XXXVII . Недосказанности речи
На первый взгляд, здесь все логично. Вечером 16 июля в бывшем здании Американской гостиницы в Екатеринбурге происходит заседание руководства ЧК. На нем выступает прибывший из Москвы Филлипп Исаевич Голощекин. Он рассказывает о неудачной попытке добиться у Свердлова разрешения на расстрел бывшего царя с семьей. Свердлов ссылался на категорический отказ Ленина. Приведем большую цитату.
«— Именно всероссийский суд! — доказывал Ленин Свердлову: — с публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в доброго батюшку-царя. Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой ваш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвиями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую “расейскую” доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым...
Я. М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем:
— Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь — глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир.
|
|
|
На прощанье Свердлов сказал Голощекину:
— Так и скажи, Филипп, товарищам — ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает.»
Здесь уже начинаются странности.
(а) Филипп Исаевич, он же Шая Ицикович Голощекин, никак не может быть назван особенно приятным человеком. Свердлов, отбывавший вместе с ним ссылку, так пишет в письме к жене: «Он стал форменным неврастеником и становится мизантропом. При хорошем отношении к людям вообще, к абстрактным людям, он безобразно придирчив к конкретному человеку, с которым приходится соприкасаться. В результате — контры со всеми… Он портится, создает сам себе невыносимые условия существования. Скверно, что у него почти нет личных связей…»
То есть перед нами – фанатик, этакий Робеспьер или, точнее, Торквемада от революции. Это весьма распространенный тип личности времен Гражданской. Точно теми же свойствами со стороны белых может быть, например, охарактеризован М.К. Дитерихс: глубокие христианские мотивы «вообще» плюс абсолютная безжалостность при малейшем сомнении в лояльности. Далее, в двадцатые и тридцатые, в СССР фанатики сконцентрировались вокруг фигуры Троцкого, а прагматики – вокруг личности Сталина.
|
|
|
Согласно В.Н. Соловьеву, вплоть до 2015 года руководившему расследованием екатеринбургских событий, ни Ленин, ни Свердлов, ни руководство Совнаркома в целом не были к ним причастны. (Нет причин не верить в этом профессионалу и одновременно монархисту по убеждениям.) Как минимум потому, что от безопасности бывшей царской семьи на тот момент зависело во многом существование РСФСР (ну и, в конце концов, их личное выживание). Поэтому вполне понятно, что в Москве настойчивая просьба Голощекина санкционировать расстрел должна была вызвать сомнения в выполнении им приказа о неприкосновенности арестованной бывшей императорской фамилии. Поскольку, опять же обращаясь к интервью Соловьева «Правде»(2), всем было известно, что после Брестского мира руководство уральских большевиков считало слово «ленинец» почти ругательным. («Ленин, получается, в глазах многих теперь какой-то оппортунист-примиренец»). Поэтому, будучи людьми неглупыми и уже неплохо зная, что такое «р-р-р-радикалы без границ» (та же история с убийством Шингарева и Кокошкина), лидеры большевиков с высокой вероятностью должны были подстраховаться. Те, кто поступают иначе, в политике не задерживаются.
|
|
|
Форма подстраховки – например, отправление в Екатеринбург какого-либо «сверхкомиссара» уровня Троцкого. Последний был намерен выступить как обвинитель на суде над Николаем и Александрой, что, как оно полагал, способно было бы выдвинуть его на равную с Лениным роль в руководстве революцией. И поэтому был также сильно заинтересован в их безопасности.(2) Или, менее примитивный вариант такой подстраховки – отдать Голощекину прямой приказ организовать имитацию расстрела с дальнейшим вывозом Романовых в Москву. Без этого у уральских «сверхлевых ультракоммунистов» была некая степень свободы: расстреляли, потому что так сложилось. А прямое невыполнение приказа всегда означает переход Рубикона.
Тем более, что Голощекин был в Москве с начала июля, вероятнее всего с 4 числа, и поэтому должен был оказаться в эпицентре событий 6 июля, связанных с восстанием левых эсеров. Одновременно с которым, напомним еще раз, в Ярославле произошел мятеж их правых однопартийцев, сопровождавшийся вырезанием местных большевиков. И почти в это же время, 10 июля, состоялся мятеж командующего Восточным фронтом Муравьева. Он объявил войну Германии, предложил чехословакам совместный поход на Москву, после чего был 11 июля застрелен на заседании Симбирского губернского совета. Следствиями данного мятежа оказались как переход белых и чехословаков в наступление, так и объявление Лениным и Троцким на следующий день, 12 июля, Муравьева вне закона с тем, что «каждый честный гражданин должен застрелить его на месте». Последнее, в переводе на русский язык, означало простое и понятное предупреждение всем тем, кто захочет немного поиграть на тему «священной войны с немцами». Отметим также, что в Москве Голощекин проживал на квартире у Свердлова (видимо, до момента отъезда 9 или 10 июля). Потому он знал почти все вышеизложенное из первых рук и, очевидно, подвергся максимально возможной идейной обработке на тему сохранения жизни бывшего царя.
|
|
|
Итог: в Екатеринбург Филипп Исаевич должен был с большой вероятностью вернуться с несколько измененным мировоззрением. (Поскольку фанатик не есть непременно глупец, а указанные события показали, что продолжение войны с немцами означает гибель РСФСР и поголовное истребление большевиков.) Что, собственно, и подтверждается мемуарами Юровского. Который вспоминает, говоря о 12 июля и далее, что «так как Филипп тоже доверенное лицо центра, как партиец и как комиссар, то в свете этих фактов станет понятным выступление против Филиппа, в той резкой форме, как это имело место и ругачка его «верноподданным» всё время и до этого к нему отношения людей, настроенных сепаратистско-местнически к нему центровику государственнику, сказалось с особой силой на этом активе…»
Другими словами, текст Медведева начинает слегка «шершавить», то есть создавать ощущение легкой, почти не уловимой, но недосказанности. Ибо он ограничивается фразой Голощекина, что-де «нет разрешения на расстрел». А в реальности оказывается, что позиция одного из главных лиц в области (военного комиссара, т.е. руководителя силовых структур) к моменту 12 июля 1918 года кардинально изменилась в пользу сохранения жизни бывшему царю и его семье. И при этом он оставался фанатиком, то есть человеком сильной воли.
(б) Вернемся собственно к воспоминаниям М.А. Медведева. Все становится еще немного веселее:
«После рассказа Голощекина Сафаров спросил военкома, сколько дней, по его мнению, продержится Екатеринбург? Голощекин отвечал, что положение угрожающее — плохо вооруженные добровольческие отряды Красной Армии отступают, и дня через три, максимум через пять, Екатеринбург падет. Воцарилось тягостное молчание. Каждый понимал, что эвакуировать царскую семью из города не только что в Москву, но и просто на Север означает дать монархистам давно желанную возможность для похищения царя. Дом Ипатьева представлял до известной степени укрепленную точку: два высоких деревянных забора вокруг, система постов наружной и внутренней охраны из рабочих, пулеметы. Конечно, такой надежной охраны мы не могли бы обеспечить движущемуся автомобилю или экипажу, тем более за чертой города.»
И вот в этом месте, похоже, товарищ чекист тоже слегка недоговаривает. Так как кроме экипажа и автомобиля существовал еще и железнодорожный транспорт. Собственно, с 21 по 24 июля красные в основном и эвакуировались из Екатеринбурга именно по железной дороге. Поэтому само предположение о том, что имелись какие-то проблемы с перевозкой бывшего царя с семьей на вокзал, скажем, под прикрытием роты красноармейцев, а затем их отправлением их в Москву или Пермь в составе воинского эшелона – это на уровне детского сада.
Правда, с учетом существенного превосходства чехо-белых (частое название белого воинства весны-лета 1918 года) в коннице и в боевой выучке пехоты, равно как и наличия антибольшевистского подполья в самом Екатеринбурге, весьма желательным для проведения подобной операции являлось ее информационное прикрытие. Оптимальным видом которого, естественно, является сообщение о том, что «все убиты». Как там в российском кинофэнтези «Спасти императора»: «Не извольте волноваться, граждане Романовы уже расстреляны». После этого указанных граждан следует только переодеть в форму красноармейцев, женщинам коротко остричь волосы, мужчинам сбрить бороды – и далее в грузовик с красногвардейцами и на вокзал.
Здесь стоит привести цитату из книги Саммерса и Мангольда(1):
«Послание сэра Чарльза Элиота было первым и последним сообщением выдающегося и квалифицированного британского наблюдателя, в котором он рассказал о своих предположениях. Если он был прав только в некоторых из своих сомнений, о которых он рассказал, то принятая версия конца Романовых может быть пересмотрена.
Основания для альтернативы, которую он выдвигал, при более подробном и внимательном анализе известных фактов, возможно более серьезны, чем основания для массового убийства. Уже полученные в прошлом, и новые свидетельства, доступные в настоящее время, подтверждают догадку Элиота относительно того, что женская часть семьи Романовых была увезена из Екатеринбурга живыми скрытно, на новое место жительства. Свидетельства, которые он нашел, настолько серьезны, что стоит сделать повторную проверку.
Во-первых, изменение внешности. Фактически, волос, найденных в Доме Ипатьева, было даже больше, чем упоминал Элиот. Он упомянул только волосы, опознанные, как волосы, принадлежащие только одной из великих княжон, но следователи в действительности, нашли волосы четырех разных цветов.
Интересным было то, что камердинер Чемодуров определенно утверждал, что они принадлежат каждой из четырех великих княжон. Все они находились в коробке, вне комнат, где жила императорская семья, в вестибюле наверху лестницы.
И это все. Там не было других разбросанных волос, лежащих вокруг в том же самом вестибюле, но не в коробке. Были также «короткие обрезанные волосы», которые были найдены лежащими на линолеуме в ванной. Возможно, они принадлежали Романовым, их в то время подстригли как обычно.
Все же священник, посещавший их, отметил, что волосы у девочек отросли, «достигали почти плеч», и это было только за 48 часов до их исчезновения. Стрижка, возможно, совпала с моментом их исчезновения.
Был вопрос и относительно бороды царя. Полковник Родзянко, чиновник, служащий в британском посольстве, отметил в своих записях: «В дымоходе была найдена часть бороды царя. Все это было сохранено». Это, по-видимому, подтвердил и священник, который заметил, что Николай, казалось, «подстриг кругом бороду».
Подстриг ли царь всю бороду, когда священник видел его? Многие из мужчин бреют бороду по частям, вместо того, чтобы побрить ее сразу. Борода Николая была столь же отличительной чертой его внешности в 1918 году, как и борода у Фиделя Кастро, современного государственного деятеля. Оба были бы просто неузнаваемы без бород.
Конечно, бритье бороды царя и стрижка волос дочерей удачно укладываются в предположение, что изменение внешности известных всей России людей требовалось для проведения секретной операции вывоза их из Екатеринбурга. Это, однако, не означает, что они просто сбежали; большевики, возможно, хотели вывезти их, не афишируя этот факт, поскольку неизвестно, как к этому отнеслось бы население города. Хотя всегда считалось, что большевики использовали комендантский час ночью 16 июля для того, что бы скрытно вывезти трупы. Но, возможно, они вывезли не трупы, а живых людей.»
Таким образом, снова получаем две близкие по вероятности версии событий. С одной стороны, все без исключения воспоминания непосредственных участников событий с красной стороны безо всяких вариантов говорят о версии всеобщего расстрела. С другой, при попытке их анализа возникает ряд противоречий, которые могут свидетельствовать о том, что эти тексты – операция прикрытия. С одной стороны, есть массовое низовое требование расправы. В этом сходятся воспоминания абсолютного большинства современников. И об этом же пишет царица в своих дневниках. А с другой стороны – главный местный фанатик революции Голощекин, комиссар всей Красной гвардии, если верить Юровскому, пытается после поездки в Москву продавить противоположную линию. С одной стороны, в такой момент (канун оставления города под натиском противника) обычно, к несчастью, и расстреливают арестованных. А с другой стороны, именно в ситуации начала эвакуации и неизбежного передислоцирования множества людей и организаций, и становится возможным незаметное перемещение бывшей монаршей фамилии под прикрытием версии ее уже произошедшего расстрела.
Далее снова цитируем Саммерса и Мангольда: «Другие охранники давали совершенно другое описание событий, произошедших в Доме Ипатьева, но Соколов их показания проигнорировал. Так продолжалось до тех пор, пока мы не обнаружили эти показания в материалах белогвардейского следствия.
Александр Варакушев, бывший механик из Санкт-Петербурга, был не только охранником в Доме Ипатьева, но, также состоял при штабе главного управления Красной Армии в Екатеринбурге. Он рассказывал о вывозе Романовых из Екатеринбурга живыми.
У нас есть протокол допроса его друга Александра Самойлова в сентябре 1918 года: «Я служу кондуктором Омской железной дороги. В июне и июле сего года, я квартировал по 2-й Восточной ул., в доме № 85, во флигеле, вместе с красноармейцем Александром Семеновичем Варакушевым, у коего была сожительница Наталья Николаевна Котова. Варакушев служил в отряде по охране бывшего государя Николая II. Когда-то летом, еще при большевиках, я, не помню от кого, узнал, что будто бы умер наследник Алексей Николаевич, и спросил об этом Варакушева. Он ответил, что это неправда, так как на днях видел его, и он бросал в собаку камешки. Варакушев говорил еще про Алексея, что он был болен и совсем не ходил, но потом стал выходить в сад. После объявления большевиков о том, что они расстреляли бывшего государя, я, прочитав об этом в газете, спросил Варакушева, правда ли это.
Он мне ответил, что сука Голощекин распространяет эти слухи, но в действительности бывший государь жив. При этом Варакушев рассказал мне, что Николая и его жену заковали в кандалы и в автомобиле Красного креста увезли на вокзал Екатеринбург I, где посадили их в вагон, а затем отправят в Пермь.
Про семью бывшего государя Варакушев сказал, что она пока еще осталась в Доме Ипатьева, но куда ее девают, ничего не говорил. Этот разговор у меня с Варакушевым был в тот самый день, когда большевики объявили о расстреле Николая. Во время этого разговора Варакушев предложил мне, если я желаю, посмотреть Николая на вокзале, но в этот день я на вокзал не пошел, а за день или два до сдачи города я был на вокзале Екатеринбург I за получением денег, и там я встретил Варакушева. Он мне показал на стоявший на пятом или шестом пути состав из нескольких вагонов 1 и 2 класса, впереди них был прицеплен паровоз на парах. А за этим составом на следующем пути стоял один классный вагон, окна в котором были или закрашены черной краской, или завешены черной занавеской. В этом самом вагоне, по словам Варакушева находился бывший государь с женой. Вагон этот был окружен сильно вооруженными красноармейцами. Варакушев говорил мне, что Вагон с бывшим царем должен идти по горнозаводской линии. Куда отправили этот вагон и когда, я не знаю, и Варакушева более не видел. Во время наступления чехословаков нас несколько бригад отправили сначала на ст. Богданович, а потом на Егоршино, где я, встретив комиссара Мрачковского, спросил его, куда уехал Варакушев, и, вообще все бывшие в охране Николая. Он ответил, что они уехали в Пермь. С Егоршино я вместе с другими бригадами окружным путем попал в Алапаевский завод, где со своими сослуживцами большевиками у меня был разговор про бывшего государя. Большевики утверждали, что он убит, а я утверждал, что он жив, и ссылался на Варакушева. За это на меня донесли Мрачковскому. Он вызвал меня к себе и приказал об этом ничего не говорить, иначе буду строго наказан».
То есть опять же – есть заявление Совнаркома о расстреле бывшего императора, и есть обратные по смыслу показания свидетеля, которому нет оснований врать белогвардейскому следствию. Тем более, врать с проверяемыми подробностями («охраняемый вагон с черными окнами»). Поскольку на момент допроса у Самойлова вполне невинный статус «квартировавшего в одном флигеле с красноармейцем Варакушевым». Ну а при обнаружении обмана он сразу переходит в разряд смертников.
Кроме того, здесь есть еще две важные детали.
Во-первых, «с… Голощекин». То есть изменившиеся после Москвы взгляды оного персонажа на целесообразность сохранения жизни царской семьи так и остались неприемлемыми, с точки зрения уральских «р-революционных р-радикалов». Это подтверждает слова Юровского. И, вероятно, сохранился его новый и неприятный для местной элиты статус «верноподданного», то есть человека Центра. Последнее вполне удостоверяется его дальнейшим послужным списком. Стало быть, именно Голощекин совершенно неожиданно может претендовать на роль того «курьера из Кремля», о вероятном существовании которого котором говорилось в разделе XVI.
Во-вторых, информация, что «все бывшие в охране Николая … они уехали в Пермь». Это вполне пересекается с данными Кирсты о «пострасстрельном» нахождении там женской половины семьи бывшего царя. Взаимосогласование, пусть даже и косвенное, независимо полученных свидетельств в юриспруденции считается весьма серьезным фактом.
Все остальные воспоминания прямых очевидцев событий тоже носят следы легкой забывчивости. Различается число расстреливавших, тип оружия (только пистолеты или еще и винтовки), кто именно стрелял в бывшего царя. Почти все по-разному описывают процесс избавления от останков убиенных (закопали, сожгли, сбросили в бездонную трясину, кто именно и сколько людей это делали) и другие безусловно страшные подробности.
В итоге вновь приходим к выводу, что все данные воспоминания, разумеется, могут соответствовать истине, а зафиксированные расхождения – объясняться давностью случившейся трагедии. И одновременно с той же самой вероятностью они могут и быть следствием фантазии их авторов. Которых при таком раскладе обязали («во имя революции») создать мрачную легенду. Точно также, как Колчак, по словам цитированного выше белого контрразведчика Григория Птицына, прямо приказал забыть про все версии событий, кроме самой жуткой.
Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!