КУЛЬТ ПРЕДКОВ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ 10 страница
С виду они всяко покажутся. У одной женщины они ночью возились и в ведре с помоями утонули. Она утром приходит, а они в ведре плавают, маленькие, как мышата, утонули (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 341. У этих ворожей есь маленькие, наверно. У нас был такой старик, все ране коров пас, у него медиа труба была. К земле наклонится и закричит по-своему, и все придут, и буренки, и пеструшки. Так у его были маленькие. Есть маленькие, так и из-за леса достают скотину, если за лес ее уведут. Им работу дают, какую хошь. Кидают работу, чтоб больше была. А не дашь работу, они тебя затерющат, жива не будешь.
У кого есть, они сами знают, как от них избавиться. Есть платки кладут на родник. Раз платок взяла, так и примешь маленьких. На платок их кладут, платок свернутый как следоват.
Раз тетенька пришла на родник, а там шалинка нова с кистями лежит. Она ее взяла, так потом целый месяц домой не ходила ночевать. По ночам в избе ломота, свет горит, изба полная, пляшут, поют, в гармонику играют. И она уж сама не своя стала, черная вся. Вечером к избы подходит, а заходить боится.
Есть у людей и есть люди, знают, как избавить. Они ее и научили, чтоб она шалинку снесла назад. Говорят, ступай к колодцу, сверни ее, где была лежала и положь. И скажи: «Вот кладу на ваше место ваше добро. Три раза скажи». Она и снесла. А там ей голос: «Хватилася, догадалася!» То они с шалинки уходили. «А то б тебя сегодня не было». Они б ее задавили. Она после того и говорит: «Вечером к себе ночевать пойду, а то соседке уж надоела».
|
|
|
И еще про одну говорили, что у ей маленькие были. Покажутся в красных шапках с торчками. Живут-то они при ней, и держит их при себе. Делать-то все и помогают. Сядет есть, а она по три ложки под стол. Стану мыть, смотрю — ничего нет. Кормила она их. Только с худым словом крестилась, за стол не крестясь садилась (Новг., Пест., Ельничное, 1986).
№ 342. Один инвалид был, без руки с войны пришел. Говорят, что он знался. Все косить ходил, левой рукой косит, сметывает. Ходит, в лесу один разговаривает. Шли они с одним заготовителем пешком и заспорили. «Ты, — говорит [заготовитель],—ничего не знаешь, все врешь». А он взял напустил. Набежало каких-то маленьких, в лужу поставили, каких-каких ни набежало, всего обрызгали, грязью запятнали. Весь мокрый был.
Или, говорит, сморочил он меня, или напустил. Есть какая-то сила. Году в пятьдесят восьмом было. Теперь инвалид уж умер (Волог., Белоз., Георгиевское, 1988).
№ 343. Дедушка рассказывал, Тарас был бесованный. Они выпимши были: «Покажи солдатиков». И они с крыльца спускаются, сорок, все маленькие, одинаковые, в темных костюмах. Их, солдатиков, кормить надо. Так же едят, как люди, они все кушают.
|
|
|
И еще про одного говорили, он шишков знал. Попросили, чтобы показал. «Только не испугайтесь». У всех синие короткие штанки, красные рубашечки, стоят шеренгой, как маленькие человечки, пятьдесят-семьдесят сантиметров. Они как будто скачут, а не ходят. А как приказал-шум да ветер. «Я их в лес пошлю, они ходят, хвою считают. Им надо работу давать. А как надо, я их позову, так вихрь идет».
Тут один у нас умирал, никто не берет у него сотрудников. Они метают его с крыльца, не давают они умереть, сотрудники-ти
Один мужчина говорит, на вецерки хожу, а меня девки не любят, только отциркивают. А один мужик ижемской приехал, пойдем, говорит, в баню, сделаю так, что любить будут. Пошел я в баню, а там, осподи, собака какая! Пасть-то открыла, ахит. Он мне и говорит: «Кинься собаке в ахит». Он кинулся, и у него птицка на плеце стала, так с птицкой и ушел. Пошел на вецорку, а девки все равно меня не любят. Только на плохое все тянет: корову свою задел — у нее кила выросла, зоб-от. Корову испортил — еще птицка на плеце стала. Собаку свою испортил. Ну, думаю, мужик-то этот скотина, бесей мне напустил, бесям меня науцил. Хожу, терпеть не могу, все кого-то испортить хоцу. А не могу цужих-то испортить, только своих испорцу, и птицка прибудет. Потом накупил пряников, заставил бесей пряники пересчитать. «Сейчас — говорит, — приду». Они ведь крепят, они ведь не отстают от него. Дал им работу, а сам к старушкам пошел, пал на колени, «прости, — сказал,— осподи, мужик меня науцил». Посмотрел в окно, а беси-то горят в огне (Коми, Усть-Цил., Пачгино, 1985).
|
|
|
№ 344. Как-то мой Леня пришел ночью во двор, на ферму, коров проведать. Обернулся, смотрит, стоит парень, красивый, молодой, в костюме, в шляпе. Леня ему говорит: «Ой, откуль ты взялся!» Тот обернулся и пропал. Тогда Леня понял, кто то был и говорит себе: «Господи, да покажись ты мне еще хоть раз!» Потом тот же парень к нам домой приходил. В деревнё-то этого не знают, я уж в деревне-то этого не говорила, тебе уж только вот скажу, ты ведь человек приезжий, образованная. Опять молодой, красивый, как портрет. Стоит у двери молча, ничего не говорит, потом пропал. Незадолго до того мы у бабы Фени были, она нам коровушку искала. А она с маленькими зналась. Одного из них она-то, наверно, и прислала, чтоб проверить, все ли мы сделали как надо (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 345. А они, как вот когда покажется таким, как мы человеком, когда собакам, когда кошкам, кому как. А вот что маленьким звали, и не знаю. У бабки Фени-то были, так их Гараська, Климка да Трофимка звали. Один раз батька-то у Фени заболел. Меньшая девка-то его кормить не стала, одни колобки грубы. Так он и напустил на нее. Когда она в коридоре была, подошел к ней, сапоги красновские, с галстуком: «Ксенья, дай мне твой перстень». А она ему: «Не могу, дареный». «Ну так и у меня дареный, давай меняться!» Да как начал хватать его. «Тятька, тятька, заступись!» А батька: «Давай, Гараська, силь ней!» А уж когда закричала дурным голосом, так уж и сказал, что хватит (Новг., Пест., Ельничное, 1986).
|
|
|
№ 346. Вот которы знаются с им, с бесом-то, дак оне тожо, видимо, каку-ту службу несут. А как жо! Че-то оне дарят лешому-ту. Это черту-ту.
А один мужик сказал, что я сорок зайцох седни заловлю в петлю. Вот посмотри, с кем-то заспорил, заспорил. Он, видимо, шибко лешака загадал. И вот оне все 39 нашли, а етот, лешой-от, зайца гонит в петлю-ту. Ишо загнал. Мужик подошел. ( Он ему по носу, дал, так и нос слетел. Вот так, слишком большую задачу дал лешому-то (Перм., Соликам., Харюшино, 1989).
№ 347. На Чистый четверг колдуют. Соседка у нас была, так она колдовала. Вот пошла к своему соседу и хватала навоз с подворотни, чтоб скотина изводилась. Не успела, сосед поймал.
Вот если глаз плохой, не у каждого это, и делают воду и камешки с бани берут и угольки, на гада, и солицы посыпят и ложки моют в этой воды. Воду делают от глаза и от укуса; коров, бывает, жагает гад.
Вот у меня сын был маленький, я ходила на уколы. Иду с той деревни, куда замуж была вышедши, с Труфанова. Иду по берегу. Идет бабка старенькая, а я так быстро иду. А вот что она подумала? Я пришла домой, мне стало плохо, стала кричать от боли, мне уже кости ломает, голова болит у меня. Вызвали медика. Я крычу, мне все плохо. Медичка жила у бабы Кати, а она умела делать водичку от сглазу. Сделала и говорит; «Помойте и спрысните и дайте попить». Помылася1 я, спрыснули со рту, от неожиданности и прошло у меня. Вот как бабки помогают. Может, они скажут и три слова каких, а сразу помогает и сделают (Новг., Старорус., Котецкое, 1990).
№ 348. Сглазили меня однажды. Ездила я в Русу, приехала я с Русы, и сразу у меня все заболело. И врач приходил, и ничего. Ну, потом отговорили. Ну, это вот женщина со мной в автобусе ехала и прямо в глаза мне что-то сказала. А я вот до сих пор, как про ту женщину вспоминаю, дак зевать начинаю. А она мне прям в глаза так и сказала, а что сказала, дак я этого не скажу.
А по всякому сглазить можно. Бывает, что подумают про себя, а бывает, что в глаза скажут. А чтоб не сглазили, детей, моют всегда (Новг., Старорус., Кривей, 1990).
№ 349. Мой муж говорил: не развести меня никому, колдовства нету такого. А мать развела. Принесла мяса с запахом. Сварила, меня позвала. А раньше никогда за стол не-звала. Я и поняла. Запах-то нехороший. Поела. И стал муж на сторону ходить (Волог., Белоз., Плосково, 1988).
№ 350. Один раз я пришла из бани. Платья косила безру кавы, сыну дала грудь, а тут сосед пришел, а у меня грудь была бела, он и оприкосил. Грудь заломило у меня всю. Церный человек, прикосливый. А у меня свекровь ножницы хватила да с малицы * с заду лоскут хватила у него. «Переял мою невестку», — говорит. Он и признался. Тут мне и легце стало.
Прикос, это обдумывают как, съедят как человека, оговорят, он и заболеет. Одумать и целовека могут, и корову, оприкосить. Подумат кто: «Во как работат он ловко», вот и одумат (Арх., Мез., Усть-Пеза, 1986).
№ 351. Доспешка: идешь, спешишь, проступисси, поскользнесси — заболит. На меня напало — одна напустила по ветру, и пошли волдыри. Иду с фермы, идет женщина, она зла на меня. Я бегу, говорит: «Фу, красна рожа, когда ты сдохнешь, тебя и смерть не возьмет!» Я пришла домой — не встать, пошли волдыри. Кой-как сошла до бабы Фени. Баба Феня говорит: «Ночуй у меня. Уснешь сразу — легче будет, а нет — то все». Наговорила на красное вино. Утром просыпаюсь —легко-легко сделалось, как что-то развязало. Она мне на дорогу наговорила на соль, и в тряпочку, и туда уголек. Третий наговор приняла к ночи. Все волдыри куда-то делись (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 352. [Тетка-соседка пришла к рассказчице и засиделась]. Я не могу лежать, она спати не ложится и домой не идет. Я и легла, пристала. А тетка-то: «Ксеньюшка, меня спровожай». А я говорю: «У меня есть сну-то». Она как ушла, я глаза расчеперила, до утра никакого сну нет. Она пришла утром спроведать: «Ну, каково спали?» — Я говорю: «Ты ушла, я не засыпала». — «Ха, ха, ха, у тебя не бывало, у меня ночевало». И больше после этого все стала кажного провожать (Коми, Усть-Цил., 1987).
№ 353. В Карпогоры сын поехал, я говорю, там люди знатки, не испортили бы. А он потерялся. Дядя говорит, хочешь скажу, где сын-то. В таз воды налил, а там река течет, и в кустах труп-тело лежит. Знаткой был дядя-то. Знатки от исполоха лецили, от кроволития. Кто завидит, если глаз нехороший, дак скажут: «Ой, чародей!».
А я ведь на добро. Когда делаешь что хорошо, дак скажут: «Чур, чужа дума! Чур, моя кровь худая!» или: «Чур быть!», «Чур, осподи, быть!» В час надо сказать (Арх., Пин., Остров,1985).
№ 354. Митька Бегун с Ефремова, он ходко бегал горазд. Идет раз парень с гармонью и с зонтиком. Митька ему говорит: «Не боишься, что обкрадут тебя?» Парень посмеялся, а потом парня приперло, надо было ему в кусты. Митька говорит: «Давай гармонь да зонтик». Парень отдал, а пока ходил, Митьки и след простыл. Так и остался ни с чем.
Конь развалился на дороге, бабам было никак его не Поднять. Митька идет, говорит: «Что ж ты лежишь, баб мучаешь?» И конь встал в момент. Только узду накинули и пошел (Новг., Старорус, Хорошево, 1990).
№ 355. Шла я как-то к празднику, да у Марьи спрашиваю: «Ты идёшь?». А она: «Мни не к празднику итти, а глаза завязать». Вечером пришла домой, Кольки [сына] нет. Не сидится», пошла к мужниной сестре. Потом Колька пришел, уж совсем поздно, и рассказывает, был на поле, а в лесу како поле? А он говорит, на поле ходят коровы, все выслежено, темно кругом и только один огонечек горит. Ой, по мни мороз! Я ему говорю: «Ты зашел да постучался бы». Я колотился, да она не открыла, а кто она — не знаю. Потом пришел к Кевролу, об дерево сломал лыжу. К школе подошел, постоял, потом решил, домой пойду. Так и шел на одной лыже. Дошел до лесу, думат, пойду к дяде Павлу. Пришел в Киглохту, смотрит, на лавке баба-покойник лежит. Повиделось, говорит. Ой, по мни мороз! Домой пришел потом. Во как ходил, из-за той все бродил, что глаза-то, говорит, завяжу (Арх,, Пин., Немнюга, 1984).
№ 356. Раз Наталья у одной жонки платок попросила, а та ей не дала. Вот у них и заболела корова, пена ротом идет. Пошел мужик к Александре Губиной, та и говорит: «Испортили корову, спорченная корова, Наталья спортвдш. Надо у Наташки кровь из носу достать, чтоб наладить». Пришли, а как сразу драться, надо скандал завести. Заговорили: «Наталья, ты-все портишь». А она: «Ничего не знаю» —«Нет, знаешь! Мы ходили к Александре Губнной, она-то сказала». Наталья тесто из квашни уведет, не то, что спортит. Не знаю уж, как у их дальше-то было. Она потом чем-то поила корову (Арх, Пиц., Киглохта, 1984).
№ 357. Жила рядом старушка, она все портила. Раз коровы хвосты* заломили, никак не можем достать: к ее дому придут, рычат, а домой не идут. Мама пошла к колдуну. Он поговорил в узелочек и говорит: «Утром перекинь через дорогу до всхожего, через то место и пройдет тот, кто спрятал». Колдунья-то и побежала с кошелем. Говорил, что с ней на тех сутках что-то сделается. Она и пропала среди лета (Арх., Пин., Айнова, 1984).
№ 358. Когда, пережинаешь в крест, полоры, бегает женщина гола, спорынью * оббирает. Это просто женщины делали, чтоб пережать, чтоб хлеба себе поболе сделать (Новг., Пест., Малышево, 1986).
№ 359. Церт зна, что у ей: немотишша ль, икота лы Я тоже позевкана,* стирать не хотела, поручена * была. Я и карасин пила, и шкапидар пила, и моць свою пила, а потом прошло* и теперь иногда отрыгается. Подарила мне [одна женщина] рубаху портяну* белу, да, видно, пожалела. Я почувствовала, назад отнесла (Арх., Пин., Веркола, 1984).
№ 360. Крышу крыли, а мужчина захотел пописать, с посома * и пописал. А, тетка какая-то видела. Она сказала; «Нельзя!» А он только посмеялся. Тогда она сказала: «Ничего, найдешь!» И он распух. А потом и правда, нашел эту тетку, она его и вылечила (Новг., Дюбыт., Лупово, 1986).
№ 361. Девчонку одну бабка научила, как порчу навести. А она решила попробовать, получится ль у нее. Пока за столом сидели, и заболела скотина. Пошли за дедом, который снимал. А он и говорит: «Куда ж я пойду, когда у вас свой портежник в доме». Так и не стал брат знаться с сестрой после этого (Новг., Старорус, Хорошево, 1990).
№ 362. Икота *— болезнь така. Болеет, болеет человек, а потом заговорит. У кого говорит, у кого матюгается. Икотмицы напускают. Говорят, кака-то муха, вроде муха в рот залетела. Сначала-то запозевают, запоземают, потом заревут, заматюкаются. Говорят, икота ревет.
Икота на ту же букву заходит, на како имя. Если ты Александра, а ты Анисья, может прийти.
Один мужик икоту спустил. Женщина вином торговала, а ему не дала, и он ей зло поимел и икоту спустил. «А будешь ковшом пить и не рада будешь»,— сказал. И с тех пор пока она вина не выпьет, ничего делать не станет. И кричит икота: «Вот как мы погуляем!» Сама икота кричит.
А жонка болела с головой, говорили, что икота тоже. Она дойдет, пойдет, и вот слезла в колодец и крицит оттуда. Как она не упала, не вымокла! Мы долго в колодце воду не церпали. Вот сядет кушать и говорит: «Ой, нисколько еды нет», — а сама ест, ест...
Чтобы узнать, кто икоту посадил, напоят блевотными травами, а как попросит пить, скажут: «Кто у тебя батюшка?». А икота скажет, кто, так вот и вынудят, и узнают, кто у икоты батюшка, либо матенка кто насадил то есть (Арх,, Пин., Слуда, 1985).
№363. Одному была посажена икота. А было так. Дядя у его, так говорили, что икотник. Он решил это проверить. Пришел к дяде, наливает пива и думает: «Прочитаю воскресную молитву— не выпьет». Так и было. Дядя узнал и посадил ему икоту.
А еще один тут был... Пахал, а конь испугался. Он излешакнулся, или исчертахнулся, икота и зашла к нему в рот. Говорят, это лешачихи привязали ему икоту. Надо на рубаху воскресную молитву начитать (Арх., Пин., Засурье, 1984).
№ 364. Икоты садили. Мой дядя не сшил Андрею Антоновичу сапоги, и Андрей посадил жене его икоту. Она шла, коров гонила, да к ней муха в рот залетела, а дома сажа налетела, а она заревела, закаталась. Вызвали тут урядннка, а она говорит: «Вы бы позвали Андреюшко голубанушко, хоть бы привели его». Вот ведут его да что-то разговаривают. Да она как бросилась ему в ноги: «Ох, Андреюшко, голубанушко!» Не знаю, что он сделал. А как он умирал, говорят, он никак не мог в больнице умереть, умер в пошевнях* (Арх., Пин., Немнюга, 1984).
№ 365. Раньше у, нас был один икотник. Одна жонка пришла в гости, посидела и пошла, а другая провожать пошла, в рубашке, озябла, сказала: «Ой цомор* с тобой, как я озябла!» Сказала, и икота пришла в ей. Она сама говорит, а в ей икота говорит, реветь начала. Говорит: «К Степану перейду», потом: «К Александру перейду!» Оба потом померли (Арх., Пин., Кушпокала, 1984).
№ 366. Когда корову шишки доводят или пропадет корова, то три креста рябиновых ставят на росстани и задом катятся. Надо шишкам все пути-дороги закрыть и звать их. Кричишь, кричишь: «У-у-у! У-угу! Все вы и банные, и рижные, водяные и болотные, полевые и озерные, лесные и местные и все, все, все...» Всех их надо собрать, а потом сказать: «Я закрываю вам все пути-дороги». Корова и найдется. А потом хресты надо обязательно снимать, а то будет плохо. Шишки затирюшча тебя, покою не дадут. Когда кресты ставят, надо ни о чем не думать и ни о чем не говорить. Люди, которые кресты ставят, очень тяжело помирают (Новг., Любыт., Своятино, 1986).
№ 367. Это мать пела сыну. Сын уезжал, бросил жену да двоих детей. Свекровь моя и пела: «Белый чад,* кудрявый чад, пади, мой цад, не на воду, не на землю, пади, мой цад, сыну на сердце. Ни запить, ни заесть, любовью не залюбовать. Ау! едь домой!»
Печку затопляю, как дым пойдет, туда и крицишь, как первый дым пойдет: «Сын мой, иди домой!» — три раза. «У-у-у». Воротится он! Еще чтоб воротился, где крестовая дорога, свеци уж ставили (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
№ 368. Спиной, задом в рекрута ребят выводили. Спиной против матицы. Отец, помню, повернул, поставил солнышком, чтобы лицом к дому, чтоб вернулся (Волог., Череп., Большой двор, 1987).
№ 369. В каждых сутках есть пухлый час... Три часа пухлых быват. Пухлый час, когда всяку худобу навести могут. Она в пухлой час сказала: «Унеси тя». Особо эта байна в пухлый час давит, много людей умират... Шишко в пухлый час появляется, это 11—12 часов ночи (Коми, Усть-Цил., Загривочная, 1984).
№ 370. Проклянутый час в двенадцать ночи и в двенадцать дня; шесть утра и шесть вечера. В эти часы опасаться надо, выходить благословясь. Эти часы накрянуты* [е]. Днем тоже быват неурочный час, нельзя детей ругать. Если обругать: «Беги, беги!», еще черта или лешака помянуть, то убежит и больше не вернется (Новг., Пест., Ельничное, 1986).
№ 371. Ой, девки, расскажу, как слухать ходила. Я сама маленька была. Вот пришли мы в избу. Девки-от мни и говорять; «Глаза закрой». Сидим, слухаем. Однысь слышу: чегой-то как залалайдало,* и бубенцы зазвенели. Ой, девки, испужалась я! А потом, немного погодя, свадьба в деревне нашей была. А на свадьбе старуха стара была. Дочь-от ейна домой пошла, а ю на свадьбе оставила. Старуха стара да выпимши, да и упала с лестницы, а там кол был. Да она об энтот кол да и стукнись. Да и померла. Четыре дня на морозе лежала, думат, отойдет. Ан нет. Старуха померла, да и счастья в семье энтой не было. На свадьбе горе, и всю жизнь невеста промаялась. Вот-от послухали! Стук — дак старуха померла, разбилась, а бубенцы—дак свадьба. Так-то от, девки, замуж выходить! (Карелия, Медв., 1979).
№ 372. В Святки я не ходила, а другие ходили, что там было, Бог их знает. Я только раз, девятнадцатого января, с Собакиной мы ходили. Вышли на назем,* а Собакина круг оцертила, мусор на веник положила, я села на чепурочки,* а она начала говорить: «Церти бо церти, по закруги три церта, а в круге нет никого. Стань, гора каменна, от востока до запада, чтобы ни пройти, ни проехать злому ворогу. Святоцки-святоцки, окаянные вецероцки, скажите сущую правду!» А дальше говорят, на что гадают. Придет ли жених или что другое.
Вдруг в хлеве хлопок. Настасья бежит и кричит, что поросенок в хлев полал. А он не мог там быть, дыры там не было. А летом у них, у Собакиных, один мужик в лошадь топором влепил (Арх., Карг., Хотеново, 1989).
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!