Подготовка текста и перевод Т. Ф. Волковой, комментарии Т. Ф. Волковой и И. А. Лобаковой 48 страница
О ВОСТАВШЕМЪ МЯТЕЖИ В КАЗАНИ И О СОГНАНИИ ЦАРЯ, И О ВЗЯТИИ С МОСКВЫ ЦАРЯ ШИГАЛЕЯ, И О БѢЖЕНИИ ЕГО, И СКАЗАНИЕ О УБИЕНИИ КНЯЗЯ ЧЮРЫ. ГЛАВА 25
О ПОДНЯВШЕМСЯ В КАЗАНИ МЯТЕЖЕ И ИЗГНАНИИ ЦАРЯ, И О ВЗЯТИИ НА ЦАРСТВО ИЗ МОСКВЫ ЦАРЯ ШИГАЛЕЯ, И О БЕГСТВЕ ЕГО, И СКАЗАНИЕ ОБ УБИЕНИИ КНЯЗЯ ЧУРЫ. ГЛАВА 25
И воста в Казани в велможахъ и во всем народе смятение велико, воздвигоша бо крамолу вси болшие с мѣншими на царя своего, Сат-Кирея,[98] и свергоша его с царства своего, и выгнаша ис Казани со царицами его. И мало его не убиша за вину сию, что онъ приемляше своея земли крымскихъ срацынъ, приходящих к нему в Казань, и велможами быти устрояше, и богатяше их, и почиташе, и власть велику подаваше имъ, и обиде казанцевъ, и любляше и брежаше ихъ паче казанцевъ.
И началось в Казани среди вельмож и народа большое смятение: возвели все — и знатные, и простые — крамолу на царя своего Сафа-Гирея, и свергли его с царства, и выгнали из Казани с царицами его. И едва его не убили за то, что принимал он сарацин из Крымской своей земли, приходящих к нему в Казань, и делал их вельможами, и обогащал, и почитал, и наделял их большой властью, и любил их, и берег больше казанцев, казанцев же обижал.
И побѣжавъ царь Сат-Кирей в Нагаи, и за Яикъ, и присвоися тамо, прибѣжав къ заяицкому князю Исупу,[99] и дщерь у него взя,[100] красну велми и мудру. С нею же взя и улусы кочевныя, в них же, кочюя, живяше. И бысть ему та пятая жена. И возлюби ю зѣло, паче первыхъ женъ[101] своих болшихъ.
|
|
|
И, побежав к ногаям за Яик, остался там царь Сафа-Гирей у заяицкого князя Юсупа и взял себе в жены его дочь, очень красивую и умную. В приданое же взял за ней кочевые улусы, в которых и жил, кочуя. И была это у него пятая жена. И сильно полюбил он ее, больше своих прежних, старших жен.
И подня с собою тестя своего, князя Исупа, приведе с ним нагайских срацын — всю орду заяицкую, и прииде с ними на взятие Казани. И стояше два месяца, приступая, и не взя града. И возвратися в Нагаи и ничтоже успѣвъ, токмо землю поплѣнив, нимало имуще у себя стѣнобитнаго наряду. И кто можетъ град таковъ стрѣлами взяти едиными, без пушек, аще не Господь его нѣкако предастъ!
И, уговорив тестя своего, князя Юсупа, пришел он с ним захватить Казань, приведя с собой ногайских сарацин — всю орду заяицкую. И стояли они два месяца, штурмуя город, и не взяли его, так как не было у него никаких стенобитных орудий. И возвратился он к ногаям, ни в чем не преуспев, только пограбив Казанскую землю. И разве может кто-нибудь взять такой город одними стрелами, без пушек, если только не отдаст его ему в руки сам Господь!
В сие же время злочастное притужаше казанцем царь Шихалей Касимовский всегдашним воеванием земли ихъ. И возтужиша казанцы о частыхъ войнахъ, напавших на нихъ, ово же о царѣ своемъ, не могуще жити долго без царя, яко ядовиты осы без матки своея въ гнѣздѣ или малыя змии без великаго. И не вѣдяху, откуду себѣ царя добыти, не хотяху от казанских царевичев и ни единаго знаемаго ими поставити царем. Ови убо хотяху в Крым послати по царевича, какова любо, овии же за турскаго царя мышляху заложити, да брежетъ их онъ и пришлетъ имъ своего царя, но не хотяху быти никому же повинны, яко державнии; овии же за московскаго царя и великаго князя, и бояхуся мщения от него о старых своихъ преступлениях; овии же и паки того же сосланнаго царя Сап-Кирея, изгнанаго, призвати хотяху, но и того бояхуся, мало бо его не убивше казанцы, всегда поучаеми бываху на зло и на горшее преуспѣваху.
|
|
|
В это же злосчастное время досаждал казанцам постоянными набегами на их земли касимовский царь Шигалей. И затужили казанцы из-за частых войн, обрушившихся на них, а также и о царе своем, ибо не могли они долго жить без царя, так же как ядовитые осы в гнезде без матки своей или маленькие змееныши без большой змеи. Но не знали, откуда добыть себе царя, ибо не хотели посадить на царство никого другого из известных им. Одни из них хотели послать за каким-нибудь царевичем в Крым, другие же за турецкого царя намеревались заложиться, чтобы взял он их под охрану и прислал им своего царя, при этом не хотели они никому повиноваться, словно правители; иные стояли за московского царя и великого князя, но боялись мщения его за старые их преступления; иные же хотели снова призвать изгнанного ими царя Сафа-Гирея, но и его боялись, ибо едва не убили его казанцы, всегда подстрекаемые на зло и в горьких делах преуспевающие.
|
|
|
И смысливше, яко улучно время изыскавше оманути имъ самодержца московскаго, еже заложитися за него и Казань ему предати, и взяти на царство царя Шигалия, и уморити, яко же и брата его, мечи разсѣкоша, да не творит имъ пакости великие всегдашним воеванием. И послаша с лестию послы своя со многими дарми ко царю и великому князю просити царя Шигалия на Казань царемъ и миръ, и любовь имѣти с нимъ. И паче же заручающе на болшую вину, лжуще и маняще, яко же и отцу его лгаху и ругахуся.
И сообразили они, что пришло подходящее время обмануть им московского самодержца: заложиться за него и отдать ему Казань, и взять на царство царя Шигалея, и погубить его, как и его брата, зарубить его мечами, чтобы не причинял он им великих бед постоянными своими войнами. И послали они лицемерно послов своих с многочисленными дарами к царю и великому князю, чтобы просить у него на царство в Казань царя Шигалея, обещая жить с ним в мире и любви, и навлекли они на себя еще большую вину, обманывая его и заманивая, как лгали и насмехались они над отцом его.
|
|
|
Царь же и великий князь не позна гораздо лукавства казанцев, яко юнъ сый, и не послуша старых вѣрных совѣтников своих. И возбраняющим имъ не нят вѣры казанцем, но повѣри и послушав лстивых прелагатаевъ своих злых християнскихъ, наровящих казанцем, аще и единовѣрнии ему, еще же паче и воскормивше его. О семъ да никто же ми позазрит, яко лжу на своихъ глаголюща, истину бо вѣщаю: воистину достойни суть таковии вѣчному проклятию!
Царь же и великий князь по молодости не распознал сразу лукавства казанцев и не послушал старых верных своих советников. И хотя уговаривали они его не доверять казанцам, поверил он им, послушавшись льстивых и злых изменников христианских, которые хотя и были одной с ним веры, более того, — вырастили его, но угождали казанцам. Да не осудит меня никто за то, что лгу на своих, ибо все это правда: воистину достойны такие люди вечного проклятия!
Онъ же, по лукавому совѣту ихъ, ятъ вѣры имъ и казанцем. И призвавъ к себѣ царя Шихгалея, и понуди его итти на царство в Казань, паче же на смерть, яко да, волею царство смиривъ, привлечетъ под руку державы его. Царь же Шихгалей не смѣ преслушатися самодержца своего, ни рещи ему противъ ничто же, да не разгнѣвается на него. Неволя бо многажды может паче волнаго!
Он же, по лукавому совету их, поверил им и казанцам. И, призвав к себе царя Шигалея, принудил его идти на царство, а вернее, — на смерть, в Казань, чтобы тот, своей волею смирив царство, подчинил его Московской державе. Царь же Шигалей не смел ослушаться самодержца своего и в чем-нибудь возразить ему, дабы тот не разгневался на него. Покорностью ведь можно большего достичь, чем своеволием!
И пойде с казанскими татары и с послы, великою печалию одержим сый, и не просто же, но на вѣре и ротѣ велицей, да не убиен будет от нихъ, тако же и они от него разпленени да не будутъ и никоея же ему вины прошлыя не мстити имъ; да преже идет к ним не в велицей силе: да не, убоявшеся казанцы плѣнения от царя, и вси во граде затворятся и царя самого, и послов своихъ к ним не пустят в Казань. И симъ лщением омануша его послове. И изыманъ бысть, аки медвѣдь, не крепкотѣненными мрежами звѣриными, но лестию и словесы лукавыми.
И пошел он с казанскими татарами и послами, охваченный большою печалью, но не просто так, а заключив с ними договор о том, что не будет он убит ими, они же не будут им взяты в плен, и что не будет он мстить им за прошлые их провинности; идти же он должен к ним без большого войска, иначе, казанцы, побоявшись царской расправы, затворятся в городе и не пустят к себе в Казань ни самого царя, ни своих послов. И такой хитростью обманули его послы. И поймали, как медведя, но не крепкими охотничьими сетями, а лестью и лукавыми словами.
И не взяв царь с собою ни силы многие, ни стѣнобитнаго наряду огненаго, ни стрѣлцовъ, но токмо своих варваръ 3000 и два воеводы московских. Единъ посланъ на брежение царю в Казани быти с нимъ — князь Дмитрей Белской, и с тѣм тако же рабовъ и домочадцевъ его 1000; другий же воевода — князь Дмитрей Палецкой, и тому повелено бѣ до Казани провадити и поставить царя на царство, и возвратитися.
И не взял царь с собой ни большого войска, ни стенобитных орудий, ни стрельцов, взял только три тысячи своих варваров и двух московских воевод. Один из них — князь Дмитрий Бельский — был послан для охраны царя и должен был остаться с ним в Казани, при нем была тысяча слуг его и домочадцев; другому же воеводе — князю Дмитрию Палецкому — было приказано лишь проводить царя до Казани, поставить его на царство, а затем возвратиться.
И пришед тамо царь, и въстрѣтиша его казанцы, в пансырех и в доспѣсѣхъ одѣяни, не з дары царьскими, со оружми кровь льюще. И взяша царя единаго неволею в Казань, без воеводы его, и с ним в число болшихъ его мурзъ и князей 100 человекъ. И тѣх емше, в тѣмницах заключиша, а прочих тѣхъ избиша всѣх на поле, на встрѣче царя, не пущая во град.
И пришел туда царь, и встретили его казанцы одетыми в панцири и доспехи, не с царскими дарами, а с оружием, проливающим кровь. И впустили они царя в Казань против его воли одного, без воеводы, и с ним князей и мурз его сто человек. И, схватив их, заключили в темницах, а всех остальных перебили на поле, когда встречали царя, не пустив их в город.
И видѣв воевода, князь Дмитрей, стрясшееся сие зло над царемъ и проводивъ его с плачемъ и со слезами, поклонився царю, и ни единыя нощи препочивъ, тако бо ему велено, и возвратися, скоро бѣжа, повѣдая сие самодержцу. Казанцы же отпустиша воеводу к Москвѣ, ни единаго словесе худа рекше ему, а после и каявшеся, что отпустивше его.
И, видя стрясшееся с царем несчастье, проводил его воевода, князь Дмитрий, с плачем и со слезами поклонившись царю, и, не отдохнув ни одной ночи, как было ему велено, возвратился очень скоро в Москву, рассказав обо всем самодержцу. Казанцы же отпустили воеводу в Москву, ни одного худого слова не сказав ему, а после раскаивались, что отпустили его.
А другий же воевода со царем остася, и даша ему дворы стояти за городомъ, на посаде. И не брежаху его, да како хощетъ, но токмо ко царю ѣхати не дадяху ему и к Москвѣ возвращаху, да идет от них без боязни и со всѣми своими, неврежен ничим же, а о царѣ да не тужит. Онъ же паче изволи умрети у них со царемъ, неже, оставльше его жива, единъ возвратитися и умрети на Москвѣ.
Другой же воевода остался с царем, и дали ему дворы для постоя за городом, на посаде. И не сторожили они его, предоставляя жить по своему усмотрению, но только к царю ездить не давали и уговаривали его вернуться в Москву: пусть-де идет от них без страха со всеми своими людьми, ни в чем не понеся ущерба, а о царе-де не тужит. Он же предпочитал умереть у них вместе с царем, нежели, оставив его живого, одному возвратиться и умереть в Москве.
Глаголю же о нем, яко в том бѣ воеводѣ болшая измѣна казанцемъ, и сего ради они ходяще войною и не воеваху ни селъ, ни градовъ его, но около их обхожаху, и ни куряти единаго не взимаху. Посему, знати есть, яко прелагатай бѣ.
Скажу же о нем, что был тот воевода тайным другом казанцев, поэтому они, ходя войной на Русь, ни сел, ни городов его не разоряли, но обходили их стороной, не взимая с него дани ни одним куренком. Поэтому следует знать, что был он предателем.
И бысть тогда в Казани царь месяцъ единъ в лѣта 7054-го года, не яко царь, но яко плѣнникъ, изыманъ, крѣпко брегомъ — не испущаху его из града гуляти со своими его никаможе. И видѣ себе от казанцев неизбытною бѣдою одержима, и тужаше, и плакаше, и втай небеснаго Бога моляше по вѣре своей, но и руских святыхъ на помощъ призываше, и мысляше, како бы освободитися от напрасныя смерти.
И пробыл тогда царь в Казани всего один месяц, в году 7054 (1546), не как царь, но как пленник, схваченный и крепко охраняемый, — никуда не отпускали его гулять из города с приближенньши его. И, видя, что ввергнут он казанцами в непоправимую беду, тужил он и плакал, и в тайне молил своего Бога, и русских святых на помощь призывал, и раздумывал, как бы избежать жестокой смерти.
И в царския мѣсто власти смиряшеся пред ними и повиновашеся, и ни в чем же имъ прерѣковаше, и славны пиры на них творяше по вся дни, и дарове имъ подаваше, не царству же хотяше, но тѣм хотяше нѣкако смерти горкия избыти. Они же царскую его честь и дары со смирением ни во что же вмѣняху, но и сосуды его сребреныя и златыя, разставленыя пред ними на столѣх, разграбляху, сердце его раздражающе, злии, даромъ, да что имъ речетъ, и они, вскочивше ту, и разсѣкутъ его мечи, аки сыроятцы звѣрие овча или козла разсторгнутъ.
И вместо того чтобы показывать царскую свою власть, смирялся он перед ними, и повиновался им, и ни в чем не прекословил, и каждый день устраивал для них славные пиры, и одаривал их подарками, не на царстве стараясь утвердиться, но желая тем избежать горькой смерти. Они же царскую его честь и дары, подносимые им со смирением, ни во что не ставили, но, злые, расхищали сосуды его, серебряные и золотые, расставленные перед ними на столах, понапрасну выводя его из себя; если же он что-нибудь говорил им, то они тут же, вскочив, готовы были рассечь его мечами, словно звери-сыроядцы — разорвать овцу или козла.
Но царская смерть без вѣдома Божия не бывает, ни проста коегождо человѣка, вся бо умирает судом его, Божиими дланми соблюдаеми: никто же можетъ от человѣкъ убити до реченнаго ему дни.
Но царская смерть без ведома Божия не случается, так же как и смерть любого другого человека, ибо все Божьими руками охраняемы: умирают по суду его, никто не может быть убитым до назначенного ему дня.
И вложи Богъ милосердие о царѣ, вѣрнаго ради его страданиа за християны, въ сердце болшаго князя — властителя казанскаго Чюры Нарыковича;[102] власть бо тогда над всѣми велику имѣяше в Казани Чюра. Князь же той, возрѣвъ на царя человѣколюбезнѣ и милостивно, пожалѣ о нем сердцемъ и душею своею и припаде ко царю вѣрною приязнию нелѣстною, добру помочь ему дая совѣтомъ своимъ, печаль от него отрѣвая и время, подобно к бѣжанию его, сказуя, избавляя царя от неповинныя смерти, оболгаетъ казанцевъ и сказуетъ ему и волмож московскихъ, доброхотящих Казани, и вѣсти повѣдающе о злѣ, и о добрѣ, подаваше имъ, и дары от того у них велики взимаше. Царь же даде ему и грамоты, вѣры для, ихъ за печатми ихъ.
И в награду за праведные страдания царя за христиан вложил Бог жалость к нему в сердце знатного князя-правителя Чуры Нарыковича; имел тогда Чура большую власть надо всеми в Казани. И князь этот, посмотрев на царя человеколюбиво и милостиво, пожалел его сердцем своим и душою и привязался к царю преданно и искренне, оказывая ему большую помощь своими советами, отгоняя от него печаль и указывая ему время, подходящее для его побега, и тем избавляя царя от незаслуженной смерти; доносил он ему на казанцев, а также назвал и тех московских вельмож, что были казанскими доброхотами, и, узнавая плохие и хорошие новости, передавал их казанцам, получая за это от них богатые дары. И для верности передал царю грамоты, скрепленные их печатями.
Казанцы же неотложно, с того дни и сего дни, хотяху царя убити, но побѣждаше смирение его. И пресѣцаше думу Чюра, и день от дне отлучаше. Во един же день праздника нѣкоего срацынскаго — обычай имѣют казанцы праздновати и веселитися, и в корчемницахъ испивати, в той же день зва царь на обѣдъ свой всѣх казанскихъ велмож и властей, и судей всѣх, пребывающих в ратномъ дѣле, и всѣх купцевъ великих, и добыточныхъ людей, и простых, учрежаше ихъ сам в полатах царскихъ учрежениемъ великимъ. Протчему же народу градскому повелѣ брашна и пития, и меду, и вина возити, великия сосуды мѣрныя изналивати, и неизчерпаему быти, и поставляти на царевѣ дворѣ и площади, и вездѣ по граду: и по улицам, и по переулкамъ, и на распутиях, идѣже собираются людие и куплю дѣют, и ходятъ, и минуютъ, — и давати имъ пити невозбранно до воли ихъ. Такоже и воеводы царевы вся, приходящыя к нему, накормлеваше и напояваше, и одаряше ихъ, улановей же и князей, и мурзъ. И вси упивахуся до пияна и разъѣзжахуся по домом своим. Простыя же люди по улицам лежаху, коиждо гдѣ възвалився. И вси царя похваляху, убозии же и нищии Бога о немъ моляху.
Казанцы же, не медля, со дня на день хотели убить царя, но побеждало их его смирение. И отговаривал их Чура, и день за днем откладывали они убийство. В один же день некоего сарацинского праздника — казанцы имеют обыкновение устраивать праздники, и веселиться, и в корчемницах напиваться — созвал царь на обед к себе всех казанских вельмож, и правителей, и судей всех, и ратных людей, и всех богатых купцов, и зажиточных людей, и простых граждан и разместил их сам в царских палатах по своему царскому усмотрению. Прочему же народу городскому повелел он возить еду, и питье, и мед, и вина, наливать их в большие сосуды и следить, чтобы не кончалось в них вино, и расставить их на царском дворе, и на площади, и по всему городу: и по улицам, и по переулкам, и на перекрестках, где собираются люди на торг, и ходят, и переходят, и давать им беспрепятственно пить, сколько они захотят. Также и всех царских воевод, приходящих к нему, кормил он, и поил, и одаривал — уланов, и князей, и мурз. И упились все допьяна и разъехались по домам своим. Простые же люди лежали прямо по улицам, кто где повалился. И хвалили все царя, убогие же и нищие Бога о нем молили.
И никто же тогда никого же стрежаху, и моглъ бы царь, аще бы восхотѣл, от великих и до малых, и до худых всѣх избити во граде. Но или собою не домысляся, или вразумити его нѣкому на сие, но толко своими руками уби нарочитых князей и мурзъ, но и болшихъ волмож пьяных с собою ухвати и умча. Проспалися, в чепѣх и во оковах ведомы, на пути и плакахуся зло совѣсти своея и недомышляхуся.
И никто тогда никого не стерег, и мог бы царь, если бы захотел, всех перебить в городе от мала и до велика, всех без исключения. Но или сам он до этого не додумался, или некому было его вразумить, только убил он своими руками одних лишь знатнейших князей и мурз, богатых же вельмож, пьяных, с собою захватил и увез. Проснулись они уже в пути, ведомые в цепях и оковах, и зло плакали они от стыда, и не могли понять, как все случилось.
Царю же изготовившуся и воеводе его, и нощи дня того приспѣвши, во граде же всѣмъ людем пияным, малу и велику, и проводи царя из Казани до Волги Чюра, изпустивъ его и бѣжати изнарови. И рече ему: «Аз, царю, вмѣсто тебе умру и моя глава вмѣсто твоея главы. Ты же, мною избавленъ бывъ от смерти, не забуди мене: егда будеши на Москвѣ, прежде мене станеши пред самодержцем, и воспомяни ему о себѣ и о мнѣ вся повѣдай». Сказа Чюра всю свою мысль царю, яко: «И аз готовъ буду за тобою из Казани бѣжати к Москвѣ на имя самодержцево: аще ли не побѣгну, то быти ми убиену от казанцевъ про изпущение твое». И совѣт ему даде, яко да дождетъ его царь на нѣкоемъ мѣсте знаемѣ, день ему нарече, да з женами своими и з дѣтми, и с рабы, и со всѣм имѣниемъ своим, не мочавъ нимало, побѣгнетъ за ним к рускимъ людемъ и украинам.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!