От дома ИТР они рванулись на песчаный пустырь и упали под первый попавшийся бугор. Взметая фонтаны песка, разрывы снарядов преследовали их и здесь.



Тогда они метнулись к школе, где, как им показалось издали, разрывы были не столь частыми. Однако и школа обстреливалась. А в проёмах её окон бушевал пожар.

Миновав школу, что есть мочи они рванули к баракам. За углом второго из них, того самого, где жил Георгич и размещался Зинкин магазин, они наткнулись на сумрачного вида детину с белой повязкой на рукаве и немецкой винтовкой в руке.

Больно поймав Вовку за плечо, детина гаркнул:

-- Уцелели, сучьи дети?.. А ну, марш к стене!.. – и грязно выругался...

Жёлто-розовый солнечный диск клонился к закату. Сопровождаемые приглушённой трескотнёй автоматных очередей, последние разрывы снарядов ушли от посёлка в сторону Мамаева кургана. В наступившей тишине собранные под барачной стеной люди слушали, как работают челюсти немца, жующего арбуз.

Их набралось здесь с полсотни: не успевших эвакуироваться жителей бараков и оказавшихся вблизи бараков беженцев. Теперь они стояли под открытыми окнами, а многие из них тем самым под окнами своих жилищ, раздавленные непостижимо быстро надвинувшимися событиями и не осознавшие ещё в полной мере возможных последствий этих событий. А по барачным комнатам, на обоих этажах, громко переговариваясь на непонятном языке и грохоча сапогами, ходили вражеские солдаты. Метрах в двадцати от барачной стены были установлены два ручных пулемёта, направленных на людей. Возле одного из них в выброшенном из окна мягком кресле и сидел немец, жующий арбуз.

Он был долговяз и белобрыс, одет во френч с расстёгнутым воротником и закатанными по локти рукавами, пилотка за поясом, автомат на спинке кресла. В кресле он сидел полуразвалясь, с правой ногой на пулемёте. Слева от пулемёта находился прикроватный пуфик, обитый ярко-малиновым бархатом. Рядом с пуфиком на песке лежали россыпью небольшие бледно-зелёные арбузы. Не вставая с кресла, носком сапога немец подкатывал к себе очередной арбуз, вынимал из висевших на ремне ножен штык-кинжал и делал им аккуратный треугольный вырез между верхушкой и корешком арбуза. После чего извлекал красный клин и пробовал его на вкус. Если немцу арбуз нравился, он разрезал его пополам и алюминиевой ложкой выедал из арбузных половинок сладкую середину. Остаток очередной половинки он швырял в стену барака. Да так, что при ударе о стену арбузные корки с хрустом разлетались в стороны и обрушивались мокрыми осколками на головы прижавшихся к стене людей. Показывая пальцем на старух, концами своих платков стиравших с лиц арбузный сок, долговязый громко хохотал.

Но вот он поднялся с кресла, снял со спинки автомат, сделал шаг по направлению к бараку и навёл автомат на ближнюю старуху, отчего та попятилась и закрестилась:

-- Кто по-бегай… па-па-па!

 Удовлетворённый произведённым эффектом, немец ухмыльнулся и направился в барак. На втором этаже которого вскоре раздались громкие восклицания. Кто-то пьяно затянул: «Вольга, Вольга, муттер Вольга…».

Выглянув из окна, долговязый крикнул:

-- Кто у-бегай… капут! -- и дал короткую очередь в сторону Разгуляевки и жёлто-красного солнца.  После чего скрылся в окне.

Теперь напротив людей, собранных у барачной стены, торчали лишь два пулемёта.

-- Мам, у тебя кровь на щеке, -- вполголоса произнёс Вовка.

Проведя пальцами по щеке, мать извлекла из неё осколок стекла.

-- У меня глазик болит, -- скуксился Женька.

-- О, господи!.. Какой?

-- Вот этот.

-- Только не три руками! – шёпотом воскликнула мать и тут же осеклась. Потому что в этот момент прозвучал отчётливый женский голос, к которому никто из тех, что здесь находились, не мог не прислушаться:

-- Что же с нами будет-то, бабоньки? Зачем нас сюда согнали?..

-- А то и будет, -- столь же отчётливо ответил дед с редким льняным пушком на голове, стоявший в середине толпы, опираясь на палку. – Вот нажрутся, напьются… и вон из тех штуковин… для развлечения… Аль не знаете, зачем к стенке ставят? – В гробовой тишине старик помолчал и добавил: -- Да я-то пожил… ребятишков жалко.

Дед произнёс эти слова без видимого сожаления, будто смирившись уже с той участью, которую предрекал себе и остальным. И тогда из Вовки сами собой вырвались слова:

-- Мам, бежим!.. Бежим, пока нет никого!


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!