From Southampton – Cherbourg – Queenstown 19 страница



Три ха‑ха!   Елизавета на такие дешевые уловки не ведется.

И плевать ей, что Пирог с Шалимаром думают о ее работе.

Они всегда утверждали, что Елизавета им небезразлична, что они обеспокоены ее судьбой, настроением и самочувствием. Узнав о смерти Карлуши, они обещали навестить ее в самое ближайшее время, но появились только спустя полтора месяца. Пирог якобы корячилась в институте и загибалась в поисках перспективной работы. А Шалимар якобы не вылезала из Москвы, Праги и Таиланда, которые без нее ну просто перестали бы существовать. Надо было выпихнуть их из своей жизни еще тогда: таких друзей за хер, да в музей, как выражается Праматерь. И, в общем, она права. Но других друзей (подруг) у Елизаветы Гейнзе нет.

Праматерь Всего Сущего ей не подруга. При всем Елизаветином благоговении, преклонении и просто человеческой симпатии. И при том, что Елизавета, сама того не замечая, перенимает у нее повадки, словечки и манеру общения. Совсем недавно она выдала Пирогу, делившейся с ней размышлениями по поводу «одного интересного места при человечке, сидящем на малом бизнесе, – стоит ли к нему пристраиваться или лучше подождать другой вариант, связанный с человечком, сидящим на крупном бизнесе?»:

– А этот… Хер Верёвкин, который на малом бизнесе… Он с перспективой или нет?

– Вроде с перспективой.

– Ну и хули драцену чесать? Пристраивайся, конечно.

Пирог слегка оторопела от столь залихватских Елизаветиных высказываний, но все же нашла нужным переспросить:

– А под «драценой», прости, ты что имеешь в виду?

– Ну… – смутилась Елизавета. – Я имею в виду передок. В анатомическом смысле это…

– Не надо. Я уже поняла про анатомический смысл. Где ты только набралась такого жлобства?

Никакое это не жлобство! Это кольца, булавы, горящие факелы, призванные складываться в воздухе в один занимательный узор. Елизавета покусилась на них, воспользовавшись отсутствием Праматери и тайком проникнув на манеж. И теперь, при некотором скоплении народа, пытается жонглировать, хотя и понимает где‑то внутри: пока получается неважнецки. Совсем неорганично. Без свойственного Праматери куража.

Нет, Праматерь ей не подруга.

И ТТ не подруга. Стоит только Елизавете представить обратное (ТТ – подруга, подруга!), как у нее сразу же начинает бешено колотиться сердце, неметь кончик носа и на глаза наворачиваются слезы. Это намного более волнующе, чем ее обычные квелые рассуждения из серии в состоянии ли она полюбить первого попавшегося черта лысого.   Неясно лишь, что предполагает формат дружбы с нереальной, недостижимой ТТ. Об обычных пироговско‑шалимаровских праздных посиделках в кафе и речи не может возникнуть! Это Шалимар мнит себя new ‑Кэрри Брэдшоу. Это Пирог мнит себя new ‑Наоми Кляйн, или какой‑нибудь навозной интеллектуалкой с Манхэттена, или специалистом по слиянию и поглощению с Уолл‑Стрит. А здесь – не Манхэттен, не Уолл‑Стрит!.. И Пирог остается Пирогом, а Шалимар – Шалимаром, во что бы они не вырядились и что бы там себе не представляли. Нет, вариант кафе отпадает сразу, а вместе с ним и вариант похода в Ботанический сад, к дереву под названием «бесстыжее». Пирог и Шалимар любят фотографироваться с этим деревом в обнимку, и Елизавета без устали щелкает обеих. Потом они идут на альпийскую горку (выбор Пирога) и в уголок, имитирующий японский сад (выбор Шалимара), а потом отправляются в кино.

Кино.

Сходить в кино с ТТ – еще одна бескрылая мечта, нисколько не приближающая их дружбу. С другой стороны, кино может дать образец таких или примерно таких высоких отношений. «Тельма и Луиза» с Джиной Дэвис и Сьюзен Сарандон. «Бандитки» с Сальмой Хайек и Пенелопой Крус. Но история Тельмы и Луизы выглядит слишком мрачной. А история бандиток – слишком водевильной на фоне вечной российской мерзлоты. И потом, ТТ априори лучше, чем все вышеперечисленные героини, вместе и по отдельности. А Елизавета, соответственно, хуже. Много хуже любой из четверых. Толще, неповоротливей, некрасивей – и даже ее юный возраст не спасает.

Как еще начинается дружба?

Ну‑у… Как общение двух абсолютно равных по интеллекту людей (здесь само собой выплывает убийственное сопоставление ничтожной песчинки и всепоглощающей черной дыры, так что иди, отдыхай, Элизабэтиха).  

Как общение людей, чьи мысли и чувства созвучны друг другу. И чьи мысли и чувства друг другу интересны, ты еще здесь, Элизабэтиха? Нишкни! Пшла вон!!.  

На случай, когда все возможности возникновения дружбы исчерпаны, а подходы к ней забаррикадированы, у Елизаветы имеется последний джокер в трусах. А именно – благодарность! Дружба может произрасти и заколоситься на почве обычной человеческой благодарности. Вот бы спасти ТТ от серьезной опасности или (что намного предпочтительнее) от верной гибели! Вопрос состоит лишь в том, как, когда и где может состояться акт спасения. Нужно что‑нибудь неординарное, что‑нибудь из ряда вон. А с этим как раз проблемы. Плавает Елизавета, как топор (детский круг в виде уточки на себя уже не напялишь); в горящий дом войти сможет, а вот выйти – при ее расторопности – получится только пылающим факелом. Она могла бы заслонить ТТ от пули, но где взять пулю, а заодно локальный конфликт, спровоцировавший пулю? Вряд ли ТТ поедет с гастролями в раздираемые гражданской войной и междоусобицами Сомали, Нигерию или индийский штат Пенджаб. При ядерном взрыве и авиакатастрофе (тьфу‑тьфу‑тьфу, не про нас будет сказано, как выражается Праматерь) помощь никому уже не понадобится. Есть слабая надежда на катастрофу железнодорожную, и тут Елизавета видит себя ползущей от места подрыва  деформации рельсов в сторону приближающегося локомотива. В руках Елизаветы зажат платок‑арафатка…

нет – лучше сине‑серый газовый шарф, подаренный Пирогом…

нет – лучше желто‑оранжевый газовый шарф, подаренный Шалимаром…

Нет, пусть все‑таки будет арафатка. Елизавета, презрев угрозу смерти, ползет навстречу локомотиву, стараясь предупредить машинис… Стоп, а почему, собственно, ползет? Она бежит. Бежит! Елизавета, презрев угрозу смерти, бежит навстречу локомотиву с запредельной антилопьей скоростью 60 кмчас, стараясь предупредить машиниста и размахивая, как больная, арафаткой. Но, не рассчитав силы, на ходу врезается в состав и сталкивает его с рельсов к ебеней матери…

Три ха‑ха!

Гы‑гы!

Она совсем не это имела в виду. Но по‑любому, железнодорожная катастрофа все‑таки тухляк. Народищу там полно: не только ТТ в роскошном пульмановском вагоне, но и бандиты стоп‑менеджерами в спальных, помощники прокуроров в купейных, и студенты с фермерами в плацкартных. Как ТТ поймет, что Елизавета совершила свой беспримерный подвиг для нее, а не для кого‑нибудь другого? И вдруг она вообще не ездит в поездах, а предпочитает самолеты?

Еще можно спасти ТТ от медведя‑шатуна, распоясавшегося льва, двух голодных леопардов, трех голодных крокодилов (Елизавета выбегает наперерез подлым тварям, потрясая бумерангом, двустволкой, трубкой для метания отравленных шипов и автоматом «узи»). Но как подтащить к зверям‑людоедам саму потенциальную жертву? Непонятно. Она же не дура, залезать к ним в пасть!

Она – не дура. А Елизавета – дура конченая.

Дура, а не пожарник, не охотник, не спасатель Малибу. Единственное, что она в состоянии сделать, – героически измерить давление у ТТ и посчитать ей пульс. Героически закапать ей глаза глазными каплями. Героически приготовить для нее отвар из корней солодки на водяной бане.

И на этом можно закрывать тему с чудесным спасением и волшебной дружбой. Счастье было ярким, но недолгим, как выражается Праматерь.

В ТТ , как и в Праматери Всего Сущего, нуждается целая прорва людей. И сосредотачиваться на ком‑то одном у них не хватит ни времени, ни сил. И обижаться тут нечего.

Елизавета не обижается.

Тем более что от привычки считать своими друзьями лишь Пирога с Шалимаром пора избавляться. Не так давно у нее появился еще один друг. Вернее, он существовал в Елизаветиной жизни и раньше. Но не в качестве друга, а в качестве клубка не очень‑то крепких, блеклых ниток, в которых то и дело запутывались самые разные Елизаветины чувства – жалость, раздражение, презрение, ненависть. Теперь все это ушло, осталось – не жалость даже – сожаление, что все обстоит именно так. Что нитки истончились, то и дело рвутся, распадаются на волокна прямо в руках и исчезают бесследно. О том, что в скором времени исчезнет сам клубок, Елизавета даже думать себе запретила.

Пусть все идет, как идет. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Когда все это началось? Когда Илья впервые назвал ее Онокуни.

Это было не самое подходящее время для начала. Елизавета находилась тогда в раскаленной безводной пустыне Карлушиной смерти. Посреди арктических льдов Карлушиной смерти. В тени и на солнце Карлушиной смерти. Она не стала взрослее – ведь взрослый человек, даже понимая страшную несправедливость ухода родного существа, не обвиняет в этом все остальные существа, неродные. А Елизавета обвиняла. Это было сродни приступам странной жестокой болезни – она накатывала внезапно, в самых неподходящих местах. Добро бы только на улице, наполненной незнакомыми людьми, когда каждый первый казался Елизавете менее достойным жизни и солнечного света, чем Карлуша. Но это несколько раз случилось в тот момент, когда она была у стариков. И только невероятным усилием воли ей удалось сдержаться, не обрушить на их старческие головы весь гнев и всю ярость.

С Ильей сдержаться не удалось.

Это произошло на десятый день после похорон.

А до этого был девятый, и Елизавете страшно хотелось провести его хоть с кем‑то, помянуть Карлушу не в одиночестве. Вариант Коки‑Лёкиного присутствия она малодушно отвергла, несмотря на его гобой, на «опустела без тебя Земля». Был сильный расчет на Праматерь, но Праматерь оказалась страшно и уважительно занята. Сначала она телефонировала Елизавете, что с самого утра бегает по делам Аркадия Сигизмундовича (надо же его пристраивать, в конце концов!), затем у нее образовалось еще несколько текущих и совершенно неотложных дел, но к вечеру… К вечеру она обязательно постарается заскочить хотя бы на полчасика. Вечером случилось незапланированное несчастье со скандалисткой Лялей. Она упала и не смогла подняться. Старухи тоже не смогли ее поднять и в панике позвонили Праматери. Та вызвала «скорую», и «скорая» констатировала у бывшей проводницы кровоизлияние в мозг. Инсульт, коротко сообщила Праматерь, приехать никак не получится, извини.

Это ты извини.

Весь вечер Елизавета думала: как же случилось, что Карлуша, такой обаятельный, такой выдающийся и неординарный человек, не оставил после себя скорбящих друзей, учеников и последователей? А оставил одну, весьма сомнительного качества, дочь, которая не в состоянии даже устроить для него приличный день поминовения. Час поминовения, минуту?

Нет‑нет, это несправедливо по отношению к Карлу Эдуардовичу Гейнзе. И дела вовсе не так мрачны, как ей кажется. Наверняка в большом городе найдется несколько человек, которые вспомнят о нем с доброй улыбкой, с поцокиванием языка: «Э‑эх, знавал я одного парня, Карла Гейнзе! Это, я вам скажу, был потрясающий человеческий экземпляр. Ну и корки он отмачивал – кино и немцы!» И пусть они вспомнят о Карлуше не сегодня, а через месяц или год, или вчера, третьего дня, десятилетие назад, – но все же вспомнят. Возможно, их будет не несколько человек, а несколько десятков или сотня. И в каждом из этих ста случаев Карлуша будет оживать, браться за свой «WELTMEISTER», браться за бутылку водки, ворчать, капризничать, дуться, отпускать шуточки, играть в лотерею, справляться с ролью отца, справляться с ролью маленького потешного немца, мечтать о Германии и о многом другом, что делает его Карлушей – никем иным.

И где сейчас старина Карл Гейнзе? Жив ли, курилка? Должно быть, все с ним в порядке. Он‑то собирался жить вечно!..

Что ж, пусть так и думают. Елизавета не станет никого разочаровывать.

В общем, ей удалось переступить через девятый день и даже закончить его на достаточно светлой минорной ноте. А потом наступил день десятый, в котором все пошло наперекосяк. С самого утра, когда Елизавета отправилась в поход за мобильным телефоном.

Мобильник и до этого был Елизаветиной идеей fix, но воплотить ее в действительность не представлялось возможным из‑за Карлуши. И все разговоры о том, что связь нужна ей по работе, что человек без сотового просто‑напросто оказывается выключенным из жизни, проходили в пользу бедных. Карлуша был глух как к Елизаветиным мольбам, так и к хитрым ее уловкам типа: а давай купим сразу два мобильника   – тебе и мне, и постоянно будем звонить друг другу, и знать, кто где находится. Разве это не здорово?  

Ничего здорового в ситуации с двумя мобильниками Карлуша не видел, наоборот – их появление послужило бы предвестником холеры, бубонной чумы, Апокалипсиса хотя бы в одной, отдельно взятой семье. «Вот помру, – торжественно объявлял Карлуша. – Тогда покупай хоть десять телефонов. Но пока я жив, этой гадости в нашем доме не будет». Елизавета вздыхала, пробовала огрызаться и взывать к Карлушиному здравому смыслу, один раз даже пустила слезу – все было напрасно. И она смирилась, как мирилась всегда со всеми чудачествами Карлуши, со всеми коленцами, которые он выкидывал. Единственное, что она могла себе безбоязненно позволить, – недолгое зависание в салонах сотовой связи, у витрин с самыми что ни на есть распоследними модификациями аппаратов, чего только в них нет, просто уму непостижимо!.. Зависание оканчивалось ровно в тот момент, когда к Елизавете подваливал менеджер с приклеенной к зубам улыбкой и преувеличенно бодрым голосом говорил:

– Интересует какая‑то конкретная модель? Показать что‑нибудь?

– Нет‑нет… Я просто смотрю… – лепетала в ответ Елизавета.

И, сгорбившись и шаркая ногами, стремительно покидала салон, прекрасно зная, что менеджерова улыбка, оттолкнувшись от зубов и сделав кульбит, тут же превратится в гримасу: и ты туда же, толстая жаба,   телефон тебе подавай. Ходит тут понапрасну, волнует Вселенную и персонал!..

Теперь Карлуши нет, и никто не может запретить ей осуществить хотя бы одну свою мечту.

Именно с таким настроением Елизавета вышла из дому, имея в кошельке пять с половиной тысяч рублей. И четкое представление о том, что конкретно ей нужно. Не самая дорогая модель, по и не дешевая. С фотокамерой и полифоническим звуком. И это не все. После того, как телефон будет куплей, начнется самая волнующая часть сегодняшней акции. Она отправится в ближайший к салону пункт по закачке в мобильники всякой милой чепухи: мелодий, рингтонов и java‑игр. Java‑игры не слишком‑то интересуют Елизавету, рингтоны и мелодии куда важнее. Наверняка в списке обнаружится несколько песен ТТ, она выберет именно их – и парни, сидящие на закачке, посмотрят на Елизавету с большим уважением.

А потом…

Потом она раздаст свой номер сотового всем желающим, прежде всего Пирогу, Шалимару и Праматери Всего Сущего. И не поленится написать его на бумажках красивым почерком, крупными печатными буквами. Количество бумажек полностью совпадет с количеством Елизаветиных стариков, они будут вручены с соответствующими комментариями. Положены под стекло на столе, прижаты магнитом к холодильнику, заткнуты за край трюмо, за электропроводку в коридоре, за выцветший портрет Лидии Скобликовой, олимпийской чемпионки Инсбрука по скоростному бегу на коньках. Можете звонить в любое время,   скажет старикам Елизавета.

Завалить сразу двух зайцев, вот как это называется.

Как только она окажется в зоне постоянной досягаемости, старикам станет полегче, хоть бы и морально, – это первый заяц, агути.

В ее кармане поселится слегка видоизмененная ТТ – это второй, валлаби.

Еще телефон можно класть на столик в кафе, как это вечно делают Пирог с Шалимаром. А еще – высший пилотаж, о‑о! бочка, горка, петля Нестерова! – носить его на шнурке. Подтянешь шнурок повыше – и слегка видоизмененная ТТ будет звучать у тебя в легких, опустишь пониже – и она откликнется в животе. Что и говорить, любая часть тела Елизаветы Гейнзе будет несказанно рада ТТ .

…Покупка телефона прошла без сучка, без задоринки и даже слегка повысила лежащую под плинтусом Елизаветину самооценку. Впервые она не отиралась у витрины, затравленно глядя по сторонам. И не бросалась прочь от продавца, как будто он не продавец вовсе, а больной проказой маньяк‑убийца. Нет, Елизавета вела себя более чем достойно. Она ткнула пальцем именно в тот мобильник, который давно хотела купить, – раскладушку цвета мокрого асфальта, с серебряными вставками – и произнесла:

– Я бы хотела посмотреть вот его.

– А что, будете брать?

– Возможно, и даже очень может быть.

Вопреки подспудным Елизаветиным страхам, больной проказой маньяк‑убийца оказался милейшим человеком. Он вытащил ее телефончик   из‑за стекла, показал Елизавете порядок включения и выключения, все главные кнопки и все основные функции. Он продемонстрировал зарядку, аккумулятор, место, куда вставляется sim‑карта, а также объяснил, как эту sim‑карту вставить.

– Ну что, выписывать чек?

– Да, – Елизавета опять, на какую‑то долю секунды, почувствовала себя предательницей, но слово «да» было произнесено.

Обратного пути не будет, вот он, алтарь! – и не нашлось никого, кто мог бы словом или делом воспрепятствовать браку. Елизавета и ее телефончик,   аминь!..

Заплатив за сам телефон, Елизавета потратилась еще и на стартовый пакет (куда ж без него!), на чехол и на шнурок. На висюльку в виде дельфина денег уже не хватило. Да и бог с ней, у Елизаветы есть собственный дельфин.

Собственная инопланетянка.

Войдя в салон обыкновенной толстой жабой,   Елизавета вышла из него толстой жабой mysticos ,[11] с новым телефоном, водруженным на шею. Первым делом она набрала Пирога, чей номер помнила наизусть, он заканчивался на mysticos 33 .

– Алё, Пирог! Это я, Лизелотта! Звоню с собственной мобилы! Только что купила! Забей меня и можешь перезвонить.

Затем она позвонила Шалимару, чей номер заканчивался на mysticos 77 :

– Алё, Шалимар! Это я, Лайза! Звоню с собственной мобилы! Только что купила! Забей меня и можешь перезвонить.

Ни одна из подруг‑мерзавок не перезвонила ни через минуту, ни через пять, хотя обе синхронно проблеяли: «Ага, ща наберем!» Наверняка столкнулись друг с другом в первые секунды набора Елизаветиного номера, и их аппараты выдали «занято». А потом (как это постоянно бывает) отвлеклись на свои неотложные дела и забыли про Лизелотту‑Лайзу – ведь память у них не длиннее джинсовой заклепки! Елизавета (как это постоянно бывает) совсем не обиделась, а с энтузиазмом принялась составлять в уме список для телефонной книжки.

Праматерь (дом.)  

Праматерь (моб.)  

Пирог (дом.)  


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!