КУЛЬТ ПРЕДКОВ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ 6 страница
№ 196. В бане обдериха, обдериха, говорят. Это все тоже пугали. Волосами-то завесилась, зубы-то длинны, глаза-то широки. Это все пугали. Не ходи поздно в баню, обдериха задерет. Она живет не в чистой силы, а баня-то хоромина погана, так там уж нету икон (Арх., Пин., Веркола, 1984).
№ 197. Обдериха-то как кошка в байне появляется. Говорят, как первый раз ребенка в бане вымоешь, так обдериха завяжется.* Нельзя по одному в баню ходить.
Родит женка, с ребенком в бане мылась, так кладет камешок и иконку, а то обдериха обменит, и унесет, и унесет и не найдется. А вместо ребенка окажется голик. А бывает, что и ребенок окажется, но он не такой, как все настоящие. Он всем лошадям и коровам заглядывает под задницу, да руку по локоть в рот запихивает. До пятнадцати лет живет, а потом куда-то девается (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 198. Баня погана, там и обдериха должна быть, икон там-от нет. Обдериха может человека задрать.
В баню две девки побежали и в бане хохотали. И вдруг, конина голова. И-и-и... И не мылись! Они домой! А голова и укатилась, А батька пошел и ничего не видел.
В двенадцать часов в баню ходить нельзя, обдериха задерё. Если ребенка оставишь одного в бане, бестолковый будет, Обменили как-то в бане ребенка, обдериха, наверно. Мати оставила, за чем-то убежала, его и обменили. Говорили ей, брось его через порог, обменится обратно, дак пожалела его, не бросила. Дак глупый был (Арх., Пин., Лавела, 1985).
|
|
|
№ 199. Обдериха-то, в новой бани нет ее. Пока невесту не сводят, нету обдерихи. А как невесту заведут, дак заходит. Раньше еще как говорили: если рожаница не сходила в баню, то и обдерихи нет, а если пошла, ну роженица, родит и мыться пойдет, и там потом обдерихи.
Дак вот в байну велено бояться ходить.
Тоже старинный случай. Вот запохвас* какой-то мужик ходил в баню в Новый год. Озорко,* ну, опасно * ходить. Так его коверкали, его загнуло в дугу. «Луку гну в дугу» — вроде как крицало-то.
У матенки байна была, да, видно, не у места. Дак как 12 часов, в байне огонь, да хвощутся. Их не видно, а слышут; хвощутся, веники-то шумят. Людно порато, это обдерихи* не одна, а все семейство, все нечиста сила, видно. Это баня-та не у места, скажут.
Моего отца в байны-то выпугало. Байня не рано была, в семь часов. Отец говорит: «Я наперед пойду один, я не боюсь». Брат Матвей говорит: «Я, Калина, к тебе приду». Пришел отец, а Матвей уж там сидит, намылился. «Опередил я тебя», — говорит. А отец обернулся, а скамейка суха, нет ни кого. Он выскочил взапятки,* рубаху на леву сторону одел, А это он еще сказал, не боюсь ничего, а похвальное слово ни Бог, ни черт не любят (Арх., Пин., Гора, 1985).
№ 200. Обдерихой раньше малых пугали, мы край* боялись. Как ребенок родится, его в бане вымоешь, так обдериха. Сколько вымыто, как родились, столько обдерих. Обдерихи кошками являлись. Одного мужика задрали, шкура вся задрана. А то говорят, что обдериха в бане только после сорокового ребенка появляется.
|
|
|
В баню-то с некрещеным младенцем не ходи, обдериха задерет.
В байну идешь, говоришь, просишься: «Баенна хотерка,* баенна хозяйка, пусти нас помыться, погреться, пожариться, впариться». А как помылись, скажешь: «Байна хозяюшка, спасибо за парную байну. Тебе на строеньице, нам на здоровьице». После двенадцати в байну не ходя. Она ведь, обдериха-то, тожы хочет отдыхать, помыться хочет. Одна женщина мылась в бане после двенадцати, дак она ее за волосы вытащила (Арх,. Пин., Немнюга, 1984).
№ 201. В бане-то обдериха, пугало — обдериха. Расскажу про свою мать. Мылась она в бане, мы небольшими были. Нас отец мыл. Так мать всех ребят вынесет, потом сама будет мыться. А отец говорит: «Жонка, говорит, Наташка, я весь зажарел». А она: «Иди, кто меня съест!» Похвастала. Ушел он через дорогу дом-то. Слезла она с полка, слышит, в камнице* —туда жар кидают* — камешки постукивают. Как ухнет вся камница в печку. Она-то вся в мыле домой прибежала, до люльки добежала и упала тут. А завтра бабушка пошла, все на месте. Повиделось ей (Арх., Пин., Немнюга,. 1984).
|
|
|
№ 202. В бане детей нельзя оставлять, там баянной, он переменит. Как перемен ребенок сделается, ревет и не растет, ли растет да ницо не понимат. В Березнике был слуцай. Раз оставили роженицу в бане, а она в каменицу затянута и ребенок с живота вынут. Мертвы оба. Роженицу нельзя в бане оставить, и с малыми ребятами может что сделать (Арх., Мез., Усть-Пеза, 1986).
№ 203. Вечеринку сидели ребята да девушки, говорили, что в одной бане обдериха живет, боялись. Парень один говорит: «Я схожу». Сказал запохвас. Ему говорят: «Слабо тебе». Он говорит: «Что слабо? Схожу! Запохвас!» — «А откуда мы узнаем, сходил ты или нет? Ты принеси камешек с каменицы». Камень-то меченый какой-то был. Надо в полночь идти. Сходил он, идет назад, бледный, как портно,* камень несет. «Вот вам камень, а я домой пошел». А дома мать встречает, а он ие пил, не ел, спать лег. «Огня, — говорит,— не зажигай». Вдруг что-то колотится у ворот. Мать пошла, посмотрела, вернулась и говорит: «Это тебя кака-то женщина спрашиват». Он говорит: «Да я не пойду» — «Да как не пойдешь?» —«Сама открывай, посмотришь, что будет! В сложные условия я попал». Приходит голая женщина: «Ваш сын обещался меня взамуж взять». — «Обещал, дак женись». — «Встретились мы с ним в бане. Он пришел, а я в ей восемнадцать лет живу. Я не обдериха, я дочка соседей, такая-то». — «Что говоришь-то! Они 17 лет младенца в люльке качают, он ест, спит, а не растет и не помирает». — «Оденьте меня. Если обещаете меня взять взамуж, то я не вернусь туда, а не обещаете, то вернусь. А дело так было. Мать меня принесла маленькую в баню помыть, «ставила одну, меня и унесли, а посадили голяка,* вот он там и орет». Дали ей рубаху, сарафан, да зашли к соседям:«Зравствуйте!» А они говорят: «Что за женщина с вами?»А она подошла к люльке, взяла того за ножки да об порог стукнула, так и рассыпался голяк. Да женился парень на девушке той (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
|
|
|
№ 204. Мужик сказывал, что пришел он в деревню, а спать негде, никто не пустил. Он пошел в байну, байна-то тепла, а сперва попросился у байны, чтоб пустила ночевать. Ночью слышит, полетели обдерихи на свадьбу и зовут: «Машка-Матрешка, полетели с нами!» А она отвечает: «Гость у меня». Те говорят: «Так задери!» А она: «Нет, не могу, он у меня попросился» (Арх., Пин,, Шардомень, 1984).
№205. В целой волости такой обычай был. Под Рождество, под Крещенье одна из девушек должна идти в байну, а там, сказывали, обдериха живет, и провести там ночь. Все девки убегали, зайдут да убегут. Дошла очередь до одной, умная девка, состоятельная. Нашиньгала * льну, навтыкала прялки, пошла в баню на вечер. Говорит, только не подходите к бане, я хочу увидеть. Смелая девка была. В двенадцать часов петухи запоют, видения кончаются. Пошла она, зажгла свечу, сидит. Пряла, пряла, время далеко. Вдруг выходит, вся в волосах, ж говорит: «Девица, девица* ты меня не боишься?» — «Нет, чего мне бояться? Садись ко мне за прялку да говори, чего тебе нужно». — «А ты чего делаешь?» — «А пряду». — «А чего прядешь?»— «А лен». — «А как его делают?» — «Счас я тебе расскажу, только ты не перебивай». Стала она рассказывать: «Вот сначала пашут, да пашут, да пашут, боронят да боронят. Потом его сеют, да сеют, да сеют. Потом он всходит да всходит, да всходит. Потом его смотрят, глядят, хороший когда будет. Потом он цвести начинает, цветет да цветет, цветки маленькие, голубые. Потом шишечки меленькие, желтенькие появляются. Это семена созрели. Теперь его можно рвать. Проверяют его, чтоб вовремя собрать. Потом его рвут, да рвут, да рвут, потом его броснут,* на колодке, гребнем. Он будет чистый. А семя в мешки сыплют, да растолкут, тогда снова сеять можно. А лен в снопы вяжут, мочут снопы-те в речке, обмочат, да он потом три дня киснет в штабелях потом на лугу расстилают, тонехонько. Это его белят. На одной стороне высохнет, на другую перевернут. Потом он высохнет, его в снопы свяжут, на преть* везут, до осени оставят, до осени ветрят, на овине сушат, в бане. Потом на колодках колотят, чтоб мягкий был. В куклы * завернут да опять сушат. Потом смонут * на колодке, потом на трепалах* шукша * выделится, и потом его треплют. Отрепья * будут. Потом его чешут да чешут, будут пачеси * двойны. Пачеси получше да пачеси похуже. Счас прядут да шиньгают,* да шиньгают, расщепляют по волоску по одному. Вот счас напряду, на мот намотаю, в пасма * намотаю шестнадцать нитей, на мот шестнадцать пасм. Потом моты в корыте заварим, попарим, пополощем, повесим ветриться. Потом моты снимем, на вьюху * поставим, на турачьи * навьем. Кросна * снуют на воробах* Навьем на сволок,* потом вдевают дощечку, привязывают к берду,* а бердо надо обнитить». Вот она рассказывала, рассказывала да рассказывала, ночь-то и прошла, петухи пропели, обдерихе-то что делать, она поклонилась ей и пропала (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
Шуликуны (стр. 62)
№ 206. Чуликины-то, появляются за пять ден до Рождества. Шум стоит, чиликуны понаехали. Головы востры, жопы пестры. Да скажут, на коже-то, на коже чиликуны-те едут. У них глаза светят, зубы светят, они в ступе летают и шапки у них остры, долги-те шапки у них. Во Святки выезжают, во Святки прясть нельзя, чуликуны придут, веретен тебе много принесут; Они в реке живут и сами уедут накануне Крещенья.
Детей пугали, говорили в Игнатьев день, что чиликуны из проруби вышли. Приедут, спустят в прорубь. Говорили, что у них на голове мешок.
Девчонки ходят слушать на росстань, возьмут овчину, обязательно с хвостом, положат на три дороги, захватятся мизинцами, зачурятся.* А им говорят: «Вас чиликуны утащат в прорубь».
На Святки на реку с крестным ходом ходят, а потом говорят, теперь всех шуликунов в речке, в Ердане потопили, некого бояться (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 207. Чиликуны из болота выходят, маленьких детей подбирают, кто на улице долго ходит, в болото укосят. Они таки мокры. На шапке у них что-то есть. Выезжали в четверг, до Рождества. Скажут, колотятся чиликуны-те. Когда чиликунов-то прогоняли, святу воду брали (Арх., Пин., Шардомень, 1984).
№ 208. Чуликуны в Рождество из воды выходят, в Кутейник * забрякают на железных ступах. На человека похожи, шапки с остряком, в белом кафтане самотканом, вроде как подпоясаны кушаком. Чуликуны по деревне ночью ходили, всех пугали.
В этот день старые люди не ели от звезды до звезды. Если увидишь чиликунов, креститься надо (Арх., Пин., Шармодень, 1984).
№209. Нас рани стращали, все. 25 декабря Игнатов день, говорят, сегодня выйдут чуликуны. Говорили: «Спи, а то чиликуны придут, спите, а то чиликуны приехали». На Рождество они выезжают из воды на ступах, на медных ступах, в роте-то* огонь. Они говорят; «Стретьти изгебь-ти опредено ли?» Они по улице едут и в окошки смотрят. Мы боимся, пугалися.
А уедут-то чуликуны-ти на Крещенье. Когда окунут крест, цуликоны, говоря, сходя; на Крещенье все кончается (Арх., Пин., Кеврола, 1984).
№ 210. Шуликуны с Рождества до Крещенья. Скажут, вечером не гляди в окно, шуликуны утянут. Они на печи на каленой ездят. Наверно, натопят печь и поедут. Церковь обрестована, там коцегарка, вот и ходят (Арх., Пин., Засурье, 1984).
№ 211. В Кевроле дом провалился. Там вечеринка была, они в дом зашли, у их во рту как огонь, зубы-те светят, они заплясали, и дом пошел в землю (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 212. Чуликины в лесу живут, черные, волосы черные, лицо черное и ноги черные. Они на цыпочках ходят. Мы куклу наряжаем чуликином, все черное, а на груди красное (Арх., Пин., Веркола, 1984).
№ 213. Великий пост пройдет, будет заговенье. Кругом деревни гоняют тройки, шуликунов топчут. Это будто черти, а потому их и топчут, чтоб они не остались (Коми, Усть-Цил, 80-е годы).
№ 214. Шуликены в святочное время выезжают из проруби на конях в санях. Страшны, востроголовы, изо рта огонь, в руках каленый крюк, им загребают детей, кто в это время на улице (Арх., Пин., Засурье, 1985).
№ 215. Когда река стоит, дак чуликуны-ти выедут из пролуби. Шуликины-ти нa одном полозе ездят один полоз, так уж без саней.
Малых ребят запугивали, в Рождество скажут, не надо боле играть. Пугали, циликуны приедут, наденут шапки красны, в роту красно, в носу красно и глаза-ти красны, в роту как огонь горит. Говорили, боле нельзя на вечеринках сидеть, цуликуны приехали (Арх., Пин., Веркола, 1984).
№ 216. Нас самих, маленьки были, пугали, что шуликунов зовут, когда не слушаемся. Шуликуны-люди какие-то, лишенцы, говорили, ну, лишоны, родного места, в революцию выселены были, они лишились существовать. Еще это неблагонадежны, власовцы; шуликун от духовенства шел, они с религией должны быть, в рясе такой. Я представляю, про лишенцев только у Некрасова можно прочитать (Арх., Пин., Засурье 1985).
Прочие персонажи
№217. Однажды вечером мы топили подовин.* Вдруг ветер подул, дедко полевой в ладоши захлопал громко, громко. Я за печкой на соломе спала, кричу маме:«Кто там хлопает?» Подбежала к маме, смотрю, а мама стоит и крестятся. Ухватилатила я ее за фартук, прижалась к ней. Мама ворота крестит, чтобы, значит, не к нам, и все причитает: «Аминь, аминь, аминь, аминь». Я так начего и не видела, боялась, не знаю, какой дедко был, только слышала, что в ладоши громко хл?пал (Волог., Кирил., Благовещенское, 1979).
№ 218. Дедушко-полевушко живет в лесу, песни поет. Женщина однажды шесть дней в лесу находилась. Слышала, когда искали, самолеты видела, людей, а голос потеряла, ответа дать не может. Дедушко-полевушко всяким может показаться: и молоденьким, и старым, даже знакомым человеком. Этот-от женщину в лесу водил (Волог., Кирил., Благовещенское, 1979).
№ 219. А в лесу есть полевой и есть красавица хозяйка полевая. Один раз я на дворе обряжался, и убежал боров. И потеряли его, не могут найти. Я спросила у бабки, а она говорит, иди возьми хлеб, три копейки, встань на дороге, по которой он бежал, и скажи: «Хозяин полевой, я тебя хлебцем и золотой казной, а ты пригони мне борова домой», — и кинуть [хлеб и деньги] через правое плечо. Сделала, вечером гляжу, боров-то пришел. Ето леший пригнал. Если что потеряется, тоже так скажешь, и поможет. А полевая бывает хорошая, а бывает и злая (Новг., Старорус, Каншино, 1990).
№ 220. У нас аисты живут. Свалилось гнездо их, я пришла, гнездо подняла, птенцов-то поранило. Я подняла их повыше, и тут мальчишка, взял аистенка, хотел отнести поиграть, а я ему говорю, снеси обратно, вдруг он и есть хозяйка полевая. Он его отнес, и вдруг поднялся ветер, вырвало у их дома [того мальчика] лестницу. И улетела она, хозяйка-то полевая, к лесу, и так вояла, как страшно было (Новг., Старорус, Каншино, 1990).
№ 221 Полевой хозяин есть, он скотину берегет. Бобер Иваныч, пастух, лошадей пас, его вчастую видел.
Полевой хозяин один в поле, и на кажном поле есть хозяин. Напугать напугает, да не трогает.
Я был небольшой. Поле было все полосам, конец был запущен. Саморощен клевер скошен был. Мать говорит: «Сходи, сграбь». Я пошел грабить. Вдруг засинило, гром загремел. Он [полевой хозяин] вышел со ржи, говорит: «Уходи домой». А я думаю, нет, я сграблю, немного осталось. Он опять: «Тебе сказано, уходят домой». Я бросил грабли и побежал. Бабкам рассказал, оны сказали, это перед нехорошим. А был он, как мужчина, только такой седой (Новг., Старорус, Гривы, 1990).
№ 222. Когда корову выпускаешь, так с добрым словом надо: «Полевой батюшко, полевая матушка, с полевым малым детушком, примите скотинушку, напоите, накормите». «Дворовой батюшко, дворовая матушка с дворовым детушком, выпустите скотинушку на красное летичко, напоите, накормите» (Новг., Пест., Плоское, 1986).
№ 223. Выгоню скотину и первым долгом прошу полевого, ведь в поле-то он хозяин: «Полевой батюшко, полевая матушка, со своим малым детушкам, спасибо, что сохранили мою корову!»
Не высовывай язык, и скотина будет хорошо ходить, а будешь высовывать, так и скотина уйдет (Новг., Пест., Спирово, 1986).
№ 224. Полудницы раньше были, окна потому закрывали в самую жаркую пору. А то полудница поймает человека, до смерти защекотит (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 225. Как мы росли, нас пугали, удельница вас захватит (Карелия, Медв., Онежины, 1976).
№ 226. Кудельницей робят сполохали. Все говорили, что во ржи есть кудельница, не ходите, ребята, в рожь. Подьте в рожь, там кудельница захватит резиновыми клещиками (Карелия, Медв., Толвуйский Бор, 1976).
№ 227. Матушка ржаная Уделина, господи благослови! (Волог., Череп., 1980).
№ 228. Полудницы раньше были, где как рожь длинна. Она во ржах живет и выходит в жаркую пору, ставни потому запирали. Говоря, они волосатые, кто видел, боялись, они щекотали, защекотят до смерти. От шестого июля до девятнадцатого не купаются, не стираются, потому что, говорят, полудницы ходят, да в окошко глядели. До полдня жнут, а с полдня закрываются ставнями, а то полудница защекотит (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 229. Вот полудницы, говорят, раньше в полдень ходили. Девки таки черны, долговолосы, лицо черно, одеты немножко, в руках что-то было. Они в полдень выходили, все старались закрыть двери, ставни в полдень. Они детей уносили. Никто не знал, откуль они придут. Жили они в лесах где-то, а то говорили, в ямки за деревней жили полудницы. Голоса у них звонки. Они людей прятали. Уйдет, уйдет ребенок — и насовсем (Арх., Пин., Шардомень, 1984).
№ 230. А полудница, это раньше, сейчас полудниц-то нет. А раньше по деревням, как полдень, двенадцать часов, идет полудница. Она как человек, с косой ходила и всех, кто стоит, косила. Того, кто на землю упадет, она не тронет, нет, а кто стоит, того насмерть закосит, засекет. Как увидишь, что полдень, ложись (Арх., Пин., Засурье, 1984).
№ 231. Ой, дивки, расскажу, расскажу. Мни-ка говорили, а я вам. Баба одна пошла в конюшу. А оттель дивка, в красном казане,* в деревни такой не было. Утром рано выстала, а конюша и сгорела-то.
Ибо баба в красном казане, ибо петун по крыше летае, ибо лиска по деревни — пожар будет (Карелия, Медв., Никитинское, 1979).
№ 232. На току зерно сушили, я сторожил. Прихожу, лег. Я еще не спал, гляжу, ворота открываются, сивая старая баба «Ты уйди». Она ушла. Я из ружья выстрелил и бросил дежурить. На этом месте потом машина с девушкой перевернулась. (Новг., Старорус., Долга, 1990).
№ 233. Вот один раз хозяин уехал. Он только от дома отошел, а ночь была, и вдруг в сенях как загремит. Я думала потолок обвалился. Да вдруг дверь как распахнется, да и сила кака неведома в суде [кухне]. А я и перекрестись да молитву и прочитай. Эта сила и вылетела в дверь. Я пошла посмотреть, в сени, думала потолок обвалился, а гляжу, все как было, так оно и есть (Новг., Старорус., Кривец, 1990).
№ 234. Раньше ребята цыганов, буков, водяников боялись. Ребенку, буде не слухатся, говоришь: «Спи, спи, бука идёт!» А спросишь, какой бука — «А в шубы, шерстью повернут».
Отец болел, сон видел. Пошел он в лес. Вдруг как закричит по лесу: «Ягод-то надо? Красненькие, беленькие!» Бука и был.
Байкаешь ребенка, поешь:
«Баю-бай, баю-баб, да,
Поди, бука, под сарай, да,
Коням сена надавай, да,
У нас Колю не пугай».
А теперь-то по-другому: «Поди, бука, под сарай, под сараем кирпичи, буке некуда легчи».
Пугают молодого букой, а старого мукой (Волог., Череп.,. 1984).
№ 235. А вот еще про амбарника расскажу. Папа рассказывал. Девки побежали к анбару в Святки, очертились,* как полагается. А тут один мужик хотел попугать девок. Пойду, говорит, в анбар запрусь да нашепчу им всяко много. Пошел, заперся, а девки прибежали к анбару под замок и слышат, там кто-то приговариват: «Лучку мну, в корзинку кладу. Ручку мну, в корзинку кладу. Ножку мну, в корзинку кладу. Головку мну, в корзинку кладу». Девки прибежали в деревню к рассказали мужикам, что слышали. А утром открыли анбар а тамотки того мужика скрутило. Отдельно ножки, руцки, головка, все, как девки слышали. Захотел попугать, самого скрутило (Арх., Мез., Лампожня, 1986).
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!