И лязг, и скрежет надвигались на него теперь не только сзади, но и сверху. Расслабляющим удушьем Генку охватило отчаяние.
Но именно в этот момент он услышал не менее отчаянный крик:
-- Генка-а-а!
Стрельнув глазами влево, на стыке глиняного забора с плетнём Генка увидел Вовку, который изо всех сил тянул на себя край плетня.
И, собрав остатки сил, Генка метнулся в образовавшийся проход.
Обдираясь о ломкие ветки старых яблонь, мальчишки проскочили сад, обогнули мазанку и сарай, перемахнули через дувал и, скатившись по полынному склону к оврагу, прыгнули с обрыва вниз. Пробежав по дну оврага его добрую половину, они метнулись в одну из оставленных пещер, где и забились в угол.
-- Куда вы все подевались? – чуток отдышавшись, спросил Генка.
-- Куда, куда!.. Кто куда!.. А мне надо было Женьку до сарая довести… Они на нас обозлились уже после первого сбитого «мессера»… А после второго… тот, что на индюка похож, за пистолет схватился… а ты всё «ура» да «ура»… Коротышка индюка остановил – и в танкетку…
По глиняной стене пещеры поползли вечерние тени. Генка остыл настолько, что уже и зубом на зуб не попадал. Запахнув свой дырявый на локтях пиджак, он натянул на лоб кепку и, выглянув из пещеры, сказал:
-- Вовк, давай убежим.
-- Вроде убежали…
-- Я не о том… Давай совсем убежим, из Разгуляевки.
-- Куда?
-- К нашим. Раз «ястребки» летают, значит, стоит Сталинград, держится?..
-- Конечно, держится!.. Мы с Сергеем вчера с бугра видели, как немцы Мамаев курган бомбили… Раз бомбят, значит, и курган держится… Только как мы с тобой убежим?
|
|
|
-- А я всё продумал: по ночам будем двигаться, а днём – прятаться. У меня и карта есть.
-- А если опять дожди заладят?
-- Это даже лучше!.. В дождь ни одна собака след не возьмёт.
-- А если на немцев нарвёмся?
-- Да не нарвёмся, Вовк, не нарвёмся!.. нам бы только до Волги добраться.
-- А через Волгу?
-- Переплывём как-нибудь…
-- В ноябре-то?..
-- Плот соорудим… придумаем…
-- Еду тоже придумаем?
-- Я жмых коплю… и сала кусок у меня есть.
-- А у нас и жмыха нет… не говоря уже о сале... и брат больной… Мать без меня с Женькой пропадёт… Ладно, пошли… комендантский час скоро… Ты с Сергеем поговори.
Глава двадцатая
Последняя горсть фасоли
Каждую ночь теперь Вовке снился один и тот же сон. Прозябшие на осеннем ветру и проголодавшиеся, они с отцом возвращаются с демонстрации и застают дома гостей: брата отца дядю Петю и его жену тётю Настю, живших в Бекетовке, на юге Сталинграда. По такому случаю мать достаёт из буфета мельхиоровый сервиз. Рядом с наполненной ухой пузатой суповницей на столе появляются два больших мельхиоровых блюда: круглое и овальное. На овальном – балык севрюги с солёными помидорами, на круглом – нарезанный ломтиками солёный арбуз. Балык для всех, арбуз для мужчин -- как закуска. Перед каждым участником застолья две тарелки: глубокая и мелкая, глубокая вставлена в мелкую.
|
|
|
И суповница, и блюда, и тарелки, и ложки, и вилки, и ножи – всё мельхиоровое. Тяжёлое, внушительное и блестящее.
-- Ну, что же ты, Лёша?.. Гости-то заждались, -- произносит мать.
И отец наполняет рюмки:
-- Давненько вы к нам не заглядывали. Ну, с праздником!
Этот сервиз – мамино приданое. В Сталинград она привезла его из города Горького, который раньше назывался Нижним Новгородом. А до того, как стать приданым, сервиз принадлежал маминой маме, Вовкиной бабушке. Куплен он был ещё до революции на Нижегородской ярмарке, а изготовлен в Златоусте, на Урале. Мать им гордилась, берегла и выставляла на стол лишь по торжественным дням. Наполненную до краёв тарелку ухи Вовка съедает мгновенно. Однако ощущение голода только усиливается. Он хочет попросить добавки. Но вдруг замечает, что только что весёлые мамины глаза становятся печальными. И этими печальными глазами она показывает на Женьку так, что Вовка понимает: просить добавки нехорошо, даже стыдно…
От пронзительного ощущения голода и острой обиды Вовка просыпается и лежит некоторое время, глядя в соломенную крышу сарая и вслушиваясь в осенний ветер, подвывающий в щелях. Он с краю, Женька между ним и матерью, все трое на одной кровати. А под кроватью стоит корзина, в которой, замаскированный сверху кизяками, находится сейчас тот самый мельхиоровый сервиз…
|
|
|
Конечно, кое у кого в Разгуляевке хлебушко-то был. Война шла второй год, и надеяться, кроме как на себя, было боле не на кого. Летом многие поля оказались неубранными, брошенными. Косили косами, жали серпами, молотили цепями. Прошлогодние запасы берегли. Поросят перед приходом немцев порезали. Понимали, что по-всякому может обернуться, а есть-то надо. Так что кое у кого было. Не так, чтобы досыта – о сытости тогда никто и не мечтал, а так, чтобы на ногах держаться. У Вовкиной матери никаких запасов не было. И быть не могло. И если бы не вещи, оказавшиеся вместе с книгами Вовкиного отца в полуподвальном этаже дома Анны Семёновны, до ноября они едва ли бы дотянули. За муку, пшено и подсолнечное масло ушли костюм отца, его хромовые сапоги и рубашки, материны платья, платки и туфли, Женькины вещи, из которых он вырос, и Вовкины, без которых он мог обойтись. Мельхиоровый сервиз, как семейная реликвия, оставался неприкосновенным.
|
|
|
Пока они жили в овраге, об обмене сервиза на продукты нечего было и думать. Переселившись в сарай, не думать об этом Вовкина мать уже не могла. Когда предполагаемый покупатель, шустрый разгуляевский старикашка, увидел сервиз, он сказал, что «жратва» ныне в большой цене и что более полумешка зерна ручной уборки за «эти железяки» он не даст. Васильевна начала доказывать, что никакие это не железяки, а старинный благородный сплав. Но, поглядев на голодных мальчишек, старикашка лишь усмехнулся в ответ. И был таков.
Несколько дней мать пыталась найти другого покупателя. Однако не нашла. Но и держать сервиз под кроватью было рискованно! И она сдалась.
Вчера тот же старикашка обещал прислать сноху, которая и унесёт мельхиоровый сервиз из сарая, отдав за него четверть мешка зерна той же ручной уборки…
В тот момент, когда в дверь сарая забарабанили прикладами, мать разливала по кружкам морковный чай, то бишь кипяток, в котором плавали морковные дольки. Вернув чугунок с кипятком на плиту, мать подошла к двери и отодвинула засов. Вошли два немца и с ними чернявый полицай.
-- Посторонних нет?.. Никого не прячете? – с порога спросил полицай.
-- Где мне прятать-то? – ответила мать.
Немцы остались у двери, а чернявый обошёл сарай. Отодвинув занавеску, он осмотрел полку, на которой мать держала посуду. Подойдя к кровати, согнал с неё мальчишек и завернул постель. Шагнув к печке, полицай заглянул в чугунок с морковным чаем. И сдвинул крышку с пустой кастрюли. Не найдя для себя ничего интересного, с досады он пнул сапогом корзину с кизяками. Корзина опрокинулась, и блестящие тарелки, ложки и вилки вперемежку с кизяками посыпались на земляной пол.
-- Вот те на!.. – воскликнул полицай. – Похоже, серебро… зильбер.
Услышав последнее слово, немцы метнулись к кровати. Ползая на коленях по полу и собирая предметы мельхиорового сервиза, они повторяли:
-- Зильбер, зильбер… гут, гут…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 138; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!