КУЛЬТ ПРЕДКОВ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ 3 страница
№ 61 Раньше, молодые мы были, слушали * да кудесили.* Раз говорят, кто из байны камень вынесет на похвас [на спор, чтобы похвастаться удалью]. Один пошел, сунул руку в каменку, а там его схватило. Говорит ему: «Возьми меня за-муж— отпущу, а не возьмешь — спокою не дам». Пришел на другой день в байну, говорит: «Выходи, кто тут есть». А ему: «Сходи к матери, да возьми крест, да пояс, да рубаху при-неси». Он взял, накинул на нее крест, така красавица получи-лась.
Свадьбу сыграли, пошли к ейным родителям. Там мати ка-чает ребенка в зыбке. Она пришла: «Здравствуй, мама». Та го-ворит: «Кака я тебе мама, я двадцать лет качаю». Она родила ее да в байны оставила ребенка, а его обменили. Девушка го-ворит: «Дай-ка ребеноцка». Сама взяла его да колонула об стол, а ето голик * оказался. Таких детей называют «обмене-ны» (Арх., Пин., Кушкопала, 1984).
№ 62. Одна женщина горазд разругалась с мужем. А у ей ребеночек, был. Стопила байну и говорит мужу: «Сатана, при-ди в байну за ребенком», — и ушла мыться. Моется. Приходит он, с виду, как муж, и забрал ребенка. Немного погодя муж приходит в байну за ребенком, спрашивает, вымыла ль, успе-ла? А жена рассердилась и давай кричать: «Ты долго будешь надо мной смеяться? Вымыла ль, успела! Ты ж уже забрал ре-бенка». Пришла домой: «Ты куда ребенка запрятал?» А его сатана унес. Пошли они в церкву, батюшка и говорит: «Ты са-ма ребенка черту в руки отдала. Если решишься в церкви от-стоять ночью в кругу, может, и отдадут тебе дитя твое». Она встала в тую ночь, горазд страшно было, но она с ума не со-шла, вытерпела. Батюшка наутро спросил: «Отдали ль?» — «Нет, даже не показали». Второй раз встала в ночь. Ей его не отдали, но показать — показали. Батюшка и говорит: «Если возьмется крестная мать отстоять, может, ей отдадут». А крест-ная старенькая была, согласилась, отдали крестной матке, а ей не отдали (Новг., Старорус, Хорошово, 1990).
|
|
|
№ 63. В какое-то время пугали русалками, это еще когда Спаситель не родился, тогда было. Вот когда Спаситель родил-ся, тогда :и русалки скрылись. А до Спасителя русалки были, кто-то видел, но не кажный человек.
До перёд Спасителя рожденья это было. Сама [одна жен-щина] родила ребенка и сказала мужу: «Вот ребенок-то мой, сама буду мыть его, а ты приди возьми». Ну, мужик-то при-шел. Вымытый-то ребенок, справленый, готов. Она дала через порог ребенка мужу. А через малое время приходит муж: «Ну, где вымытый ребенок?» - «А я тебе уж отдала ребенка». — «Я и не был еще за ребенком». И бесам и отдала ребенка. И так, пока ребенок не крещен, тоже сменивали. И своих-та кидали, тех-то [бесов] кидали. А свои-то такие были убогие, страш-ные, что им и смерти не было. А как Спаситель родился, все вычистило ето. Когда не было Спасителя, подменивали детей. Это мы только помним, которое родители рассказывали, а ведь мы ничего не знаем этого (Эстония, Пылев., Любница, 1977)
|
|
|
№64. У ей же [у сестры матери] черти ребенка чуть не утащили. Они же детей, пока маленький тащат до сорока дней, так вот нужно, чтоб мать с ним была, чтоб один-то он не оставался, а то утащат. Нужно около головы его ножницы или нож держать, если вдруг уходишь.
Вот приходит сестра домой, а ребенок под кроватью уже лежит. Ну, когда крадет черт ребенка-то, так свово чертенка подкладывает. Вот если ребенок под кроватью, надо поднять его и сказать: «Сейчас брошу!» Ну кака мать захочет, чтобы единого ребенка убили, и если подменила она ребенка, так обратно поменяет (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№65 На Новом Погосте Анна Максимовна живет. Она в поле жнет, а дети все в лес убежали. Она сыну кричит: «Воротись, воротись!» Он не вернулся. Ребята пришли, а он не вернулся. Она и пошла: ворожули где-то были. Ей сказали, иди в доле, там будет копна, бери, чего там лежит. Она пришла в поле. Под одной копной ничего не было, под второй лежала змея. Она устрашилась, не взяла. Пошла домой, а он заревел: «Мама!» Еще ходила, не показалась больше змея ей. Так он и не вернулся. Она никому не призналась, а как-то проболталась, так ее под анбар запихало. Теперь ей нельзя рассказывать — задавит. Она и сейчас живет в Глебово (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
|
|
|
№66. Со мной женщина работала санитаркой в больнице, так у ней в молодости ребенок трех лет потерялся. Она сама мне рассказывала, как это было.
С ребятами убежал в лес. Они вернулись, а он нет. Не могли его никак найти. Так она ходила на Андому куда-то, к старичку одному. Он ей и сказал: «Там-то и там-то стоит копна, и что бы там ни лежало — бери руками». А женщина эта из Ивановского. Ну, она идет и видит, копна стоит. Откуда она взялась? Перед деревней-то они не косят. Копну она подняла, а там змея ... Ой, как она переживала, что ее не взяла. Испугалась, закричала. И все пропало: и копна, и змея. Только по лесу слышно, как ребеночек побежал и заплакал.
Надо было ей взять, конечно. Может, это ее сын в змея превращен был. А может, просто где рядом за копной стоял. Так мальчишку и не нашли (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 67. Теленка в первый раз выгоняли. Не хотел идти. Хозяйка сказала: «Чтоб тебя леший взял!» Он и пошел в лес стрелой. Не вернулся. К дому потом подбегал, держали его, да он вырывался. Пошли к колдуну. Тот сказал пойти на кресты,* взять, что там лежит. «Не трусь, — говорит, — взять надо». А там куча змей на крестах. Она и струсила, не взяла.Так и пропал, теленок (Волог., Белоз., Бекренево, 1988).
|
|
|
№ 68 Лошадь поведут в поле, оброть * снимешь с лошади, не имей привычки лошадь обротью стегнуть. У нас лично было. Он покатался, мерин-то по земле, сняла оброть и им бить. Мерин и исчез. Ходит, люди его видят, а он не дается. Говорят: «Вон ваш мерин!», а мы и не видим. Говорят, ударили его не в час. Баба Феня [известная в этих местах колдунья] говорит: «Хлебца положь под куст, там наш мерин и ходит». Пришел (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 69. Раз было, в лес поехали. Девочка бежит и ревит, за матерью в лес, остаться ждать не хочет. Оставили ее на роспусках,* сказали: «Черт не возьмет!». Ушли. Потом пришли — девки нет. Хрест оставлен да ботиночки, а девки-то нет. Молили, молили — нет. А потом ее носить стало. Мальчик в окошко видел, дедушко несет на кукоречках,* да мне пальчиком грозит. Лешакаться * нельзя в лесу (Арх., Мез., Кимжа, 1986).
№ 70. Раз бабка с дедкой внучку лешему подкинули. Лешакнули, она и пропала. Они в церковь пошли завещание* делать. Тут ветер поднялся, и в пологу* девочка образовалась. Ее в бане с испугу* помыли, она и рассказала: «Меня дедушка на плецах носил, мимо дома носил да не пускал, Угощали порато,* я не ела, да», — а то хоть ягодку съешь, дак не вернешься домой. Они говорят: «Ты у нас ничего не брала, выбросим тебя обратно домой». Плоха была девочка потом, худа, церна. Десять дней ее этот дедушка носил на плечах (Арх., Мез., Усть-Пеза, 1986).
№ 71. Что-нибудь с ним получится, если мать ребенка проклянет.
Женщина одна была. Принесли молоко, а она коров доит. А ее спрашивают: «А Васька где!» «А! — говорит, — черти его побрали, куда-то делся». В сей же час прибегают, говорят: «Зарезали Ваську!» Сусед ихний зарезал. А все оттого, что мать так о сыне сказала (Новг., Старорус, Грины, 1990).
НАРОДНАЯ ДЕМОНОЛОГИЯ
Домовой и дворовой
№ 72. Домовой-та да, есть и домовой. Дом стережет, конечно. Когда корову в дом приводят, когда уходят в новый дом или заболел кто, всегда с домовым разговор заводят. Или вот делаешь чо, так и говоришь с им, просто вслух, но иногда и безобразит, да. Может ночью поесть из оставленной яды, и, говорят, бывает, вещь какая пропадет, так он безобразит. Люди сказывали, и двигает иногда, да вот стулья переставляет. Как выглядит, не знаю, а что на хозяина похож, это, говорят, будто так, а, может, и нет. И скот хранит, чтоб не пал. Дворовой? Так это и есть домовой. Все одно, что тот, что другой (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 73. Сушили, молотили на гумне. Намолотили овса, ну, послали меня сторожить. Там положен был лен, сушили и потом мять. Там печка была. Вот лежу на печке и вдруг зашевелился кто-то. Из-за печки выходит вот так человек, как ребенок ростом, голова с подойник или вот с чугун. Глаза вот так большущие, так идет и глядит на меня. Повернулся и н»-іиел. Я еще молодой был, еще неженатый. Волосенки-то дыбом лоднялися. Он за печку зашел и пропал. Я туда глядь, а его и нету. Пропал» Он весь черный был (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 74. Женщина рассказывала. Сижу я, спину к печке жму. Зашел вот такой маленький мужичок, немного от пола, и говорит: «Через три дня война кончится». Война и кончилась через три дня. Это домовой был, наверно (Арх., Пин., Шардомень, 1984).
№ 75. Был взят у меня хозяин на войну, а я с дитем осталась. Много домов сгорело, а мой стоял. Раз суседка пришла, говорит: «Пусти ночевать, я замерзла». Я лежала на печи, вроде как уснула. Вдруг навалился на меня как собака, мне не дохнуть Ох, тошно. И лапам и стащил с кровати и говорит: «Так тебе и надо». Я спрашиваю: «Бабка Марья, не спишь?» — «Нет». — «А что это на меня навалилось, как собака?» А она: «Это ж дворовой, а ты чего не спросила, к худому он или к хорошему. Он тебе сказал бы «кху», если к худому» (Нозг., Старорус, Святогорша, 1990).
№76. Домовой, хозяин есть такой. Он не показывается, никто его не видит. Братец у меня. Зашел, а его водит по двору и не найти ему никак двери. Заводил его во весь двор, водит просто его по двору, сам его не видит. Отец открыл воротечки и постучал три раза, он и вошел (Новг., Старорус, К?тецк?е, 1990).
№ 77. Один раз старшине-то надоело одному жить. Вышел на двор: «Дворовой батюшка, дворовая матушка, покажитесь, а то больно скучно!» Пришел и лег на кровать. Только лег и покурил, вдруг дверь открывается, стоит женщина, косы не заплетены, в рубашке без пояса. Подошла к нему и говорит: «Ну-ко, подвинься, я мокра, озябла». Он и подвинулся, а она ему: «Иди-ко выключи свет». Так пока он чиркал, а ее-то уж и нету (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 78. А на скотне все модовейко* плаце, к плоху это. У сестры доць, с повети* спущатся, видит: в красных сапожках, в красной шубейке старицок спущается. Бородка узенька, длинна. А после-то дом сгорел. Уж он вещевал.* Ведь маленький, с бородой (Арх., Пин., Прилук, 1985).
№ 79. Он у нас всегда живет. Зимой беленький, летом каричневенький. Вот коровам трубочкой хвосты плетет (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 80. Он, домовой, хорошего не желает, а дом оберегает. Ето коли по-хорошему, а поругай его, и пошло дело. Когда ехать куда, дом моют, убирают, чтоб домовому хорошо жилось, а то плакать будет (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 81. Домовой в подполье живет. Одна женщина видела —маленький такой, черный, мохнатый* из-под полу вылезает, на человека не похож, на ласку. К порогу головой ляжет спать. Домовой давить будет, если двойной такой синяк, скажут, до-мовой укусил— это перед покойником (Арх., Пин., Шардомень, 1984).
№ 82. В каждом доме есть дворовой, как сам хозяин он. Лошадей чешет, сено гребет. Ему, бывало, бутылку водки выставляли, угощенье. Когда скотину приводили, говорили: «Хозяин дворовой, я будут ею любить, и ты люби, как я ею люблю» (Новт., Старорус., Свят?горша, 1990).
№ 83. Домовой живет в подполье, под порогом, на чердаке, мохнатый как леший, он дышит, зализывает волосы людям (Арх., Пин., Шардомень, 1984).
№84. Домовой не показывается, а если показывается, то как хозяин или хозяйка. Какая хозяйка, такой и домовой. Домовой и дворовой одно и то же. На Пасху с дворовым христосуюсь. Положу в блюдечко яичко и говорю: «Дворовой батюшка, дворовая матушка, со своими малыми детушкам, Христос воскресе!» (Новг., Пест, Малышеве, 1986).
№ 85. Дедушко-то домовой давливает. Сын мой как-то спать повалился, и приснилась ему собака, и лицо грызет. Он завопил: «Мама! Мама!» — Я говорю, что с тобой, а он: «Вот, мне приснилось». Я ему: «Ничего, ничего, спи». Он лег, опеть то жы приснилось. А потом в лес поехали, его и сострелили, из-за девки. Вот какой плохой сон (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 86. На печи лежу, кабыть как лезет дедко. Лезет, на скамейку встал, на приступок встал, за эти места, за стебли* схватил меня, я реву, не могут зареветь в голос, потом вдруг все отвалилось — и все (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 87. Мужику похоронной быть, у меня ноцью как камень навалился, вся мокрехонька. По полу как лошадь пошло. Домовейко давил. Спрашивать надо: «Дедушко-домовеюшко, скажи, к добру ли, к лиху?» Он в ухо дунет, к худу или к добру (Арх., Мез., Жердь, 1986).
№ 88. У меня было опосля войны. Я пришел с гулянки, будто кто меня душит, и глаз не открыть. Я сбросил, к плохому или к хорошему. Он только: «кху». Легко мне стало. А через пару дней ушли плотничать, к нам прибегают и говорят, что три домика сломали. Вот тебе и к худому.
Надо его спрашивать, к хорошему или к худому (Новг.,. Старорус, Хорошево, 1990).
№ 89. А вот, бывало, ночевали с братом на сене, не пьяные были, не. Ну вот, он уснул, мы с ним разговаривали, я слышу, он засыпает, ну, думаю, сейчас и я спать буду. Вдруг чувствую, все прямо сотрясло, ну ходит надо мной все. Вдруг сверху навалилось что-то, и не знаю, прямо давит, сильно. И ни рукой, ни ногой не двину. Я его матом, все перебрал, да не берет ничто, давит. Ну, може, и тут что сдавило, не знаю (Новг., Старорус, Ивановское, 1990).
№ 90. Домовой, да, на хозяина похож, появляется только ночью, Я видела своего деда, он не родной моего отца дядька, жил с нами. Он уже не живой. Ночью в шубе ходил. Забоялась я, мама тоже его боялась, а говорила* что, мол, это неправда.
Домовой разный. Одни, бывает, тоже плохо делают. Вот одна мне говорила. Купила корову, домой привела. Войдешь во двор, так говори: .«Новый домовой, возьми мою коровушку, доченьку, ухаживай, углаживай за ей, корми, береги, ото всех бед стереги ее». А, бывает, придешь, а она будто вся облитая, он ее всю ночь гоняет, выживаете двора.
А дома, пришла раз с вечери с работы, поужинала. Спали дети уже. И забралась я на печку спать, а плохо, что не разделась, нельзя, домовой приснится. Я забралась и вся легла, как была, и чулки надо было снять, нельзя в чулках спать. И вдруг дверь стукнула, кто-то вошел. Он за, ноги меня забрал, за ети чулки, и вдруг как сильно навалился, сдавил, и мне не крикнуть. И решила молитву творить, стала читать, стало ето все отходить. Он, слышу, спустился и потопал к двери, дверь хлоп, и пошел он за дверь. А мама и говорит мне: «Значит он тебя с дому выживает, куда-то ты уйдешь». И уже через год я вышла замуж. Один раз всего приходил, больше не видела его. А бывает, и задушит, и до смерти может (Новг., Старорус., Ивановское, 1990).
№ 91. Есть хозяева. Я помню, одна была — себя видела. Села на печке, прялкой пряду. В желтом платке — золовка привезла - белой кофте. Пряду. Вижу — сама иду! Идет мимо, тем заулком [показывает]— туда [показывает]. Ну прямо сама иду. В желтом платке, белой кофте. Жуть взяла. Я лампу погасила, на печке в одеяло с головой завернулась — не знаю, как и ночь перекоротала.
Невидимая сила какая есть (Волог., Белоз., Акинино, 1988).
№ 92. Лет восьменадцать назад было. Дед на ферме дежурил. Дочка младша училась. Ю отправили в Пудож картошки обирать. Работа была тяжела. Я все расстраивалась про нее рядом нас дом стоял, пьяницы там жили. На окны у них пилька * горела. Я боялась, как бы дом не сожгали. Все по окнам ходила и глядела. В четвертом часу собралась лечь на кровать. А мне-ка врачи не велели ложиться на левый бок, а я думаю, дай лягу, и легла. В ногах в одеяле вдруг ком. Я ногой отпихнула, думала, кот Барс. А он на грудь прыгнул, хрыпит да душить меня. Мне принаумилось; это гнётушка* гнетёт. А перед чем? Мни-ка вдруг показалось — с-под кровати голос: «Перед смертью». И ком пал на пол. Тут я чинно * испугалась. Вся либандаю [дрожу, трясусь]. Ён мне на руку лёг, рука стала трястись. После того случая я начала болеть. Когда четвертай час, дак не сплю. Говорят, в ночное время не надо по окнам смотреть. Сказывают, что это домовой (Карелия, Медв., 1979).
№ 93. Меня домовой-то раз выдавил. Он вот так навалится, и ты не можешь дохнуть, не можешь пальцем пошевелить. Вот говорят некоторые, он трогает. Он иногда бывает, если голое, голый, как человек, это к плохому давит, а если мохнатенький, как кошечка, это к хорошему давит. А я-то... Он меня давил, давно это было, навалился, я дохнуть не могу ничего, ан, слышу, говорит: «Вот как тебе будет тяжело жить, вот как будет тяжело» (Арх., Пин., Засурье, 1985).
№ 94. Мартос какой-то синяки выкусыват. Ежели на заднице выкусит, нигде больше нету, это не к добру. Нигде не вережалась,* чтоб синило [синяк]. Мартос, конечно. Ежели пятно от себя, это к худу. Въедат меня мартос. Можно, ето и есть дедушко. Не знаю. Дедушко, говорили, выкусыват (Арх., Мез., Лампожня, 1986).
№ 95. Мардос выкусал, если к себе, то к неприятности, а от себя, то к добру. Говорят, что домовой выкусал. Какой синило появится, говорят, дедушка-домовеюшко кусал. И не чувствуешь, и не больно. Мартос это. Я легла как-то, и надавило на,меня, и вижу - ручонка тоненька-тоненька. А оказывается, надо было попроситься у дедушки, когда ложилась (Арх., Мез., Закокурье, 1986).
№ 96. У деда вот, конь был белый, а домовой, уж коли скотину полюбит, так все ей сделает, а уж коли не полюбит, так изведет. Так вот конь-то был белый. Бывало, придет дед з конюшню, а у коня сено положено. «Бать-те, — говорит, — ты ложил?» — «Не, — говорит, — не я». А другой раз и коса у коня заплетена. Спрятался дед, смотрит, человек-то будто высокий такой, да и подошел к коню-то, сена ему положил и косу заплел. Вот дед пришел домой и сказал, что домовой сено кладет (Новг., Старорус., Виджа, 1990).
№ 97. Еще вот. Бывало как-то у нас, придет дед утром, а конь-то весь в мыле. Раз, два, на третий решил подкараулить. Пошел в конюшню, спрятался с плеткой. Вот за полночь, вскочил на коня домовой и стал ездить. А дед как выскочит и говорит: «Раз!» и плеткой-то его стегат и все приговариват: «Раз, раз!», а домовой ему: «Скажи — два, скажи—два!» Чтоб их двое-то было-то. А дед знает только: «Раз» и «Раз». Так и отхлестал его (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№ 98. Одного любит лошадь-дворовой, а другого нет. Случай был. Раз идет женщина, а с сараю идет, несет охапку сена вроде как свекр ейный. Она его окликнула, а он наклонился, цоп кирпичиной в дверь, она и разлетелась. Баба едва успела в избу забежать. Глядит, а свекр в избы сидит. Она бросилась к нему с испугу, а он ей и говорит: «Крестись, детонька, это дворовой» (Новг., Старорус, Святогорша, 1990).
№ 99. Отец идет домой, а дедушка в это время уж спит, бывало. Видит отец, во дворе выездной конь стоит, и ходит кто-то с кузовом* Отец решил — дедушка, удивился. Пришел домой, а дедка-то дома. Отец разбудил деда, говорит, я тебя видел сейчас во дворе, ты сено нес. Пошли во хлев, посмотрели, а сено свежо, только наношено (Новг., Старорус, Святогорша, 1990).
№ 100. Вот если домовому приглянется скотина, тогда он это животное любит, оно гладкое, холодное. Ну, у лошади-то косички будут. А если не нравится ему животное, то изведет его. Ну, утром в пене вся скотина-то. Ну, домовой-то маленький такой, лохматенький, в шерсти весь (Новг., Старорус, Виджа, 1990).
№ 101. Пошли сын да невестка в новый дом. Я взяла хлеба, соли, крупки, зашла: «Дедушко-домовеюшко, прими моих детушек, обогревай, обувай, одевай, на добры дела их наставляй»— обошла по углам.
Покупают, заводят корову и приговаривают: «Дедушко-домовеюшко, пусти нашу Белонюшку на подворьюшко». Кусочек хлеба окружат над головой коровы и скормят, чтоб она ходила.
Дали нам ягненка, стайку* сделали, а у домовеюшки де попросились. Овечка не стоит, чуть отвернешься, она и выскочит. И все за коровой ходит. Ноцью корова ляжет, и овца все на корове лежит. И шерсть ведь оленина [как у оленя] была, не росла. Старушки сказали, домовеюшко не любит, ина шерсть. У домовеюшки не попросились (Арх., Мез., Жердь, 1986)
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 199; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!