ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЦЕННОСТЬ ВОПРОСА 13 страница
Охарактеризуем теперь следующую трудность аспирантского лихолетья — защиту в собственных стенах. Перед внутренним взором — знаменитая картина И. Крамского «Портрет неизвестной». Женщина неизвестна и прекрасна. Когда женщина становится более известной мужчине, она — увы! — становится менее прекрасной. Защищаясь в другом городе, диссертант выступает в роли прекрасного незнакомца и таким образом защищает прежде всего научную свою суть. Какой у него характер, как он ведет занятия, как он лично ко мне, голосующему, относится — все эти вопросы могут всплывать, когда защитный совет открывается в том же вузе, где человек учился и работает, где мнение о нем уже сложилось. В таком случае задача председателя диссертационного совета вести защиту так, чтобы на этой процедуре царила оценка научной деятельности человека, оценка того, насколько он вырос, что приобрел за годы обучения. Вместе с тем должно быть соблюдено и право каждого члена совета на свободное, тайное, изнутри обоснованное голосование.
Председатель диссертационного совета как бы обеспечивает двусторонность прав: права диссертанта на оценку его научного статуса и право члена совета поддержать или не поддержать кандидатуру соискателя ученой степени.
В Ленинградском университете произошла такая история. Защищался аспирант, а диссертация была весьма слабой. Претендент на степень, однако, заявлял, что его работы хорошо знают за границей, и не где-нибудь, а в США, Канаде. Выяснилось, что он просто-напросто рассказывал о своей диссертации студентам из тех стран, когда вел занятия. В воздухе чувствовался провал. Счетная комиссия удалилась для вскрытия урны. Через некоторое время объявляют результат: единогласно. Все — за. В чем же дело? Да в том, что каждый член совета подумал: другие провалят, дай хоть я пожалею несчастного.
|
|
|
Теплое чувство вызывает этот рассказ.
Нравственные задачи всегда самые сложные.
Рассмотрим еще одну трудность подготовки ученого, которая в недавно открытых аспирантурах всеми пока не осознается.
С поступлением в аспирантуру окружение будущего ученого практически не меняется, а значит, нет новых знакомств, а в перспективе не будет прочных, хороших научных связей, поэтому руководство университета должно по возможности поощрять выезды аспирантов на научные конференции в другие города и регионы страны. Ситуация такова, что финансировать командировку [143] аспиранта важнее, чем финансировать командировку научного руководителя, профессора, у которого полстраны в друзьях и знакомых.
Речь идет не только о том, кто напишет внешний отзыв, или даст добро в докторантуру, или пригласит прочитать спецкурс, или поможет распространить книгу. Речь идет о специфической, информации, которую мы впитываем у тех, кто занимается тем же, что и мы, но в других городах и немного в других условиях. Эта информация чрезвычайно полезна для поведения ученого, его мировосприятия. Есть смысл поощрять выезды подопечных в большой свет.
|
|
|
Где открылась аспирантура, там через несколько лет встанет вопрос и об открытии докторантуры. Не только кандидатские, но и докторские диссертации можно будет писать в стенах своего вуза, имея под боком научного консультанта.
Какие проблемы подстерегают старших научных сотрудников?
Трудности здесь следующие: отсутствие или недостаточность публикаций в центральных изданиях; отсутствие публикаций крупной формы (на два десятка тезисов две-три статьи, на два десятка статей ни одной книги). Есть еще одно препятствие для юного докторанта — нежелание выходить за пределы выбранной темы исследования. Поясним последнюю мысль.
Научный руководитель, по себе знающий, как дорог каждый час аспирантского трехлетья, обычно не разрешает аспиранту разбрасываться и пробовать себя даже в тезисных публикациях на другие темы, но докторант, отказывающийся писать что-либо не по теме, вызывает чувство удивления. Да, дорог каждый час и в докторантуре, но если человек претендует на степень доктора наук, значит он будет в перспективе профессором, консультантом и судьей чужих работ, такому человеку полезно заострить свой интеллектуальный инструментарий в другой области. Более того, с тех новых, смежных высот и широт оглянувшись на свою главную тему, он увидит в ней нечто новое. Лишних знаний не бывает. Все в конечном итоге работает на исследователя.
|
|
|
Думается, докторанту в первую очередь адресованы следующие высказывания современного писателя и зарубежного ученого.
| «Старайтесь увидеть контуры крупных проблем, пока еще ваш интеллект не искушен. Позже за деревьями вы не увидите леса, хоть будут у вас микроскопы и штат умелых помощников... К знанию уготованы два пути: один ве-[144]-дет к глубокому проникновению в научный предмет с помощью аналитической аппаратуры, другой зовет к исследованию общеизвестных истин под новым углом зрения. Первый требует средств и опытности, а другой — отречения от предрассудков и заскорузлого мышления, которые нами овладевают после многолетнего общения с чужими идеями» (А. Поповский). | «Собирателей частностей хватает, а вот людей, координирующих обширную тематику, очень мало. Главная трудность состоит в том, чтобы разглядеть момент, когда отдача начнет уменьшаться. Способность «снимать сливки» [144] со всего, чем бы ни занимался, — это величайший дар, а потому старайтесь избегать чрезмерной специализации; выдерживайте определенную дистанцию, дабы суметь распознать в цельной картине происходящего ее ключевые моменты. Старайтесь узнавать не многое о малом, а малое, но важное о многом» (Г. Селье). |
|
|
|
Два или три года в должности старшего научного сотрудника или докторанта — это время для завершения, окончания работы над докторской диссертацией. Авансом творческий отпуск давать опасно. Отходы от темы во имя нового взгляда на материал, о чем только что шла речь, должны быть предприняты до официального перевода на должность старшего научного сотрудника. Тема и композиция докторской диссертации вызревают дольше и труднее, чем тема и композиция кандидатской диссертации. Аспирант — исполнитель идеи, подсказанной ему научным руководителем; докторант — создатель идеи. В создании новой теории заключается главная трудность подготовки второй в Вашей жизни диссертации.
Преподавательница одного из вузов г. Владимира была переведена на должность старшего научного сотрудника. Написала, по ее словам, четверть работы. Только к концу творческого отпуска осознала, куда и как ей двигаться по теме исследования. За это время расформировали вуз, пришлось идти в другой, там дали вести несколько новых курсов, надо готовить лекции, монография оказалась в конце длинной очереди, денег на издание нет. Второго отпуска, естественно, не предвидится. С каким нечеловеческим напряжением придется теперь работать этой женщине!
Не уповайте на творческий отпуск, читатель, готовьте докторскую заранее, публикуйте монографию, тогда успеете главное, и тогда дано Вам будет время на завершение и оформление, и за два года Вы еле-еле успеете завершить и оформить.
Поначалу я легкомысленно отнеслась к написанию докторской диссертации. К тому времени публикаций было накоплено более чем достаточно: общий список их к моменту защиты включал 80 наименований, многие были не по теме, а из тех шестидесяти, что по теме исследования, в автореферат разрешили включить только сорок три публикации, изданные в «белых» издательствах (список [145] таких издательств проверялся по «Бюллетеню ВАК»). Мне предстояло обобщить все написанное и выдать на-гора диссертацию. Не тут-то было! Статьи не складывались в монолит, что-то вылезало, портило всю работу. Я не сразу сдалась, было много попыток склеивания докторской из статей, только потом меня осенило, что так дело не пойдет, и, глубоко вздохнув, я села писать докторскую. Причем вопреки обычным рекомендациям начала с ВАКовской части: что нового, актуального в исследовании, какие цели, задачи ставлю я, автор. Эту небольшую по объему часть я писала месяц, но сформулировав поярче и пояснее смысл диссертации, я почувствовала, что теперь я ее напишу, материал стал будто сам подтягиваться под композицию, проступили лакуны — места, где недоставало фактов или обобщений.
С темой тоже было не все гладко. Приезжаю в Москву советоваться. Профессор Леонард Юрьевич Максимов рекомендует помимо существительных взять прилагательные, местоимения, числительные, чем я никогда не занималась. Как я могу ослушаться? Но не идет работа, точнее — идет не в ту сторону. Приезжаю через год. Мы беседуем в уютном коридоре Литературного института им. М. Горького, где по вторникам Л.Ю. Максимов вел семинары. Признаюсь откровенно, что не получается писать по предложенной теме. Леонард Юрьевич тут же формулирует новую тему «Жизнь метафоры в языке». Как я могу ослушаться второй раз? Дома опять беда с диссертацией. Другая она у меня. Ехать в третий раз и в третий раз пренебречь советом? Принимаю решение назвать диссертацию так, как названа монография, которая вот-вот должна выйти («Переносные значения слова»). Принимаю решение написать диссертацию полностью, напечатать, переплести и представить к обсуждению как законченную работу. Так все и случилось, и вопрос о формулировке темы нигде и никогда больше не возникал. Правда, Леонарду Юрьевичу я еще раньше написала о своем решении.
Почему не послушалась? Да потому, что собранный материал тихо диктует свои законы, так тихо, что и не услышишь его поначалу, мучаешься, совета просишь, еще больше мучаешься, пока не поймешь, что вот же она, твоя тема!
А как быть с идеями? Откуда берутся идеи диссертации? Что такое стратегия успеха?
У кого мы пишем курсовую работу? Конечно, у любимого преподавателя, а темы как на зло одна другой хуже. Выбрала я классификацию ошибок в письменных работах школьников. Чем тут блеснешь? Новую классификацию не создашь, надо для этого в школе поработать да ошибок пособирать, не по чужим же примерам создавать свою теорию... Решила я изучить историю вопроса. Преподаватель ждал, что я охарактеризую четыре-пять класси-[146]-фикаций, а я, переворошив методические издания, дала полный обзор и составила схемы 22-х классификаций ошибок в письменных работах школьников. Стратегия успеха была в количестве.
Через десять лет работаю над книгой о видах лингвистического разбора. Как исключить дублирование похожих книг? Опять ориентируюсь на количество. Ставлю целью разработать 17 видов лингвистического разбора.
Еще через десять лет работаю над докторской. Надо что-то придумать. Функции метафоры. Сколько их выделяют? Кто две, кто четыре. Сажусь к столу и набрасываю 15 функций. Стратегия та же — количество.
Кстати, осознала я все это только сейчас. В момент написания книги вдруг открылось, что стратегия докторской закладывалась в далекой и давней курсовой работе.
Пишу о себе только потому, что мало знаю о других. Мало слушала о чужих исканиях. Нет, я интересовалась, но как-то внешне: обсудился — не обсудился, кто оппонент, когда защита... Все это про всех знакомых мы знаем, и читатель-докторант тоже знает, а самое-то главное: как фехтовал человек с темой, как рождалось наиболее интересное, как писалась докторская — этих знаний друг о друге у нас нет. Пусть читатель восполнит пробел автора книги и поинтересуется у докторов наук, что именно сделало их докторами. [147]
Глава 12
СКОЛЬКО У ВАС ТЕМ?
«ОСВЕЖИТЬ КОРАБЛЬ»
В ОПРЕДЕЛЕННЫЙ отрезок времени качественно, с полной отдачей можно делать одно-единственное дело, так что тема исследования у нас одна, но одна... до поры до времени. Привыкание к материалу, монотонность исследовательских операций притупляют восприятие, железная воля все чаще дает осечку, начинается торможение, падает качество.
Поучительную метафору приводит Виктор Шкловский: «Было такое понятие —«освежить корабль». Плыл, скажем, во времена Гончарова какой-нибудь корабль, стояли в нем бочки с солониной, сухари, вода. Он заходил в какой-нибудь порт и менял недоеденное. Выносил бочки, продавал. И все заводил заново.
Надо периодически менять свой «груз» (Вечные спутники: Советские писатели о книгах, чтении, библиофильстве. — М.: Книга, 1983 — С. 30).
Ученому тоже полезно освежать трюмы цитат, аналогий, приемов, фактов, методик. Естественнее всего это сделать, занявшись на время другой проблемой, принципиально другим аспектом. На первый, поверхностный взгляд, Вы отойдете от главной своей работы, но в действительности — приблизитесь к ней с неожиданной стороны, с какой, может быть, никто к ней никогда не приближался. То, чем человек занимался как исследователь, живет в нем постоянно, хотя большей частью на бессознательном уровне.
Вас будут упрекать в разбрасывании, но что делать, если даже такая милая область исследований, как детская речь, в конце концов вызывает чувство усталости и внутреннего отторжения? Впрочем, дело не только в подспудных ощущениях.
—У писателя должна быть многопольная система в работе, — говорил Маршак. — Надо писать одновременно и стихи, и статью, и пьесу, переводить и держать корректуры. И не отмахиваться, если в то же время тебя просят сделать подпись под корректурой. Это прекрасно, потому что не дает крови застаиваться, заставляя ра-[148]-ботать разные мускулы организма (М. Алигер. Дом на Чкаловской // Стихи и проза: в 2-х тт. Т. 2.-—М. Худож. лит., 1975.— С. 270).
В таком же режиме полезно работать и ученому, полезно пробовать себя в разных темах, овладевать технологией написания различных жанров, а технологии эти, как уже говорилось, существенно отличаются одна от другой.
Когда менять тему?
«... Пока тема движется хорошо, держитесь за нее; когда все начинает приедаться и вы чувствуете, что погружаетесь в рутину, — не расстраивайтесь, а просто меняйте тему. Всегда найдется такая работа, которая вдохновит вас своей новизной» (Г. Селье. От мечты к открытию. Как стать ученым. — М. Прогресс, 1987.—С. 137).
Отдохнуть от темы можно двумя способами: заняться вплотную учебными или бытовыми, домашними делами, что мы постоянно и делаем, и заняться другим исследованием. Последний вариант отдыха дает больший эффект, больший прирост знаний, и это надо использовать, памятуя, что «брошенная» тема всегда остается в недрах нашего сознания.
Уход в новые области, сферы, методики важен не только как отдых для дальнейшей плодотворной работы. Есть более веские причины приветствовать если не многотемье, то во всяком случае неоднотемье исследования.
Специалист, ученый постепенно становится научным судьей, экспертом по самому широкому кругу вопросов. Рецензирование, оппонирование, экспертиза диссертаций, редактирование сборников, руководство аспирантами и докторантами, заведование кафедрой — все это требует широты понимания и гибкости оценок. Ученый будет выступать в роли эксперта, тем более прекрасно, если он сам хоть сколько-то занимался обсуждаемой проблемой.
И еще один довод в защиту многотемья. Писатель Владимир Солоухин как-то сказал: «В пределах своей профессии надо уметь решить любую задачу». Как только мы научимся решать разные задачи, плавать в разных морях, приближать чужую тему к себе как свою и видеть в ней такие аспекты и акценты, каких не видят «собственники» этой темы, как только мы перейдем к многопольной системе и станем профессионалами — мы обретем чувство свободы. Есть много определений этого неуловимого понятия, добавим к ним, следующее: свобода — это профессионализм высшего класса. И наоборот, профессионализм — это подлинная свобода мышления, это переход от страха к благоговению, от робости к уверенности, от узости к энциклопедизму. Энциклопедизма недостает сейчас ученому, и вмешательство в смежные области знания частично возмес-[149]-тит ему ущерб, причиненный узостью исследовательской деятельности.
«Только подлинно великие исследователи поддаются искушению» работать над несколькими совершенно не связанными между собой проблемами» (Г. Селье).
Если у нас несколько тем, развивающихся по спирали, то каждое возвращение к прежней теме поднимает ее на новый виток. Парадоксально, но накручивать несколько спиралей легче, чем накручивать одну-единственную.
На чем основано твердое убеждение, что вторая, третья, четвертая темы не только не повредят первой, но и помогут ученому лучше понять тему номер один? Эта уверенность зиждется на особенностях человеческого интеллекта.
Сравнивали мышление людей способных и неспособных. Р. Хейер из Калифорнийского университета в Ирвине (США) исследовал добровольцев, вводя им в кровь глюкозу с радиоактивным углеродом. При решении задачи активированные участки коры начинали светиться ярче тех, которые находились в состоянии покоя. Хейер столкнулся с кажущимся парадоксом: у умных людей свечение было явно слабее, чем у неспособных к решению задач! Однако оно захватывало более широкую область коры. Ученый считает, что в данном случае наблюдается большая эффективность связей, между нейронами (Наука и жизнь, 1990, № 8. —С.64).
Широта связей, универсализм человеческого мышления, непредсказуемость ассоциаций, иные сенсорные механизмы нового, непривычного по сравнению со старым, привычным — все это оправдывает риск ухода в смежную область. Факты из жизни великих деятелей науки тоже бывают весьма красноречивыми.
В 80—90-х гг. XX в. родители пытаются организовать обучение ребенка так, чтобы ничего «лишнего» в этом обучении не было. Учащиеся общеобразовательных школ вынуждены выбирать специализацию едва ли не с пятого класса. Но вот что интересно.
Флоренский в детские годы занимался историей, пошел на математический факультет, а потом стал великим теологом и философом.
Колмогоров в молодые годы интересовался социальным устройством, а стал великим математиком.
Николай Вавилов занимался историей религии и историей как таковой, а стал великим биологом. «То есть эти детские увлечения, — подытоживает В. Зинченко, — настоящие, они формировали именно дух человеческий, личность. А уже личности как бы [150] превращались в универсальных решателей проблем» (Знание — сила, 1992, № 8. — С. 13).
Важен, видимо, не предмет занятий, важно отношение к предмету, жажда серьезной деятельности, трудоспособность, формирующая личность. Предмет занятий может измениться, но личность уже состоялась и сумеет достойно себя реализовать.
Дети растут, кончают школу, становятся студентами, но несоответствие между выбранной специальностью и будущей стезею наблюдается и в этот период.
Психолог Е.А. Климов комментирует биографии некоторых ученых.
«В профессиональной области мы сплошь и рядом имеем неожиданные исходы столкновений человека и профессии: П.Я. Гальперин учился на врача, а стал специалистом по психологии обучения умственным действиям; В.Д. Небылицын учился на филолога, а стал специалистом по проблематике основных свойств нервной системы; В. Бунд т был физиком, а вошел в историю как основатель экспериментальной психологии. Можно составить целую галерею профессиональных парадоксов указанного рода. Быть может, сами «еретики» иногда даже несколько стесняются указанных фактов профессионально-биографического характера — как-никак их можно понять по принципу «свой среди чужих, чужой среди своих», а это не всегда приятно. Но не исключено, что здесь мы имеем дело с закономерным явлением порождения одной ментальной системы в неизбежном диалоге с другой» (Е. А. Климов. Гипотеза «метелок» и развитие профессии психолога // Вестник Московского университета. Сер 14. Психология, 1992, № 3. — С. 8).
Автор известных книг по культуре речи, доктор филологических наук, профессор Л.И. Скворцов целый год учился на физика, а доктор физико-математических наук, академик Н.В. Камышаыченко, окончив в молодости Волчанское педучилище, твердо решил стать историком. Отстоял в Харькове четыре часа под дождем длинную очередь, а документы у него не взяли. «Ну если не история, тогда физика», — решил будущий студент, и в выборе не ошибся. И.П. Солодовник защитил докторскую диссертацию по пояснительным конструкциям в немецком языке, а в молодости увлекался метеорологией я астрономией.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!