Когда до зарослей тростника оставалось не более полусотни метров, луч прожектора от моста ударил ей прямо в глаза.
Если бы она затаилась и подождала, пока, описав полукруг, яркий луч исчезнет, она, возможно, и добралась бы до заветных тростников. И укрылась в них. Однако свет вспыхнул так неожиданно и показался ей настолько точно направленным на неё, что она решила, что её обнаружили. А потому поднялась из лощины и почти в полный рост рванулась к тростникам.
Раздалась немецкая команда. С вышки полоснула пулемётная очередь. Ей обожгло правое плечо. Бешено залаяла собака. По лучу прожектора к ней бежали немецкие солдаты, ведомые овчаркой. Мария знала, что в обойме Фединого пистолета шесть патронов. Значит, шестой – её. Всё, что угодно, только не попасться к ним живой!
Раненая рука не слушалась, и ей пришлось переложить пистолет в левую руку. С земли бежавший за собакой немец был виден лучше, чем собака, и она выстрелила в немца. Зубы немецкой овчарки впились в её левую кисть…
Глава шестнадцатая
В овраге
Едва ли кто уже скажет, кому первому пришла в голову мысль вырыть в стене разгуляевского оврага пещеру, чтобы использовать её в качестве бомбоубежища. Но после 23 августа, вошедшего в историю Сталинградской битвы как «чёрный день» Сталинграда, в Разгуляевке не оставалось ни одной семьи, которая не имела бы своей «глиняной дачи», как называли меж собой эти пещеры разгуляевцы. Некоторые «дачи» были крохотные, с туристическую палатку, и посещались только во время воздушных налётов. Другие же были настолько велики, что могли вместить в себя пару коек и стол между ними, в земляных нишах таких «дач» хранились запасы продуктов и питьевой воды, а у входа нередко лежала дворовая собака, охранявшая хозяйское добро. Жарким летом сорок второго, когда духота не спадала даже по ночам, прохладные глиняные стены под многометровым слоем земли казались некоторым не только надёжной защитой от фашистских бомб, но и подходящим местом для ночлега. С приходом немцев для многих жителей Разгуляевки «глиняные дачи» превратились в единственное жильё. Теперь разгуляевский овраг стал пещерным концлагарем для местного населения и не успевших уйти от немцев, но уцелевших во время бомбёжек и артобстрелов беженцев. Каждое утро, заслышав лай немецкой овчарки, обитатели «дач» бросали свои дела, выходили или выползали наружу и выстраивались вдоль оврага возле своих первобытных жилищ. Возле ближайшей к земляной лестнице крохотной пещерки, более похожей на собачью конуру, горбился одинокий старик в парусиновых брюках и синей сатиновой рубахе, перетянутой ремешком. Немцы выгнали его из его мазанки, устроив в ней какой-то склад. А «дачу» он вырыл себе сам тяпкой без ручки, ползая на коленях по земле. С тех пор его парусиновые брюки, рубаха и даже седая борода оставались измазанными глиной. Следующую пещеру, попросторнее, занимали беженцы: молодая женщина с годовалым ребёнком и старуха – то ли мать, то ли свекровь этой женщины, седая до корней волос, но державшаяся подчёркнуто прямо и бывшая, вне всякого сомнения, духовной опорой этой семьи. Вовка, его мать и младший брат жили в третьей от лестницы пещере, принадлежавшей Анне Семёновне. Светлана провела в ней лишь одну ночь. Утром старшая сестра увела её из оврага. Немецкий офицер разрешил учительнице, её младшей сестре и их матери занять полуподвальный этаж их дома. Женька выползал на построение с повязкой, закрывавшей левый глаз, в котором застрял стеклянный осколок, попавший в глазное яблоко во время семейных метаний под артобстрелом. Глаз распух и постоянно чесался. Но дотрагиваться до него мать Женьке не разрешала. А Вовка следил за тем, чтобы брат не лазил под повязку пальцами. В четвёртой пещере обитала хуторская казачка с девочкой лет четырёх – смуглой, худенькой и тихой как мышка. Говорили, что незадолго до прихода немцев казачка эта получила с фронта похоронку. И теперь она ходила в чёрном. Чёрным на ней было всё: от длинной, до земли, юбки до платка на голове, обёрнутого вокруг шеи и лица по самый подбородок. Держа за руку дочь, жавшуюся к подолу её юбки, на земляном пороге пещеры казачка стояла будто скорбное изваяние. Пятая пещера принадлежала Генкиной тётке, а жили в ней не только Галина Петровна с годовалым Петькой, но и Полина Петровна с Генкой. Далее в ряду пещер наступал перерыв, поскольку здесь овраг сужался и делал поворот, за которым открывалась самая глубокая и широкая его часть с отвесным северным обрывом, в котором были вырыты наиболее «комфортабельные» «глиняные дачи» коренных разгуляевцев. В одной из них обитал Сергей с матерью и дедом.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Вслед за удерживаемой на поводке и бешено лающей овчаркой обычно в овраг спускались четверо: два немца и два полицая. Первый немец вёл собаку, второй замыкал четвёрку. В чёрных пиджаках и белых повязках на рукавах полицаи следовали между немцами. Сбегая по земляным ступеням, солдаты придерживали болтавшиеся на груди автоматы. На чёрных полицаевых плечах висели немецкие карабины. Одним из полицаев был тот самый чернявый, что застрелил Степана Георгиевича.
На первом же утреннем построении Вовкина мать сказала ему:
|
|
|
-- Моему младшему нужна срочная медицинская помощь.
-- А карета с фельдшерами в белых халатах ему не нужна? – засмеялся полицай.
-- У него ранен глаз…
-- А зачем ему глаза?.. До зимы вы здесь всё равно все передохните.
Но что полицаи! Гораздо более и полицаев, и немцев обитатели пещерного концлагеря боялись овчарки – сытого и натасканного на травле людей зверя, который так и рвался с поводка, готовый разорвать любого из тех, что молчаливой шеренгой стояли возле своих «дач». Именно эта зубастая фашистская тварь приучила обитателей пещер выползать на утреннее построение.
Покуда здесь оставались разгуляевские дворняжки, переселившиеся в овраг вместе с хозяевами, немцы развлекались тем, что позволяли овчарке охотиться на несчастных псов. Спущенная с поводка, в несколько прыжков она настигала и сбивала с ног какую-нибудь беспородную Жучку – и лишь клочья шерсти летели из дворняги, явно не понимавшей, почему любимый хозяин не предпринимает ничего, чтобы защитить от овчарки своего верного друга. Случалось, что, обезумев от страха, дворняги искали убежища в «своих» пещерах. И тогда в охотничьем азарте овчарка врывалась в ту или иную «дачу» и переворачивала в ней всё вверх дном.
На третий день оккупации ночью со стороны Мечетки в овраг приполз раненый красноармеец. И его укрыли в одной из пещер. Следующим утром немцы пускали овчарку по мере своего продвижения во все «дачи» подряд. И овчарка нашла раненого красноармейца. А когда она его нашла, первое, что сделали немцы – это приказали полицаям расстрелять укрывателей красноармейца на пороге их пещеры. И полицаи выполнили приказ. А следом те же полицаи выволокли красноармейца из его последнего убежища и отдали на растерзание собаке.
Расстрела разгуляевцев ни Вовка, ни Генка не видели, поскольку произошёл он за поворотом оврага. Но слышали выстрелы и прокатившиеся по цепочке страшные слова: «Всех? – Всех», «И девочку их? – И её».
Ну, а того, как после расстрела собака терзала человека, приятели не могли не видеть. Овчарка гнала красноармейца вверх по оврагу, а он отбивался от неё, падая, поднимаясь на ноги и снова падая. И безуспешно пытаясь защитить от собачьих зубов хотя бы лицо и горло. А когда красноармеец совсем обессилил и прекратил сопротивление, овчарку от него оттащили. Уже бесчувственное тело полицаи выволокли за ноги из оврага по земляной лестнице. Она до сих пор была в крови.
От вездесущей твари с отличным нюхом и острыми зубами некуда было деться. И каждое утро, когда овчарка вела за собой обходчиков концлагеря, люди сжимались не только от её вида, но уже от звуков её отдалённого лая. Ибо каждый считал, что уж лучше пуля.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 143; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!