КУЛЬТ ПРЕДКОВ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ 1 страница
№ 1. После покойника пол моют только в одну сторону, ко дверям. Приговаривали: «Нету хозяйки, нету хозяйки». Чтоб не пришла. К ноци уж топор и ножик можно класть под подушку, к порогу ли. Покойнику под правую подмышку хлеб да соль: «Пей да ешь, нас не пугай». Сын-то вот умер, я бутылку водки поставила на кладбище, думаю, на обратном пути возьму. Иду назад, уж темно. Он сидит в церном халате: «Так цего ж ты бутылку не взяла?» (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
№ 2. Одна старушка зашла на кладбище и села на чужую могилку. К ней подошел молодой человек и говорит: «Пересядь». Только пересела, подошли три женщины с плачем. К этому парню шли. Откуда вышел, куда зашел — никто не знат (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 3. Знакомый, парторг, рассказывал: Я болел. Лежу в комнате, слышу в соседней комнате родственники говорят: скоро умрет. Пошел на, кладбище к матери на могилу и просил (что просил, не знаю), и выздоровел, женился потом (Волог., Белоз., Лойда, 1988).
№ 4. В папины сорочины легли мы спать. Слышу — снег хрустит и шаги как бы на двор. Там сбруя висела, на дворе — так загремела, будто ее кто-то кидает. Некому, кроме папы, быть. Ему не понравилось, что самогонку стали варить и пить до сорочин.*1 И так вот брякало, на стороне кидало. А потом как по сковороде шарит руками на кухне. Потом тоже брякать стало.
В сорочины поминать мы стали, а я забыла батьке водку налить. Потом налила, поставила на стол. А тут сын входит, говорит: «Что это у вас водка течет?» Подняли стопку, а у нее дна отвалилось, все и вытекло (Волог., Белоз., Олькино, 1988).
|
|
|
№ 5. С девушкой одной пошли жать. В Интоморе еще. Рано утром. Идет мужчина какой-то по канаве, без шапки. Идет навстречу, а навстречу не попал. А потом сказали нам: сорочины были сегодня, он и шел туда. Его как раз той дорогой везли (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 6. Муж у меня фураж возил, ночевал в одной деревне. Вот приехал он в эту деревню, а в доме, где ночевал, давно уж он не был. Постучал. Женщина открыла, постелила постель. Старуха и дед спят. Стала ребенка кормить. Он думал, его сноха.
Утром проснулись, дед и старуха спрашивают: «Кто тебе открыл дверь?» — «Сноха». — «Она умерла!» — отвечают. — «Она мне это сделала», постель то есть. Испугались, что задушит ребенка, еще сорок дней не было, вот и приходила. «Надо что-то делать», — забегали старшие. Так было (Арх., Карг., Хотеново, Мальшинская, 1989).
№ 7. Сплю я, железо под столом. Луна в окно. Заходит [сын, который не так давно умер], во всем военном. Говорит: «Здравствуй, мама». А подойти не может. И вошел оттуда, где все заперто. Я его перекрестила, так он стал маленьким, ниже табуретки, упал и пропал (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
|
|
|
№ 8. Опилися два старика, два Ивана, один председатель, другой бригадир. Опились и замерзли. Такие озорные были, пока жили. Поехали с мельницы в Степаниху с мешками. Пока ехали-то, один другого и вытолкнул, а вслед и мешки. Сам-то сел в сани и спать стал. Лошадь-то к стогу подвезла и стала. Так он и спал, пока не замерз. Иду я на ферму, гляжу, идет сивая лошадь по деревне и в санях лежит кто-то. «Паня, Паня, погляди-ко, Ванька-то замерз». Одного-то Ваньку привезли, а другого-то и нету. Поехали другого искать. Да около мешков он и спит, замерз. Их вместе и похоронили. Так пока они не похоронены были, так озоровали. Пойдешь к дому, а они за тобой.
1 Знаком * отмечены слова, которые внесены в «Указатель диалектных и малоупотребительных слов и выражений».
Один раз настрашилась. Пришла домой и легла на печку. Снится, что кувыркат меня с печкой вместе. Так хорошо, сын разбудил: «Мама, мама, упадешь!» Так и проснулась.
Один Иван с одной женщиной ходил, а она к евоной родственницы ходила. Она посидит и идет домой. Чувствует, он за ней идет, бежит аж. Токо она вбежала в избу, закрыла дверь, он как закричит: «Иришка!» Она его и матить.*
Так он и ходил, до сорока дней ходил. И жинке дома покоя не было. Среди детей забиралась спать. Говорит, как открою глаза, и он стоит. Она стала и дверь зааминивать,* и он все равно ходил (Новг., Пест., Малышево, 1986).д
|
|
|
№ 9. Покойники могут являться. Одни как следует, другие как кошка покажутся. Как будешь жалеть, плакать, то покажутся. Их матят: «Не ходи ко мне, чего ты ходишь!» Если женка или матка все жалеют, то они ходют. Женщина плачет о муже, он и явится. Тут к одной, к Настасье, ходил. Ездил вместе с ней за дровами. Нарубит, на сани складет, привезет и во дворе все сделает. Свёкор подслушал: «Ты с кем разговариваешь?» — «То Федор пришел». Всякое подкладывали, чтобы не ходил, а он каждый день показывался. Остатный раз пришел, крест с нее рвал. Если бы не свёкор, задавил бы. Ходил до сорочинки.* Они хотят ведь с собой увести, им ведь жалко, что остались, тоже ведь хочется.
Бросали дверестяной * камень, тот, который кидать в печи. Возьмешь камень, да как фурыкнешь. Это тоже, чтоб не ходили (Новг., Пест., Пестово, 1986).
№ 10. У нас-от брат был, старше меня. А ране теплили * риги, хлеб сушили. Тяте не захотелось ночью ити, он и говорит: «Егорушка, сходи в овин, положи дров». А овин был за деревней. А в деревне была только помершая старуха. Брат пошел в ригу, в яму накласть дров. Ом влез, а бабка померлая сидит у печки в голубом платье. Это ее мертвая одежа, ее в ней хоронили. Сидит там, где каменьем проложены стены. Брат потом говорил: «Я так и умлел! Не знаю, как и выскочил». Выскочил, домой прибежал, дома говорит: «Боле не пойду туда ночью». Тогда тятя сам пошел, с парнишками, побоялся один.
|
|
|
Потом этого брата зарезали. А мама все по нем ревела. Раз утром мама говорит: «Садитесь завтрекать, а я пойду теленка поить». Мы только сели за стол, глядим, мама бежит с ревом домой. Тятенька выскочил: «Что такое?» А она и говорит: «Пойдем, там Егорушка стоит, у песту, во хлеве, в бурдовой фланелевой толстовке, в хлеве у яслей». Прибежали, а его-то и нету. А мама и жалеет: «Дура-то я! Мне бы подойти, погладить, поговорить». А старухи ей говорят: «Ты бы не его погладила, а ясли». Он днем показавши, утром (Новг., Пест., Охона, 1986).
№ 11. На беседы * девчата собирались. Свезем по возу дров, по мере сил картошки. Однажды у меня беседа далеко была. Иду, а тут была старушка померши, а я не знала. Я иду, впереди дорога от ейного дома. Смотрю, она так и несется. А потом говорят, она вечером померла. И в тот же вечер мой брат, иду, мол говорит, тебя нет, иду и думаю, как плохо итти. Смотрю — лошадь вороная, сидит в тулупе мужчина: «Садись, довезу». Я говорю: «Что ты, господи, привязался». Его и следа нет
А почему покойники ходют? — А зависть кака-то у них (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 12. В шести неделях, как мужа схоронила, я болела, лежала, мне горазд плохо было, а баба у меня сидела. И вдруг птичечка прилетела в дом, села мне у изголовья, похлопала крылышками и улетела. Я спрашиваю бабу, что это было, а она меня перекрестила, говорит, крести глазы-то, крести (Новг., Старорус., Святогорша, 1990).
№ 13. Сестра моя умерла, два дня до сорокового дня оставалось. Иду я часов десять домой, а у нас большой тополь "растет, гляжу, а она на том тополе, как была одета, когда хоронили, волосы роспущены, руки расставлены, и летела. На сороковой день покойники должны прилететь, вот она и летела (Новг., Старорус., Святогорша, 1990).
№ 14. У меня племянника убило, так видела привидение. Выборы были в воскресенье, все ушли. Я пироги выняла, убрала, мне так и плохо стало. Я легла поперек кровати, уснула. Мне и привиделось. Говорит: «Я иду в гости, а самовар не стоит». Я самовар поставила, побежала во двор. Гляжу: белка идет, глазки чернички. Остановилась. Она на меня глядит, а я на нее. Я говорю: «Васечка, иди». Она к Филимоновой избе, я во след. Домой вернулась, ревлю: «Пойдемте все на улицу, Васенька пришел». Пошли батька с маткой, искали в капуста, не нашли. Белки так в деревню не ходят днем, это Васечка был (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 15. Ванина матка заметку сделала, ковда умерла. После ее похорон мы косили. Я косовище сломала и говорю: «Ваня, я иду домой». Пришла, легла на печку. Слышу, будто кто-то ходит по избе. Потом ребята пришли, входят и говорят: «Чего ты закрылася?» А я и не закрывалася. И еще. У меня мелка подушка посреди кровати поставлена, покрывалом покрыта. Смотрю, а она у самой кромки лежит, и покрывало сверху. Ежели бы свалилась, то покрывало б под ней лежало. Я и говорю: «Ваня, гляди, опять заметка» (Новг., Пест., Малышево,1986).
№ 16. У нас камень был большой, и в том камню как следоцки настопаны. Как дождь, мы туда бегали. У кажной своя луноцка была, следоцки такие, мылись. Одна девоцка, у ей мама умерла, ейна следка была, из ейной, из маминой, и мылась. Мы так и плескались, а уже приговоров-то не было (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
№ 17. Мне было всего шестнадцать, семнадцатый годок. У нас было 6 детей. Я пошла спать на чердак. Высока лестница была. И вижу, мальчик идет, весь закрытый простыней. Только лицо одно его было. И бах на меня, и лихо * понесло. Это суженый мой был. Надо было спросить, зачем пришел. А отец потом говорил, это суженый твой был. А через три дня он и помер [суженый], оттого и закрыт был (Арх., Велег., 1982).
№ 18. Чудес тут было много. Раменье, тут мой дед жил. Был тут Ильюха, который утонул под Петушком. Там омут глубокий. Ильюха приходил к нам. Дед как-то осенью шел по берегу, темно было. Иду и думаю: «Ильюха тут-то утонул». Смотрю, лежит человек, Ильюха привиделся. Перекрестился, хвать руками —куча мха, а в это время кто-то бултыхнулся по рекы. Утром, думаю, какой там мох на глине, пошел, нет ничего (Новг., Любыт., Луново, 1986).
№ 19. Вот жил в одной деревне мужик, ну, звали его Юрок. 'Вот умер он, а жил он на мельнице. Вот умер он, а мужики как-то шли мимо, выпивши, ну, и стали они, мол, подшучивать, выходи, мол, Юрок, поговорим. А он возьми да и выйди. Они ажы протрезвели. Ну, он говорит им, мол, давайте выпьем. Ну, выпили, и он и говорит им, ну, пойдемте, я вас провожу. Ну, вышли они, он вел их и вдруг говорит, ну, полезайте на полати. Они залезли и заснули, проснулись утром, а спали они на двух камнях, посреди реки (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№ 20. Еще было. Она плакала по ем. Он встретился ей, говорит: «Вот я тута. Я к тебе приду», — говорит. Вот ночью подошел он к окну, молоток просит. Взяла ему молоток подала. Там в сарае он стукал, стукал, а я, говорит, сошла, как соха брошена, так и лежит. Потом стал в избу ходить. Она говорит: «Филипп, погляди Васю», — а Вася в зыбке лежал. К ребенку-то не подошел. Другой раз пришел, сказал: «У тебя овцы кашляют, приходи сегодни на Чошанский омут, там колочок* растет, дашь им». А была приехавши евоная сестра из Ленинграда. Она говорит: «Ты што, дура, с ума сошла. Разве ж, это он ходит?»
Какой-то раз сено убирали на сарае. Сена-то много распушоно. Она говорит: «Был бы Филипп». Тут он и оказался. Зовет: «Полезай на стог». Она полезла, ударилась об матицу,* сказала: «Господи!» — так никакого Филиппа. Потом заметили, что пойдет в лес с веревкой. Брось, говорят, разве он к тебе ходит — нечистый дух (Новг., Пест., Охона, 1986).
№ 21. К одной женщине ходил муж. У ей двое детей было. И приходит старичок ночевать. Она говорит: «Дедушко, помоги». Он и говорит: «Будет вечер, покрой чистой салфеткой стол, положи хлеб, икону поставь, соль, мальчика и девочку одень в чистое». Она так и сделала. Вот она слышит: загремело, зашумело, дверь открывается, муж говорит: «Где это видано, где это слыхано, чтоб брат на сестре женился?» А старичок отвечает: «Где это видано, где это слыхано, чтобы мертвый ходил?» Тот и крикнет: «А, догадался!» — и ушел. Старичок говорил: последняя ночь, а то задушил бы (Новг., Пест., Охона, 1986).
№ 22. У моей тетушки сына убили на войне. Она по нем все и скучала. И стало ей казаться, что он к ней приходит. Придет и скажет: «Пойдем, я тебе дрова рубить помогу». Они и идут к поленнице рубить. Она с ним разговаривает, а никто его и не видит.
А напротив сын ее с семьей жил. Они и заметили, что она все время с кем-то разговаривает. И сходили к какому-то колдуну. Он-то что-то и сделал, чтоб ей не казалось. Так в этот день сын в дом и не пришел, а она сама к поленнице вышла: «Чего ты ко мне не зашел-то?» А он ее как треснул по голове и сказал только: «Опоздал я немного». Она аж упала. Лежу, говорит, и вижу: бык от меня пошел и хвост задрал. Какой уж тут сын ходил — тут нечистая сила ходила (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 23. У одной женщины умер муж. Он к ней ходил. Она егo блинами кормила. Она печет блины до полуночи. Печет, печет, а блины все исчезают. А молодуха уронила ножик, специально. Стала подымать и видит ноги мохнатые. Она говорит: «Господи, помилуй!». Он и исчез. А потом голос его слышит: «Догадалась», мол, а так была бы она задушена (Новг., Любыт., Своятино, 1986).
№ 24. К вдовам муж покойный ходит, но это же не покойный, а в его образе хто-то приходит, чтоб увести с собой, может, или просто соблазнить женщину.
К им, говорят, что ночью змей ходит, летучий, конечно. Он прилетит, а она его ждет, думает, что это муж померший, а это черт, конечно. Он, хто еще может так ходить, да еще и ночью. А она долго не знала. Потом один явился прямо перед ей. Сели за стол, как всегда. А стал вставать, глядит, а у его хвост видать. Она упала в омморок сразу, потом стала в церкву ходить, помогло (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 25. Когда я служил в армии и был на посту ночью, а потом должна была моя смена с пяти, я пошел на пост, а он был около кладбища. Хожу я себе около склада, к осени дело было, темная ночь была, и вдруг слышу, баба на кладбище плачет. Думаю, что такое, видно, меня отвлекает кто-то. Я даже автомат снял. А баба-то плачет, и ошарашно,* ночь. Я позвал начальника смены, а она так и стонет там. Я пост сдал и пошел туда. А она там сунувши на могилу и стонет. «Он, — говорит, — седни ко мне не пришел, я и плачу, вот я сама и пришла к нему. Он как мой мужик, — говорит, — только когда выходит из-за стола, топает, как конь, ноги, как копыта». Так вот и не надо переживать, надо творить молитву и не думать. Человеку мертвому не прийти, это только черт, он людей соблазняет, принимает облик человека. Это видение, это грех, надо молитву творить, никто не придет. Ложись благословясь, и он никогда не придет, никакой шишок,* а лягешь набалмаш,* глазы не перекрестишь, лягешь, как свинья, и вот придут шишки всякие (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 26. Мужа убило, я по нем плакала. Он как будто приходил ко мне. Дворовой аль кто. Говорят, где не на месте лягишь, он и дровни перевернет. На конюшне он коням косы заплетет, если любит, если нет — под ясли затолкнет (Новг., Старорус, Чижово, 1990).
№ 27. Пришла гадалка переночевать, на две ноци. У Марии у Аксютовой в избе остановилась. Мы уж упросили ее, узнай нам про скотину, да про мужа мне — на войне был. Говорили ноцью в хлеве с хозяином. С мамой ходили. А она [гадалка] вызывает. Хриплый старик, меж хлевами, не казался, голос только. А гадалка и плюет: «Дальше слюны не ступит». И хлеб кидает — подарки. «Я пришла, подарки принесла» — в каждый угол по куску. А руки завязали ей, вот так, за спиной: «Как мне воли нет, так и ему». Говорит: «Ну, теперь спрашивай». Скотину кормить было нецем. Я: «Как скотину докормить?» — «Докормишь, скотину я люблю» — по два раза повторил кажное слово. «Доцка сцастливая будет». — А потом говорит: «Шабаш». Все правда. У каждого целовека есть свой хозяин. А про мужа сказал, цто жив. Я потом всегда его о цем-нибудь просила (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
№ 28. Корова у меня была, заболела, и я загадывалась, говорила: «Хозяйнушко-батюшко, хозяйнушка-матушка, скажите мне, поправится ли, нет ли корова?» И я дою, и показалось голова така с бородой и говорит: «Отошло». И поправилась корова-то. Голова-то, как у свёкра. И я преже загадывала об муже, у него шизофрения была 23 года. Опеть эта голова, рот-то большой. И так: «ау, ау, ау». Он [муж] три года с половиной бегал. Потом уж не бегал, сидел. А то по семь раз ко мне на день прибегал, больной ведь (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
№ 29. А вот Галка-то наша, вот сыно-от у нее болел, так говорит, мужик к ей пришел, высокий такой, с бородой черной, все сына просил, так не отдала она его (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№ 30. Говорили, что вот родился у женщины сын и было ему три месяца. Вот ночью уже, она спит, и вдруг кто-то в окно ей: тук-тук. Ну, она встала, открыла окошко и вдруг видит, что женщина така в белом платье и платке и просит, дай мне, мол, водицы. Ну, дала она ей напиться, ну и говорит ей покойница-то: «Отдай мне твово сына». А эта-то, мать-то, говорит: «Нет, не отдам». Ну, покойница-то ей и скажи, что через восемнадцать лет он сам к нам придет. И точно, вот ему восемнадцать лет исполнилось, ну, он и умер (Новг., Старорус., Виджа, 1990).
№ 31. Вот по Белозерскому тракту в Череповец первый только перелесок проедете, так тут была раньше сторожка. Жили муж с женой, девочка.
Пришел старичок, посидел да говорит: «Девочка-то у вас хорошая, но она, — говорит, — семи годов в колодце потонет», — и сказал, в каком месяцу и какого числа.
Ей семь годов исполнилось, а уже родители ждут этот день. А колодец вот у окна был.
Грит, заколотили колодец. А она гуляет. Сами сидим у стола, смотрим в окно. Она все гуляет. Подошла к колодцу, крышку подергала — край приколочен, другой — приколочен - легла на крышку и тут померла (Волог., Белоз., Лаврове, 1988).
№ 32. Мама рассказывала: пришел как-то в дом дедушка. «У вас, — говорит, — в деревне роженицы-то есть?» А раньше рожали в байне, в байне живет, пока не поправится. «Так сходи, снеси что-нибудь». Раньше все носить что-нибудь должны были. «Да ведь нет ничего». — «А ты посмотри. Не бойся, я здесь посижу, ничего у тебя не возьму. Сходи в амбар, попаши * в сусеках». Пошла, наскребла ведро муки, напекла оладушков. «Иди, сходи в байну, ничего не бойся, я здесь посижу». Пошла. Заходит в одну байну. Видит, роженица лежит, ребенок в корыте в воде. В другой байне на ребенке веревка лежит, в третьей — ребенок лежит на пистолете. Зашла еще в одну байну, там просто настоящий ребенок. Пришла домой. «Ну как, видела? Не испугалась?» — «Видела, ты говорил не бояться, так и не боялась». — «Вот это каждому своя смерть на роду. Тот, что настоящий, тот своей смертью умрет. Тот, что в корыте — от воды, утопнет, другой удавится, а третьего убьет што». Вот это банный и был (Волог., Белоз., Пятницы, 1988).
№ 33. У них мужик повесился. Ну, дом его перед речкой стоял, а жил этот мужик один. А он повесился, никто-никто не знал почему. Вот другой мужик-то раз с работы возвращался, проходит мимо дома, ну, того, где мужик повесился. Пошел по мосту, вдруг слышит, за ним кто-то идет. Он обернулся, а этот мужик, что повесился; ну мужик побежал, тот за ним. Бежали, бежали, вдруг устал мужик, не может. Ну встал он, повернулся лицом к покойнику-то, упал на колени и стал креститься да молиться: с нами крестная сила. Ну покойник-то усмехнулся и говорит ему: «Давно бы так» — и исчез (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№ 34. Вот если младенец родился, его не успели крестить и он умер, он будет у Бога, но в темном месте, свету не будет видеть. Их отпевают, но мать должна за его молиться и мо
жет вымолить ему свет. Только мать, больше никто.
Раньше было два кладбища; на одном людей хоронили, на другом скот. И вот тех людей, которые удавились, утопились, их на том же кладбище, где скот. Их нельзя даже поминать.
Осина — чертово дерево, на ней сам черт был задавивши, потому в могилу самоубийцы этому кол осиновый и забивают, говорят, «черту в горло», и он перестает людей мучить. Таких людей нельзя в чужую могилу класть, плохо будет тем покойникам. Нельзя его жалеть (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!