Ноября 2005 года Продолжение семинара 12 страница

A . M . Вилькин: Верно. Я думаю, потому эту пьесу все власть пре­держащие и не любят. Понимаете, в чем дело? Иван Грозный так «закру-^Тил гайки» в стране, что там пикнуть никто не смел. А Федор и Годунов

i

92

93

 

пришли все-таки с какими-то демократическими намерениями. Возника­ет странный парадокс - как только начинаются какие-то реформы, как только какое-то послабление, так сразу же в стране начинаются хаос и бардак. И Борис Годунов в своем последнем монологе сыну говорит: «Ты знаешь, я закрутил сейчас гайки, ты распусти немного, чтобы они были довольны, а потом опять закручивай». Он сыну государственные наставления дает.

Так, значит, вот они распустили народ, и народ начал опять буйство­вать: грабить, насиловать, убивать. Бояре опять начали между собой все это «национальное достояние» разворовывать и делить. Правильно? А народ это не очень любит. Они вообще «любить умеют только мертвых». Вот царевича Димитрия любят, тем более, что они его при жизни уже святым сделали. В пьесе это есть, и у Карамзина есть, что действительно на могилу в Углич к нему ходили, и Патриарх рассказывает историю, как человек у его могилы прозрел. Вот «помазанника Божьего» любим, а тот, который правит - хорошо он делает, или плохо - «не наш он человек, не любим мы его».

Дальше происходит удивительная вещь. Сколько времени проходит между тем, как он принял власть, и следующей сценой?

Из зала: Шесть лет.

A . M . вилькин: Шесть лет - такой разрыв! Надо вешать табличку: «Прошло шесть лет». За это время что-то происходило в России. Что-то же он делал?

Ну, хорошо, мы добрались до основополагающего события - это то, что он принял трон. Какое же центральное событие? Не главное, а цен­тральное?

Из зала: Появление Лжедмитрия. Власть и так пошатнулась, в стра­не бардак начался.

A . M . Вилькин: Очень жалко, что итальянцы сейчас не будут много­го понимать.

Из зала: Григорий Отрепьев решает предложить себя в качестве но­вого царя.

A . M . Вилькин: Правильно. Вы правильно думаете. Но все дело в том, что это не событие. Это факт.

Из зала: Что царевич спасся - мне так кажется.

A . M . Вилькин: Возникает идея - царевич спасся. Есть такие леген­ды, что его мать поняла, что сыну-наследнику грозит смерть, и подмени­ла мальчика. Да-да, не улыбайтесь, есть и такая версия.

Из зала: Нет, в данном случае царевич - в лице Отрепьева. Но, тем не менее, для народа-то он спасся.

A . M . Вилькин: Да. Значит, возникает слух, что царевич спасся. Но это что-то меняет? Что в сюжете это меняет?

Из зала: «Помазанник Божий» вернется на трон.

А.М. Вилькин: Да, вернется на трон, правильно. Но он же пока не вернулся, он пока еще только может вернуться. Но эта вся история не касается, чтобы вы понимали, основного сюжетного построения. Эта детективная история - параллельная. Там начинается параллельный монтаж. Можно говорить вообще о том, что Пушкин первый, кто приду­мал «параллельный монтаж».

Итак, центральное событие?

Из зала: Может быть, то, что царевич жив?

A . M . Вилькин: «Царевич жив» - это предположение, а я говорю только о фактах. «Появился» - это слухи. Скажите мне, пожалуйста (что­бы отбить у вас охоту это путать): Лжецаревич появился; а кто мне ска­жет, сколько вообще их было?

Из зала: Два.

A . M . Вилькин: Больше.

Из зала: Четыре, что ли.

A . M . Вилькин: Пять. Ну, дальше.

Из зала: Суть в том, что ему поверили.

A . M . Вилькин: «Ему поверили» - это событие? Событие - это то, что касается всех. Ну, и какое центральное событие?

Из зала: Может быть, тогда реакция Бориса?

A . M . Вилькин: «Реакция Бориса», «он сказал» - это не событие.

Из зала: Он написал отказ от престола.

A . M . Вилькин: Когда это Борис отказывался от престола? Это Шуйский отказывался.

Сейчас я скажу вам, почему я начал так резко возражать. Потому что До встречи с вами я должен был дней десять очень подробно читать «Ис­торию Государства Российского» Карамзина, ибо написано, кому по­свящается «Борис Годунов» - «гению, историку», и так далее. Александр Сергеевич посвятил это произведение Карамзину, значит, надо Карамзи­на прочитать, чтобы быть в курсе дела, что там происходит - кто, почему пришел, чего хочет. Значит, исходное событие - смерть наследника, сю-Жетообразующее, без которого не может развиваться пьеса - это приня­тие трона Борисом. А центральное событие - это смерть Бориса. Опять начинается: «О, Боже мой! Кто будет нами править?» Вы заметили, что я ни слова пока еще не сказал о Самозванце? Я говорю о том, что проис­ходит в этой «Истории Государства Российского». Главное событие пье­сы определяет и идею, и тему, и суть цели написания этой истории.

94

95

 

Итак, я спрашиваю - что же происходит?

Из зала: Убийство сына и жены.

A . M . Вилькин: Ну, конечно. Опять убийство наследника. Вы пони* маете в чем дело? Что главное событие - это очередное убийство «пома­занника Божьего», ребенка. Ну, правда, ребеночек был еще тот (по здо­ровью) - с ним трое стрельцов справиться не могли, он чуть их не раски­дал. Но все-таки, опять убийство престолонаследника, то есть, опять ко­рона в крови. И это кровавое месиво опять обрушится на Россию.

Слава Богу, что нашли главное событие. Народ в ужасе молчит, по­нимая, что опять убили наследника, и, раз опять будет кровь, то опять пойдет мор, голод, язва, чума... Это Божий гнев падет опять на страну, на народ. И вот между двумя убийствами престолонаследников, двух детей, и лежит пространство этой трагедии, или комедии о беде русского госу­дарства.

Вы знаете, если всерьез заняться изучением этой ситуации, то будет впечатление, что это какой-то страшный триллер, но комедийный. Вы на секунду представьте себе, мои родные, мать убитого ребенка, ангелопо­добного. Хотя, о нем говорят, тоже был мальчонка в папу - Иоанна Грозного - очень любил снежные бабы лепить, и сам шашкой головы рубил, говорил: «Вот так всех порублю». Но, Господи прости, - это все легенды, легенды...

И что же дальше происходит? Почему я говорю - удивительная ис­тория, в ней надо разбираться. Представьте: мать видит собственного сына, убитого, зарезанного. Он там четыре дня лежит, все к нему прихо­дят, уже трупы Битюгова и всех тех, кто его убил, растерзали в клочья, они уже гниют, а этот мальчик-престолонаследник как святой лежит, и ни трупных пятен, ничего на нем. К нему начинают уже ходить молить­ся. Проходит время, появляется бандюга, расстрига, шпана безбашенная, и говорит, что он ее сын. Что же такое с этой женщиной, которая по­стриглась в монахини, происходит, если она, видя этого низкорослого, с бородавкой, хрипловатого, широкогрудого, отчаянного парня, который вместе с казаками резал русских в свое время (то, чего никто почти не знает, а кто знает - не говорит) - она признает его за своего сына.

Из зала: Она хочет отомстить, может быть.

A . M . Вилькин: Кому?

Из зала:

- Годунову.

- Народу, тем, кто убил... A . M . Вилькин: А народ ждет от нее решения. Вот почему нам и не

давали читать Карамзина, чтобы мы не разбирались в этом. Народ-то

экдет решения от нее, - сын это ее, или не сын, и она говорит: «Да, это Дмитрий», целует его, ласкает, народ кричит: «Да здравствует Димит­рий», и возводит его на трон.

А когда умирает Лжедмитрий, и спрашивают у царицы Марфы: «Так все-таки, он жив или нет?», она говорит: «Простите меня, люди добрые, это я вам солгала, конечно, это не Димитрий. Димитрий был убит». Я сижу, современный человек, думаю: «Так. А если бы потом приехал вто­рой Димитрий, еще более страшный, она бы опять сказала: «Вот это Ди­митрий, а тогда я соврала»?

Скажите, а по поводу Марины Мнишек вы все знаете? Сейчас вы в пьесе прочтете: тринадцать лет Борису Годунову снится сон, «все тот же сон», по поводу убиенного мальчика; и все время снится сон Отрепьеву. Какой, не помните? Что он сверху смотрит на народ, народ хохочет, зо­вет его. Все дело в том, что когда было народное восстание против поля­ков, засевших в Кремлевских палатах, он бежал, попытался с третьего этажа спрыгнуть, чтобы спастись, и сломал себе бедро. Но что меня по­разило в Марине Мнишек? Марина Мнишек понимает, что в польских государственных интересах надо выйти за него замуж, потому что он, наверно, будет престолонаследником в Москве. Любит она его, или нет, - это сложно судить. По тому, как она плакала горько в ногах у Сигиз-мунда, наверное, она этого первого Лжедмитрия не любила.

Из зала: Она же оставалась единственным наследником после смер­ти Лжедмитрия.

A . M . Вилькин: Минуту. Но она видит, что Лжедмитрия, мало того, что порубили, мало того, что закопали, потом сказали: «Нет, ну его к черту!», - выкопали обратно (чтобы, не дай Бог, туда молиться не ходи­ли), порубили на мелкие кусочки, заложили в пушку вместе с порохом, и выстрелили в ту сторону, откуда он пришел - в сторону Польши. Она все это знает. Появляется второй Лжедмитрий - страшный, ублюдочный, ну, просто убийца. Говорят, первый был не очень хорош внешне, но второй просто был за гранью. И она признает в нем Димитрия, но, правда, за­крыто требует, чтобы их обвенчали, чтобы она осталась с ним, но чтобы °н относился к ней как брат к сестре. Ну, что же это за уровень нравст­венности? Это на уровне комедии все становится, хотя это трагедия.

Итак, мы разобрали, что в этой пьесе по системе событий всего три события, как в хорошей, нормальной пьесе. И есть исходное, лежащее за пределами пьесы событие - смерть наследника, есть сюжетообразующее, ^есть центральное, и есть главное. Вот на этих сваях можно будет строить ³Дание.

96

97

И тогда вы меня спросите - а где история Самозванца? И вот тут на­ступает момент, когда нам надо понять, как это ставить, и как сделать так, чтобы мы поняли сюжет. Потому что обычно самое интересное - это польские сцены, и после польских сцен смотреть на размышления о го­сударственной власти становится скучновато. Значит, как сделать так, чтобы были интересны эти российские сцены, чтобы польские их не за­глушали, и как их соединить? Для того чтобы с этим разобраться, необ­ходимо все-таки войти в какой-то исторический материал, чтобы понять, в чем там дело, что такое, почему Федора и Ирину убили, царицу и на­следника убили, а девочку не убили.

А что с ней сделалось, никто не знает? Они убили сына, мать, а де­вочку не тронули - она понравилась Отрепьеву. Поэтому ее сначала пе­реслали к Милославскому, там попользовали, а потом отдали Отрепьеву, чтобы он, пока Мнишек приедет, попользовал, а потом сослали ее и уда­вили по дороге. Хорошие ребята. А ведь Россия давно уже была страной христианской.

Из зала: Веселые ребята.

A.M. Вилькин: Веселые, да, очень. И все «хотят добра» народу сво­ему.

Я задумался вот о чем. При большевиках «Истории Государства Российского» как бы вообще не было, и Карамзина, как такового, тоже не было. И опубликовали «Историю Государства Российского» в 1987-1988 годах, в журнале «Москва». Когда начали публиковать это - тираж поднялся от двухсот пятидесяти до девятисот тысяч экземпляров. Дейст­вительно, читать это - железные нервы надо иметь, таких триллеров еще никто не написал. И я вдруг узнал замечательный факт: когда, наконец, был напечатан этот великий труд, то состоялось собрание членов секции русской литературы (это 1989 год), и там обсуждалось личное дело глав­ного редактора Алексеева - что, мол, за безобразие, как это можно было два года публиковать эту белиберду, вместо того, чтобы предоставить страницы журнала молодым талантливым писателям России! Ну, понят­но, что кто-то «сверху» дал команду... А что если смонтировать это со­вещание (есть стенограмма) молодых писателей России, которые говорят «зачем это публиковать?», а параллельно идет «Борис Годунов»? Просто так, интереса ради, посмотреть - ведь, это писатели России требовали, «инженеры человеческих душ»! Я задумался - почему это произведение так не любят, особенно там, наверху, не говоря уже о «Записке» (там ведь есть еще Записка Карамзина об истории Древней Руси и современ­ной Руси), которую до сих пор трудно достать, и она не рекомендована к чтению. Там пишется о том, что такое власть в России, и что может

быть, и что будет, и как избежать этого. Такое «Учебное пособие для государственных деятелей». В Италии есть книга «Государь» Николо Макиавелли об умении управлять государством; у нас это произведение тоже не рекомендовано.

Мы говорим с вами об истории Отечества, о том, что происходит, с тем, чтобы можно было проанализировать, что происходит с нами сей­час. Но как можно анализировать, если мы не знаем, что происходило с нами вчера? Потому что, если начинаешь это анализировать, то возника­ет масса аллюзий, и до того узнаваемых, что начинаешь понимать, поче­му эту пьесу не любят руководители всех уровней, почему она всегда вызывает у них какое-то внутреннее раздражение. Вот если оперу - по­жалуйста, ставьте; пусть поют, - это ради Бога. А вот монолог Годунова, когда он сыну говорит, как руководить государством - этого не нужно. Поставьте лучше для нашей молодежи Вальтера Скотта.

Вам не кажется странным, что Александр Сергеевич Пушкин, буду­чи одно время увлечен идеями Пестеля (декабристов) как ограничить самодержавие (а там ведь были и идеи вырезать царскую семью до седь­мого колена, что его шокировало), стал отходить от радикальных идей как менять в России власть? Как-то странно у нас получается - каждый раз при смене власти «вырезать всю семью». Ну, вот и последних Рома­новых тоже вырезали. (Теперь, правда, канонизировали.) И все время у нас одно и то же - почему-то все время корона в крови.

И все время народ не понимает - за что. Как - за что? Вы только что - бояре, сановные люди, воеводы, выборщики - только что на кресте клялись в верности Федору, сыну Годунова, а как его задавили - сразу начали клясться в верности Дмитрию. Потом он оказался Лжедмитрием.

Был вообще замечательный факт: Лжедмитрий царствовал, гулял, ничего дурного не делал, и народ был доволен - гулял. Единственное, что было неприятно - это то, что он не соблюдал посты, в церковь заво­дил лютеран: поляков, немцев. Ну, как-то так по-европейски он жил, никого не давил, всех прощал. Простил человека, которого снял с плахи "*■ Басманова - который потом опять его предал. Но это не понравилось народу - слишком много поляков было в Москве, и, вообще, - нехорошо себя вел, поэтому зарезали и расстреляли. А потом народ застонал: «О, Боже мой! Кто будет нами править?», - и тут же принял другого. Народ-страстотерпец, чего же он принимает все? Карамзин пишет: было время, ^к°гда они за одну неделю были готовы принять пять новых самодерж­цев, им уже было все равно, так были запуганы в свое время Грозным, ^Что «да катись все пропадом, только руководите». Потому что пока нет

98

99

 

руководителя, который будет жрать, но один, будет демократия - будут жрать многие, и тогда все мы будем голодные.

И сколько же это продолжается? Это что - проклятье такое над Рос­сией? Ну, вы посмотрите - стоит только немножечко начать реформы, и начинается бардак: воровство, бандитизм, коррупция и т.д. И уже народ думает: «Да, при Сталине лучше было, все-таки порядок был». Уже ни­кто не помнит - сколько миллионов погибло за этот «порядок», но «все-таки порядок был». И опять начинается: «Дайте нам «железную руку». Давайте восстановим вертикаль власти». А ведь история нам говорит -без гражданского самосознания, без общественного контроля, без жест­кого законодательства эта вертикаль сама по себе гнить начнет. И тут французы правы: «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно».

Так что же, и выхода у нас нет? И мы начинаем думать: «Нет, - есть. Церковь». И что мы читаем у Карамзина? Выясняется, что когда приво­дили к присяге этих новых «помазанников божьих», Церковь знала, что это - Лжедмитрий, что и второй тоже «Лжедмитрий», но настолько было изъедено чувство собственного достоинства правлением Иоанна Грозно­го, что это начало входить в генотип. Не вообще в менталитет русского народа, а в генофонд нации. Иначе непонятно, почему сегодня они це­луют ему руки, клянутся никогда не предавать, клянутся на кресте, а завтра бегут к его врагу и сдают его.

Пока меня поразили в этой истории только две вещи. Как только ме­нялся царь, так народ был счастлив, начинал ругать предыдущего и хва­лить пришедшего. Как только пришедший царь отпускал вожжи, так начиналось гульбище, начинался бунт, начиналось неизвестно что, и теперь новый был хуже прежнего: «Тот был суров, но такого не допус­кал». Они сами устраивали бунты, сами черт знает что творили, но все­гда была виновата власть. Тогда я понимаю это пушкинское: «Зачем ра­бам дары свободы? Их надо резать или стричь».

Очень трудно понять эту ситуацию - так кто же виноват? Бояре эти? Иосиф Виссарионович ведь посмотрел «Ивана Грозного» С. Эйзенштей­на. Он читал Карамзина и сказал: «Великий был государственный дея­тель. Жаль, не успел». - «Что, Иосиф Виссарионович?» - «Жаль, не ус­пел дорезать всех бояр». А «дорезать всех бояр»: он резал вместе с детьми, до седьмого колена - это сколько кровищи бы пролилось опять?

Вот такое произведение написал Александр Сергеевич, по поводу которого я могу сказать - это абсолютный дайджест, клиповый фильм с великого произведения Карамзина, и мы там все можем прочесть под­робно: кто, что, чего, не говоря о том, кто что носил, чем расплачива-

_лись... И тогда возникает вопрос: гениальный Александр Сергеевич Пушкин выбрал этот сюжет, этот отрезок из чудовищной российской истории ради чего? Наверное, ради того, чтобы передать свои личност­ные ощущения. Ведь когда человек пишет, он берет какой-то сюжет, чтобы рассказать о своей боли, правда, ведь? И мне кажется, что это про­изведение написано в связи с тем, почему же Россия не поддержала де­кабристов. А ведь они же хотели освободить народ от рабства... Из зала:

- Нет, Пушкин ведь начал писать «Бориса Годунова» в декабре 1824 года.

- Нет, он же с ними общался. Возможно, он видел, к чему это приве­дет, и хотел показать.

A . M . Вилькин: Один вопрос мне понятен - когда появилась про­грамма Пестеля вырезать под корень всю царскую семью, это уже вы­звало у Александра Сергеевича какое-то внутреннее неприятие. Потому что когда человек пишет или хочет что-то поставить, то это ведь проис­ходит от чего? Когда вас гложет тоска, не дает покоя, что происходит со страной, с человеческими отношениями - любовными, семейными, по­литическими - у вас болит сердечко от этого, и вы либо сами пишете пьесу об этом, либо берете пьесу, которая отвечает на эти вопросы, и пытаетесь ее поставить. Родные мои, когда человек что-то пишет, это значит - что-то там болело. И надо понять, что болело у Александра Сергеевича, почему он взял именно этот кусок истории. Ведь много есть очень хороших пьес про самозванцев, иностранных, разных...

Из зала: Потому что история дала возможность, а народ не исполь­зовал исторический шанс, и поэтому...

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!