Так они и заснули в ту ночь второй раз. И Вовка не успел спросить у матери, кого собралась оперировать в их сарае Полина Петровна.
Лишь на другой день мать рассказала ему про Болотова.
-- Он тогда так и не уехал?
-- Не успел, -- ответил Генка.
Мальчишки стояли в заброшенном сарае, находившимся за пределами усадьбы Анны Семёновны. Крыши над сараем не было. Так же, как и двери. А в глиняных стенах зияли дыры. И это было замечательно, поскольку позволяло держать в поле зрения не только Вовкин сарай, но и тропинку в снегу, что вела от двери сарая и мимо бывшего курятника Анны Семёновны к калитке, выходящей на улицу. За калиткой, скрипя огромными соломенными ботинками, ходил по улице немецкий часовой. Про часового им сказали для того, чтобы они знали, откуда им может угрожать опасность. Единственная же поставленная перед ними задача заключалась в наблюдении за сараем: не пробьётся ли где наружу сарайный свет.
Сначала их обоих хотели отправить на ночь к Генкиной тётке. Но и Генка, и Вовка отказались от этого наотрез. В результате к Галине Петровне отправили только Женьку. А Генка помогал своей матери и Клавдии Павловне везти Болотова на санках по задворкам Разгуляевки к Вовкиному сараю, после чего вместе с Вовкой был отправлен на наблюдательный пункт. Своим матерям они дали честное пионерское, что будут сидеть за глиняной стеной тише воды, ниже травы. Единственной причиной, по которой они были вправе покинуть свой пост, мог быть свет, пробивающийся из сарая. В таком случае один из них подошёл бы к сарайному окошку и тихонько поцарапал по стеклу.
|
|
|
Однако никаких светящихся щелей в Вовкином сарае не проявлялось. И получалось, что их просто выпроводили из сарая, чтобы не мешали. Обоим от этого было обидно. Но Генке обиднее, чем Вовке, поскольку он про Болотова знал давно, а Вовка узнал только что.
-- А потом?.. Что потом? – продолжал расспрашивать Вовка.
-- Что, что… утром немцы опять на них навалились…
-- А они?
-- Отстреливались… пока патроны не кончились.
-- А он?
-- Его гранатой контузило… очнулся в подвале… вокруг никого… хотел позвать – своего голоса не услышал…
-- Как же он с завода-то выбирался?..
-- В том-то и дело, что он не выбирался… если бы он тогда сунулся, ему бы хана… Так, в подвале, заваленном ветошью, и жил.
-- А ел что?
-- Сначала в вещмешках искал… у убитых… потом голодал… А потом его мать нашла… она ему и носила…
Мальчишки замирают и прислушиваются. Но вокруг тихо. Тихо и зябко. Чтобы согреться и прогнать сон, они толкают друг друга плечами. Но и это надоедает. Оторвав глаза от дыры в стене сарая, они смотрят в зимнее небо. Облака на мгновение расходятся, и где-то высоко-высоко проглядывает горстка холодных крошечных звёздочек.
|
|
|
Именно в этот момент из Вовкиного сарая донёсся крик. Вслед за чем на улице проскрипели шаги и послышалась приглушённая немецкая речь. У калитки показались два туловища. Однако, постояв с минуту у калитки, открывать её немцы не стали. Один заскрипел в сторону железнодорожной станции, другой завернул за угол дома Анны Семёновны…
Через полчаса от Вовкиного сарая отделились две бесшумных тени. Напряжённо вглядываясь в калитку, мальчишки не заметили, как Полина Петровна и Клавдия Павловна с мешками в руках вышли из сарая.
-- Живые?.. – спросила Полина Петровна. – Совсем, поди, окоченели?.. Говорили вам, чтобы у Галины остались…
Подойдя к сыну, она оперлась о его плечо и бессильно опустилась на снег:
-- Что-то ноги не держат… теперь бы ещё до дома добраться… Ты, Вова,
иди… а уж потом и мы…
Глава двадцать третья
Выздоровление Болотова
Воздух в сарае был насыщен тошнотворным запахом лекарств и жжёных тряпок. Чугунные кольца под кастрюлями пылали краснотой, а вся плита была раскалена до малинового сияния. Впустив Вовку в сарай, мать вернулась к столу, на котором стоял таз с горячей водой. Плеснув из таза на стол, она взяла в руки кухонный нож и продолжила соскабливать с поверхности стола тёмные пятна. Не попадая зубом на зуб, Вовка подошёл к печи, снял рукавицы, вытянул руки и застыл с ладонями над плитой, впитывая в себя печной жар.
|
|
|
Мать отложила нож, вытерла руки о фартук, наполнила чем-то кружку и протянула сыну:
-- Только не обожгись…
В кружке оказался не кипяток и не морковный чай, а настоящий мясной бульон.
Отодвинув таз от края стола, мать сказала:
– Садись сюда, здесь уже чисто. А это тебе к бульону, -- и протянула Вовке четвертушку пышки.
Лишь когда -- изо всех сил стараясь не торопиться и не обжечься, но торопясь и обжигаясь -- Вовка справился с пышкой и бульоном; он окончательно привык к освещению сарая и разглядел, что кровать отодвинута от стены, а между стеной и кроватью -- на возвышении, сооружённом из тряпок -- лежит человек в ватнике, из рукава которого торчит забинтованная культя.
-- Слава богу, обошлось, -- перехватив Вовкин взгляд, сказала мать. – Сердце у него крепкое… и Полина молодец… Спать ложись. Он у нас пока поживёт… Куда ему в таком-то состоянии?..
-- А ты?
-- Ложись, ложись!.. Мне до утра ещё много чего переделать надо…
Двое суток Болотов не приходил в сознание. Стонал, бредил, разговаривал с каким-то лейтенантом, выкрикивал команды, просил в беспамятстве пить. Ночью это было терпимо. Но днём немцы могли появиться в сарае в любую минуту. А, кроме как за кроватью, прятать майора было негде. И двое суток ни мать, ни Вовка не смыкали глаз, считая минуты до наступления темноты.
|
|
|
Придя, наконец, среди ночи в сознание, неожиданно громко и отчётливо Болотов спросил:
-- Где я?
-- У своих, у своих, -- заверила мать. – Потише только говорите.
Приподняв голову, майор оглядел тёмный сарай и попытался привстать, опершись культёй о край кровати, но, так и не привстав, заскрежетал от боли зубами:
-- А, чёрт!.. Теперь понятно.
Мать помогла ему сесть, подала кружку бульона и кусок пышки. После бульона Болотову стало жарко. Здоровой рукой он снял с головы шапку и вытер со лба пот. После чего положил шапку на кровать, точнее, на лежащего рядом Вовку. Но мать сказала:
-- Нельзя вам сейчас без головного убора. Стена мёрзлая. Полина просила присмотреть. – И снова надела шапку на голову майора.
-- Полина?.. А где она?
-- Завтра придёт.
Больной лёг и тут же уснул. На этот раз его дыхание было ровным…
Женьку вернули в сарай на третий день. Подведя его к кровати, мать подняла младшего на руки:
-- Видишь?
-- Это кто? – спросил Женька.
-- Тише!.. Не разбуди, -- ответила мать. – Этот дядя красноармеец… он должен прятаться от немцев. Понимаешь?
-- Понимаю.
-- И никто об этом не должен знать. И никто его у нас не должен видеть. Понимаешь?
-- Понимаю, -- снова ответил Женька. – А не то немцы нас всех убьют… Я никому не скажу.
-- Вот и умница. Если к нам постучат, я накрою дядю одеялом, а ты залезешь на кровать и сядешь на него.
-- На дядю?
-- Прямо на него.
-- А ему не будет больно?
-- Не будет.
-- А если немцы меня сгонят?
-- Будут прогонять, в угол двигайся… вот в этот угол. Но с кровати, пока я не скажу, не слезай. Понял?..
-- В углу у дяди голова.
-- Потому туда и двигайся. Ноги его тряпьём закрыты…
По правде сказать, им неправдоподобно везло. В ту ночь, когда Вовкина мать удерживала правую руку, а Клавдия Павловна голову привязанного к столу Болотова, так и не потерявшего полностью болевых ощущений, а Полина Петровна, обливаясь потом, ампутировала выше локтя левую руку майора, и ещё два дня и две ночи, пока Болотов находился в критическом состоянии, немцы не заглядывали в сарай.
Но вот приклад немецкой винтовки так барабанит по двери, что она едва не слетает с петель. Мать бросается к кровати, заваливает голову Болотова тряпками, накрывает его одеялом, сажает сверху Женьку и идёт открывать дверь. А пока она следует к двери, Вовка также взбирается на кровать и садится рядом с младшим братом. Стряхивая с себя снег, от порога немцы направляются к плите. Теперь, когда фашистское воинство в окружении, с продуктами у него не намного лучше, чем у местных жителей. Если и раньше немцы были не прочь заглянуть в чужие кастрюли, то теперь они делали это в первую очередь. Именно потому на плите стоит чугунок, из которого торчит конская кость.
Сняв рукавицы, один из немцев тут же выхватывает кость из чугунка и, обнаружив на ней остатки мяса, начинает его обгладывать. Второй ждёт своей очереди – кость одна. И пусть вырывают эту кость друг у друга! Да хоть подавятся. Лишь бы не заинтересовались кроватью, на которой, чувствуя под собой большое и тёплое тело майора, ни живы ни мертвы, сидят Вовка и Женька!
Но однажды в присутствии немцев Болотов кашлянул. Кашлянул коротко и негромко, но так, что немцы не могли этого не услышать. И солдаты от плиты повернулись к кровати. Держась за край стола, мать бессильно опустилась на табуретку, а Вовка, замерев от страха, ещё плотнее вжался в ледяную глиняную стену. На несколько мгновений в сарае повисла мёртвая тишина.
Тишину нарушил Женька. Он тоже кашлянул. Примерно так же, как лежавший под ним майор. После чего, будто вернув в себя осеннюю простуду, приобретённую в глиняной пещере разгуляевского оврага, зашёлся в приступе кашля – грудного, изнуряющего, до слёз и красноты во всё лицо.
Женька старался, как мог. Но Вовка был уверен, что обмануть немцев ему не удалось. И верно. Один из них подошёл к кровати и дулом винтовки приказал Вовке спуститься на пол. Вовка сделал вид, что не понимает, чего от него хочет немецкий солдат, и остался сидеть, где сидел. И тогда солдат щёлкнул винтовочным затвором и взглянул на мать.
-- Слезь, сынок, -- простонала она.
Оставшись на кровати в одиночестве, Женька завозился со своей повязкой, а потом снова зашёлся в кашле. В то время как немец завернул дулом карабина одеяло. Казалось, ещё мгновение – и это дуло коснётся ноги Болотова…
Но что это?.. Из тряпок, которыми были завалены ноги майора, к Женькиным ногам выскочила мышка. Обыкновенная серая мышка-полёвка: с хвостиком, блестящими крохотными глазками и подвижным носиком. Замерев на несколько мгновений, она уставилась на немца, а немец на неё. Ну, а следом мышка снова скрылась в тряпках.
-- Руссише па-артизан! Руссише па-артизан! -- захохотал немец, стоявшей у плиты.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!