеряны основания, какая-то тяга к знаниям, к объяснению мира?
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!