С того момента, как они покинули свой дом, они могли погибнуть неоднократно. Но были живы. Иначе как заступничеством небесных сил Вовкина мать не могла потом этого объяснить.
Однако теперь у них не было не только дома. Сама земля, на которой они находились, была уже не русской землёй, а оккупированной врагом территорией.
Подняв голову и смахнув песок с лица, Женька спросил:
-- Я живой?
-- Раз спрашиваешь – значит живой, -- ответил Вовка, -- какой же ещё?
-- А они нас не догонят?
-- Если будем сидеть, обязательно догонят.
И они снова поднялись на ноги.
-- Только не три глаз! – прикрикнула мать на младшего.
Привычно взявшись за руки, они побежали к железнодорожным путям, за которыми виднелись домики Разгуляевки.
Глава четырнадцатая
Анна Семёновна
Перебежав рельсы, беглецы поднялись на бугор, с которого открывался вид на Разгуляевку.
Ближайшие к бугру дома стояли углом: один ряд тянулся вдоль железной дороги, другой вдоль оврага. В конце первой улицы, на здании железнодорожной станции, висел ярко-красный флаг с белым кругом, в который была вписана зловещая чёрная свастика. Под флагом стояли немецкая танкетка и несколько мотоциклов. Путь в тот конец Разгуляевки, который находился за станцией и где жила Мария, а с некоторых пор и Полина Петровна с Генкой, был для них тем самым отрезан.
На улице, протянувшейся вдоль оврага, показался мотоцикл с коляской. Переваливаясь на ухабах, он двигался к железной дороге, то есть прямо на них. За рулём мотоцикла, на заднем сиденье, в коляске и верхом на запасном колесе ехали немецкие солдаты и гоготали на всю округу. Встреча с ними не обещала ничего хорошего.
|
|
|
И потому, сбежав с бугра, Вовка, его мать и младший брат спрятались между плетнями, огораживавшими соседние усадьбы. Когда мотоцикл остановился, они легли на дно водосточной канавы.
В усадьбе за правым плетнём распахнулись ворота. До того не слышная, во дворе взахлёб залаяла собака. Прозвучал выстрел. Коротко взвизгнув, собака умолкла. Немцы открыли сарай. Из него посыпались куры. Сквозь щель в плетне Вовка наблюдал, как, бегая по двору, солдаты ловили кур, сворачивали им головы и бросали в мешок. Наполнив мешок, они вернулись к мотоциклу и проследовали в сторону станции.
Беглецы поднялись из канавы… и прямо над собой увидели ухмыляющееся лицо немецкого солдата.
Проведя дулом своего автомата вдоль плетня, он произнёс:
-- Шнель, шнель!
Впереди Вовка, за ним Женька, а за Женькой мать, они двинулись по водосточной канаве, а их конвоир шёл рядом по другую сторону плетня. Угол плетня они миновали вместе. Когда же поравнялись с деревянной калиткой, немец открыл её и впустил подконвойных во двор дома учительницы Анны Семёновны. Показав автоматом, чтобы пленники следовали вдоль стены дома, солдат пошёл последним с дулом автомата, упёртым в женскую спину. По дорожке, выложенной белым кирпичом, они миновали вход в полуподвальный этаж. У крыльца оплетённой диким виноградом веранды немец скомандовал «Хальт!», и они остановились. Стоя лицом к веранде с руками на автомате, солдат щёлкнул каблуками, вытянулся и кому-то что-то доложил.
|
|
|
В глубине веранды Вовка увидел сидевшего за столом мужчину в белой нательной рубашке, поверх которой голубели брючные подтяжки. На плечиках, повешенных на гвоздь, красовался офицерский мундир с серебристыми погонами и нашивками на воротнике. На отдельном гвозде висела фуражка. Немецкий офицер, по всей видимости, собирался бриться. От кастрюли с горячей водой, стоявшей на столе, шёл пар. Тут же находились большая эмалированная кружка, круглое зеркало на проволочной подставке, блестящая металлическая чашка и бритвенный помазок. Рядом со столом с чистым полотенцем в руках стояла Светлана, худенькая девочка лет четырнадцати, младшая сестра Анны Семёновны.
-- Это твой дьети? – услышал Вовка из глубины веранды.
-- Мой… мои… чьи же ещё? – ответила мать, положив левую руку на Вовкино плечо, а правой прижав к себе Женьку.
|
|
|
-- Ты… унд твой дьети – па-артизан?
-- Да какие мы партизаны?..
Стоявший по-прежнему на вытяжку солдат, что привёл их сюда, произнёс несколько отрывистых фраз по-немецки.
-- Яволь, -- остановил его офицер и продолжил: -- Ты по-могаль па-артизан, руски баба… Ты по-глядываль немецки зольдат.
-- Да не знаю я никаких партизан!
-- Од-нако ты унд твой дьети пряталь себя… Зачем?
-- Испугались мы…
-- Пу-гались?.. Мир-ны население не дольжен пугать-ся германски зольдат… дольжен спокойно жить свой дом.
-- Нет у нас больше дома…
В окне, выходящем на веранду, мелькнуло лицо Анны Семёновны. Через мгновение она открыла дверь:
-- Это моя двоюродная сестра, господин офицер. Се-стра. А это её дети… и мои племянники. А старший, Вова – к тому же мой ученик. Жить им негде. Дом их разбомбило. А я их обещала в пещеру пустить, в нашу пещеру, в овраге… -- говорила Анна Семёновна, обращаясь к офицеру и показывая рукой на Вовкину мать, Вовку и Женьку. И перешла на немецкий, жестикулируя руками и не без труда подбирая нужные слова.
Офицер слушал, не глядя на неё. Но вдруг повернул к ней голову:
-- Ты врёшь, Анна!
Анна Семёновна перекрестилась:
-- Господь с вами, господин капитан! Спросите, кого хотите.
|
|
|
-- Тот сьестра, -- немец взглянул на Светлану, -- тот сьестра, -- офицер посмотрел на Вовкину мать. – Кто правда твой сьестра, Анна?..
-- Вот вы о чём!.. Так Светочка моя родная сестра, а Васильевна – двоюродная. Дво-ю-родная. Как это по-вашему… не помню… Разрешите им пройти в дом, господин капитан!
-- Нихт дом!.. – воскликнул немец и сделал паузу. – Этот Во-ва… есть гут уче-ник?
-- Гут, гут, -- подтвердила Анна Семёновна.
-- То-гда бери дом свой дру-гой сьестра… Германски офи-циер хочет бесе-довать руски дьети…
Спустившись с крыльца, Анна Семёновна прошла мимо немецкого солдата и, почти силой оторвав Вовку и Женьку от их матери, провела мальчишек на веранду и усадила на низкую деревянную скамью, стоявшую возле стола, за которым расположился немецкий капитан. Вторично спустившись с крыльца, она увела в дом Вовкину мать.
По веранде скользил уже не греющий вечерний свет. На другом конце Разгуляевки лаяли собаки. Лаяли нахальным чужим лаем, совсем не так, как лаяли разгуляевские дворняги. Время от времени до Вовкиных ушей доносились взрывы чужого, неумеренного смеха. В том углу, где сидел немецкий офицер, а рядом с ним с полотенцем в руках стояла Светлана, сумерки сгустились совсем. Солдат присел на ступеньку и, достав из кармана губную гармошку, пытался наиграть мелодию русской песни про Стеньку Разина «Из-за острова на стрежень…». Холодные трескучие звуки нерусского инструмента неприятно резали Вовкин слух.
Когда в доме зажёгся свет, офицер сказал что-то солдату. Тот вскочил, спрятал гармошку в карман и, нагнув голову и придерживая рукой автомат, вошёл в дом. На столе перед офицером появилась керосиновая лампа. В её свете отчётливо прорисовалась высокая крепкая шея немца и прыщавое безбровое лицо. Гладкая причёска отсвечивала напомаженным блеском.
Отсыпав в металлическую чашку какой-то порошок, офицер взбил помазком пену. На веранде запахло как в парикмахерской. Солдат снова достал гармошку. Но не играл на ней, а лишь протирал носовым платком свой инструмент. Вытерев пальцы о полотенце, которое держала Светлана, немецкий капитан поднял на Вовку свои голубовато-водянистые глаза и спросил:
-- Руски мал-чик, ты вьеришь бога?
Вздрогнув от голоса немца, Вовка ещё крепче сжал Женькину ладонь, будто прося у брата поддержки:
-- Бога?.. Какого бога?
Как ответить на вопрос немца, Вовка действительно не знал. К тому же, поднимаясь с ним на веранду, Анна Семёновна шепнула ему в самое ухо «Язык придерживай!».
-- Ты вьеришь бога… Тэо?.. Говорьи правда, не бойся, -- повторил немец.
-- Не знаю… -- выдавил из себя Вовка.
-- Гут, мал-чик, гут… ты ска-заль правда… Бога нет… Анна вьерит бога… глю-пый руски баба… Руски мал-чик Во-ва унд германски офи-циер не вьерит бога. Гут. А кто… ты вьеришь?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 159; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!