Летел он долго. И не чувствовал ни боли, ни страха. А только недоумение: как же так?.. был Болотов – и нет Болотова?..
Глава тринадцатая
У барачной стены
Стрельба оборвалась, и над блиндажом повисла непонятная тишина.
Лишь изредка оглядываясь, красноармеец Самохин полз в сторону железной дороги, соединявшей силикатные заводы. Немцы, казалось, забыли о нём. В низине перед насыпью он исчез из виду. И снова показался, уже под самой насыпью железнодорожного полотна. Вот, прихрамывая, он поднимается на насыпь. Вот он уже наверху. Пригнувшись, перешагивает первый рельс… Но раздаётся выстрел. Один-единственный выстрел – и он застывает над рельсами. Потом делает движение, будто в стремлении распрямиться, встать в полный рост и повернуться лицом к врагу… Но, так и не распрямившись, падает на железнодорожное полотно лицом вниз…
Испуганно заревел Женька. Дверь блиндажа распахнулась от удара сапогом. На пороге землянки стоял немецкий солдат…
Когда Вовка пытался потом вспомнить, каким он был, этот первый немец, которого ему довелось увидеть перед собой, то вспомнить ничего не мог, кроме того, что стоял немец, широко расставив ноги, и был огромный и тёмный. Именно тёмный, а не чёрный, потому что чёрной была его голова. Так казалось, по всей видимости, потому, что, войдя в блиндаж, немец загородил собой солнце, и его лицо оказалось в тени его каски. А возможно, такое видение осталось в Вовкиной памяти потому, что в тот момент он не видел ничего, кроме автомата в руках немецкого солдата. От холодного дула, торчавшего от живота немца, хотелось немедленно убежать или куда-нибудь спрятаться, или стать таким маленьким, чтобы забиться в какую-нибудь щёлку или прошмыгнуть меж ног незваного пришельца и улететь из блиндажа. Или испариться. Но некуда было бежать, негде спрятаться, невозможно испариться…
|
|
|
Между немцем и Вовкой оказался Вовкин младший брат. Женькины затылок, шея и плечи казались такими беззащитными, что, пересилив себя, Вовка сделал шаг навстречу немцу и его автомату и загородил собой брата:
-- Чего ревёшь?.. Стой спокойно.
Именно в тот момент Вовка понял, что заслонять собой слабых нужно не только для того, чтобы спасать их, слабых, но и для того, чтобы самому стать сильнее. Если тебе трудно или страшно, то слабому ещё труднее и ещё страшнее. И если ты хочешь преодолеть свой страх, помоги, поддержи, заслони слабого. Заслони – и станешь сильным!
Мать встала рядом с Вовкой и положила руку на его плечо. Почувствовав тепло материнской ладони, Вовка почти пришёл в себя. Теперь он знал, что, если даже этот огромный тёмный немец с чёрной головой и автоматом у живота в следующий момент расстреляет их здесь, в блиндаже, то и умирать не так страшно, когда на твоём плече лежит материнская ладонь… И всё же… и всё же всем своим существом Вовка ненавидел это холодное дуло! В какой-то момент ему показалось, что легче погибнуть, чем ещё на секунду продлить ожидание смерти...
|
|
|
Молчание нарушил немец. На его лице появилось подобие улыбки:
-- Матка… яйко, яйко…давай!
От этих звуков Вовкина мать вздрогнула всем своим телом. Но смысл произнесённых немцем слов до её сознания очевидно не доходил. И она продолжала стоять в том же оцепенении.
-- Матка!.. Яйко, яйко… ко-ко-ко!..
Немец отпустил автомат и, отставив свои руки, будто куриные крылья, за спину, заходил по блиндажу, изображая из себя то ли петуха, то ли курицу.
-- Ему, кажется, яйца нужны… -- произнёс Вовка.
Мать рванулась к земляной нише и выхватила из неё кастрюлю с варёными яйцами.
-- Гут, гут, -- сказал немец, приняв кастрюлю. И присел на лежанку.
Разбивая яйца о край кастрюли и разбрасывая скорлупу по земляному полу, он принялся уничтожать содержимое кастрюли. А, заметив женскую сумку, не переставая жевать, поднял её с пола, раскрыл и вывалил содержимое сумки на лежанку. Разворошив горку, состоявшую из документов, предметов женского туалета и припасённых в дорогу лекарств, он извлёк из горки обручальные кольца и две серебряных ложки, Женькину и Вовкину – и рассовал их по своим карманам.
|
|
|
Когда в землянку спустился второй немец, первый вскочил, дожёвывая очередное яйцо, и вытянулся перед ним. Бросив несколько отрывистых фраз, второй немец тут же удалился. А первый поправил на голове каску, снова взял в руки автомат и, показав автоматом на дверь, приказал:
-- Матка, па-шёл, па-шёл!..
Ожидая, что им будут стрелять в спины, они побежали туда, куда показал немец – в сторону оставленного ими посёлка. Но не успели они достигнуть и столовой, как начался артиллерийский обстрел. И они заметались между разрывами снарядов, нигде не находя укрытия и не понимая, куда собственно им следует бежать. И мать, и Вовка думали при этом лишь о том, как бы не потерять в перебежках Женьку, болтавшегося между ними.
Только что они прятались за углом столовой. Но, перебежав от столовой к дому ИТР -- вернее, к тому, что ещё оставалось от их бывшего дома -- они увидели, как прямо в тот угол, возле которого несколькими секундами ранее они успокаивали дыхание после перебежки, угодил снаряд. Сквозь образовавшийся пролом в стене, как только осела пыль, показался обеденный зал с опрокинутыми столами и табуретками. Следующий снаряд угодил во второй этаж последнего остававшегося целым подъезда дома ИТР. Угодил, к счастью для них, с противоположной от подъезда стороны. Так что на них посыпались лишь осколки разлетевшихся вдребезги оконных стёкол. Бежать надо было и отсюда.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!