Янус определяет сознание Будды 14 страница
Способ наматывания отреза шерстяной ткани всегда выдаст тогатого, его положение и состояние.[515] Широко известна рельефная группа из буддийского монастыря в Хадда (Афганистан, I–III вв. н. э.). На ней бритые и покрытые тогами мужчины. Много важных предметов из Кабульского музея, возможно, сейчас уже утрачены. Но каталоги и изображения остались.[516] Тога или ее набросок-подобие и ныне непременная часть убора буддистских монахов во множестве школ.[517]
Приток в Италию рабов разорял мелких свободных хозяев. Однако в легионы шли не все. Многие римляне просто уезжали поближе к будущим тюркам. Вергилий в 37 г. до н. э. рисует обычную для римской провинции картину эмиграции:
Титир
Ранее станут пастись легконогие в море олени,
И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит,
Раньше, в скитаньях пройдя родные пределы, изгнанник
К Арару парф испить подойдет, а к Тибру германец,
Чем из груди у меня начнет исчезать его образ.
Мелибей
Мы же уходим — одни к истомленным жаждою афрам,
К скифам другие; дойдем, пожалуй, до быстрого Окса
И до британнов самих, от мира всего отделенных.
Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями,
Хижиной бедной моей с ее кровлей, дерном покрытой,
Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?
Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,
Варвар — посевами. Вот до чего злополучных сограждан
Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали![518]
|
|
|
Греческое Oxos, латинское Oxus, арабское Джейхун — река в Средней Азии. Другое название: Амударья (Аму-Дарья), тадж. Амударё, узб. Amudaryo, туркм. Amyderýa, от перс. آمودریا Аму — названия исторического города Амуль и тадж. Дарё — река.
О. О. Сулейменов: «Тюрки разводят названия ремесел качеством звуков. И потому, если вышитое — tegisti, tigisti (кипч.), то вытканное, сотканное — tok-a > toga, doga или с другим именным аффиксом tokym, tokyma, dogyma, dogma. Вытканные узоры — это символы веры, гербы — письмена, документы этноса, удостоверения его личности. Они не менялись тысячелетиями, их, превращенных в традиционный орнамент, повторяло бесчисленное множество поколений ковровщиц. Как незыблемое уложение, закон, догму. Тюркское tek, tik — шей; tegis, tekiš, tekš — шов, сшитое, цельное, вышитое; tegisti, tekišti, tekšti — имеющее шов, содержащее вышивку — в латинском сохраняется ещё одно важное значение — text — текст. Игла была таким же орудием письма, как стило и кисть. Писанное иглой не стиралось, не размывалось дождями. Гербы и законы — вышивались. В огузском наречии не узнается кипчакский суффикс принадлежности -ti и термин усиливается огузским формантом, придающим тот же смысл -li: teksti-li. Так называют узорную ткань. Слово переводится заимствующей стороной на сам материал: textile — ткань (лат.). И выделяется корень teks — тки, tekso — ткать».[519]
|
|
|
Во времени открывается любопытная игра смыслов с греческим δόγμα, догма (мнение, намёк, that which seems to one, an opinion).
Написано о тогах по-текински и не только, то есть о коврах, покровах, достаточно:[520]
«За одним ковром работают несколько девушек и молодых женщин под руководством какой-нибудь старухи, которая сначала делает точками на песке узор и, соображаясь с ним, определяет сколько нужно каких ниток, чтобы вышел желаемый рисунок».[521]
В Китае ковры, шерстяные половики цюй-юй появляются впервые в это же время.[522]
Изготовление половиков и кошм обычное занятие и у русских девушек:[523]
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
|
|
|
И не увиделся вновь с тобой.[524]
Следы языков италиков присутствуют не только в новых тюркских языках.[525] Латинское ordo видно и в названии индоевропейского языка урду. Урду́ — это язык родственный хинди, возникший в XIII веке. Урду является одним из двух официальных языков в Пакистане (второй — английский), несмотря на то, что лишь 7% населения считает его родным. В Индии урду является одним из 22 официальных языков. Здесь на нём говорят около 50 млн человек. Само слово урду (اردو) значит: армия, лагерь, базар (lingua franca). В качестве названия языка оно появляется в литературе лишь со второй половины XVIII в.[526]
Словосочетание lingua franca употребляется для обозначения языка международного общения. В античном римском Средиземноморье это был греческий.[527] На Востоке арамейский, который позже, как считается, будет сменен итальянским:
«Средиземноморский лингва-франка (от итал. lingua franca — франкский язык) или сабир (от исп. saber — знать) — смешанный (пиджин) язык, сложившийся в Средние века в Средиземноморье. Служил для общения арабских и турецких купцов с европейцами (которых на Ближнем Востоке называли франками). Пиджин (англ. pidgin) — упрощённый язык, для общения между не имеющими общего языка сообществами. Он чаще всего используется в торговле или там, где сообщества говорят на языках, отличных от языка страны, в которой проживают. Словарь лингва-франка был в основном итальянский, в меньшей степени — испанской и провансальской; также использовалось большое число заимствований из греческого, арабского, персидского и турецкого языков».[528]
|
|
|
Сейчас мировым lingua franca является английский.
Центром Бухары, как и любого крупного города в Средней Азии,[529] является крепость Арк (лат. Arx), где проживали правители и их приближённые. За её стенами сложился собственно город — шахристан (римский лагерь, описанный у Фирдоуси). Его окружали торгово-ремесленные предместья — рабад. Через Бухару пролегал Великий шёлковый путь. Здесь было более 60 караван-сараев, где размещались купцы из Индии, Китая, Ирана и других стран. В одной из легенд рассказывается, что сын царя Сиявуш прибыл в Бухару, женился на дочери царя Афрасиаба и построил там крепость Арк. История знакомая нам по Энеиде Вергилия.
Наиболее значительным из всех рустаков (сельских округов) средневекового Кеша был Хузар, находившийся в долине Гузардарьи. По преданию, город Гузар основан царем Афрасиабом. В 3–4 км к югу от Гузара на левом берегу Гузардарьи находятся развалины крепости Мардтепа. По местному преданию, в доисламское время здесь была резиденция местных правителей — мардов, которые были очень отважными, смелыми и справедливыми по отношению к своим подданным. После арабского завоевания власть мардов была прекращена и жители города покинули эти места.[530]
Женщин противников-мардов хулит герой Махабхараты:
«Претерпев от Шальи, носителя непомерного пыла, такие оскорбления, ощутив слова его как разящие копья, отвечал ему Радхея:
Женщины (мадров), обезумев от выпитого вина, срывают с себя одежды и пускаются в пляс; в плотской любви они необузданны и вытворяют все, чего только ни пожелают (Описана атипичная (не европейская) реакция на алкоголь. — Д. Н.[531]). Может ли от них рожденный мадрака быть достоин того, чтобы рассуждать о дхарме! И ты, рожденный от (одной из) таких женщин, мочащихся стоя, как верблюдицы, утративших стыд, либо вовсе его не имевших, — ты хочешь говорить о дхарме! Если у женщины мадраков попросить сувираки, то она, не желая давать, говорит, почесывая себе ляжки, такие страшные слова: «Да не попросит у меня (никто, даже) любовник мой, сувираки! Сына отдам, себя отдам скорее, чем сувираку». Говорят, что почти все женщины мадраков толсты, бесстыдны, закутаны в шерстяные покрывала, прожорливы, потеряли честь! Эти и многие другие подробности о них мог бы засвидетельствовать как я сам, так и другие, познавшие их во всех достопримечательностях их дурного поведения, от кончиков волос — до кончиков ногтей! Как могут понимать что-либо в дхарме мадраки и синдху-саувиры, рожденные в нечестивой стране млеччхи, ничего не ведающие о дхармах!»[532]
«Знай все это, о Шалья! Но я поведаю тебе еще и о том, что сказал, погружаясь в воды озера, ракшаса по имени Калмашапада: «Нищенство — скверна для кшатрия, ложь — скверна для брахмана, бахлики — скверна для всей земли, женщины мадров — скверна среди всех женщин!»[533]
Махабха́рата, महाभारत, mahābhārata, Великое сказание о потомках Бхараты, по имени царя Бхараты, потомка древнего царя Куру — древнеиндийский эпос. Современный вид он приобрёл к V веку.
«Первоначальное понятие о Средних веках, как о промежуточном периоде между древностью и новыми временами, без точного хронологического и качественного определения, но с предикатом какой-то разделяющей силы, стало слагаться в эпоху возрождения. Но лишь медленно развивалось оно, как термин исторической периодизации или ее реформы.
Раньше всего он стал применяться не историками, а филологами, как пограничный знак при обозначении развития языка и именно латинского. Формулировка эта обрабатывалась в течение XVII века и узаконена была знаменитым французским ученым Du Cange (в 1671 г.) в его Glossarium mediae et infimae latinitatis. — Он здесь устанавливает эпоху классической (перворазрядной, — Д. Н.) латыни, длившуюся до Константина Великого (конец III века, — Д. Н.), затем язык варваризуется, и автор различает для его истории media aetas (средние века), до Карла Великого, и infima aetas (низкие века, — Д. Н.), до ренесанса, когда вновь восстанавливается гуманистическая красота и правильность языка древних римлян».[534]
Начало низких веков совпадает с распространением ислама (VII–VIII вв.).
«В монгольском языке слово газар значит земля, место. Особенно часто земля атрибутируется как начало всего: газрып хуйс пуповина земли, первоначало. По мифологическим представлениям, газар — это земная твердь, как уже упоминалось, внешняя поверхность мироздания, его твердая оболочка, образовавшаяся в момент отделения от хаоса».[535]
Латинское ordo осталось также и в монгольском названии местности: Ордо, Ордос. Ордос, ордоссы, ордосцы: монгольское племя в Южной Монголии[536] и пустынное плато на Северо–Западе большой излучины реки Хуанхэ, в Китае.[537]
После того как римские отцы на глазах матерей убили несколько принесенных им младенцев, сачки-сучки испугались за своих карапузов и перестали носить их отцам для признания. Случались ужасные вещи.
Раннее детство мальцы проводили с матерями, приобретая первые навыки понимания приходящих к матери и теткам отцов. Что-то помогали понять и юные мамы с сестрами, лишившимися новорожденных. Дети умирали часто.
Когда пацаны подросли их неудержимо потянуло к папашам.
Стайками и поодиночке дети сопровождали отцов на работы, наблюдали за строящими дороги лагерниками, провожали до лагеря. Это вошло в привычку. Со временем дети осмелели, поняли, что убивать их никто не собирается.
Понимание, сложившись с детским бесстрашием, стало раздражать пленных. Они пугали и прогоняли отвлекающих их детишек; их римские черты и повадки пугали.
Но убить — не поднималась рука. Подкормить, подхарчить сорванцов, поговорить с ними, посмеяться с ними, хотелось каждому.
Дети схватывали латынь на лету лучше матерей. Но все равно, слушать их речи было так...
Сердца каменели в глотках.
Папа! Atta (рус. отче)![538]
Детей прозвали злом, лат. malum, рус. малый, малой.
Все изменилось, когда лагерники узнали, что к малым стали прицениваться еврейские и греческие торговцы. Легионеры знали, что ждет карапузов. Без ужасных сцен не обошлось.
С той поры малых или мальчишек, как ласково переделали римское malum их матери, римляне признали за своих. Не по закону, по закону эти дети были рабами. А по понятиям они были детьми.[539]
Римские отцы-atta стали богами у своих потомков тюрок: киргизов, бурят, телеутов, монголов. Восклицания «О татай!» и «Ат татай!» до сих пор живы в их языках. Все роды алтайцев почитают Ульгена, предания о котором рассказывают, как Ульген стал прародителем целого народа.[540]
В новое время наблюдаем похожую картину. «Лингвисты Мира Бергельсон и Андрей Кибрик совместно с американским коллегой Уэйном Лиманом обнаружили и описали реликтовый диалект русского в деревне Нинильчик на Аляске на восточном берегу залива Кука. Сейчас насчитывается не более двадцати человек, в той или иной степени владеющих нинильчикским диалектом. Все они не моложе 75 лет. Местная разновидность русского уникальна еще и тем, что по меньшей мере сто лет не имел никаких контактов с материнским языком. Диалект деревни Нинильчик обладает рядом особенностей. Средний род существительных в диалекте утрачен. Частично утрачен и женский род, например: мой дочь пришел, краснай смародина, евонай мать весь ночь television караулил (его мать всю ночь смотрела телевизор). Эта черта появилась здесь не в результате распада языка, а, видимо, была свойственна тому варианту русского, который использовался в XIX веке среди русских и креолов Аляски.[541]
Более 70% слов нинильчикского диалекта — обычные русские слова (с точностью до фонетических изменений): агорот, бутилка, бабачка, чотка (тетка), остраф, мишок, скаска. Некоторые русские слова в Нинильчике сохранились с измененным значением: шайка (ночной горшок), дёсна (челюсть), башка (череп), крупа (рис). Сохранились и слова, встречавшиеся в русском языке XIX века: струш (рубанок), вишка (второй этаж), чухня (финн), чихотка (туберкулез). Есть слова, встречающиеся в других русских диалектах: шикша (ягода водяника), пучка (дикий сельдерей). Некоторые слова немного изменили свою форму: калишок (кошелек), вомарак (обморок), мужиканиц (музыкант). В языке сложился ряд образных названий: дедушка камар (крупный комар), марской чайка (рыба скат — так как машет плавниками, подобно птице).
Многие слова обозначают специфические для жителей Нинильчика занятия и объекты: крошки — куски природного угля, которые выбрасываются морем и использовались для отопления, газолин, газолинка — металлическая лодка с мотором, садок — конструкция из сетей для ловли лосося, дарога — заслон на пути мигрирующего лосося, направляющий рыбу в садок. Словом лайда называют косу в месте впадения реки Нинильчик в море (это слово известно в русских диалектах в значении "пляж, заливаемая приливом полоса").
Есть ряд старых заимствований из английского языка: инвилоп (конверт), кворт (кварта — мера объема), рабабутси (резиновые сапоги из rubber boots). Некоторые английские заимствования оформлены русскими суффиксами: газник (канистра для бензина), бейбичка (ребенок). Есть несколько слов, пришедших из атабаскаского языка дена’ина: казна (рысь), тайши (сушеная рыба). Есть слова из языка алютик (одного из эскимосских): укудик (шмель), нюник (дикобраз), мамай — вид съедобного моллюска. От последнего слова образовано мамайник — лопата, которой выкапывают моллюсков во время отлива. Быт и облик Нинильчика описан в книжке Agrafena's Children[542]».[543]
Языковые следствия речевого общения разноязыких дают причудливые сочетания. В тех местах впоследствии родится кяхтинский пиджин, русско-китайский диалект, наречие:[544]
«Лексика кяхтинского языка была преимущественно русской, грамматический строй — китайским: слова не изменялись, глаголы употреблялись в форме императива, существительные и местоимения в препозиции становились определениями — следовательно, было утрачено различие между личными и притяжательными местоимениями, и т. д. Знаменита фраза «моя твоя понимай нету». В Китае одно время этот язык преподавался чиновникам, торгующим с Россией, издавались учебники и существовали экзаменационные комиссии (обычно составители пособий при этом называли кяхтинский пиджин русским языком; насколько искренним было такое представление, не вполне ясно)».[545]
Влияние отца на сына хорошо описал В. А. Обручев, рассказывая о Ф. К. Кукушкине, опытнейшем путешественнике по дебрям Центральной Азии:
«Кукушкин был среднего роста, худощавый и немного сутулый. Лицо бронзового цвета имело монгольский облик: узкие и чуть косые глаза, плоский нос, выдающиеся скулы, тонкие седые усы и жиденькая бородка. На голове китайская черная шапочка с красной шишкой, на плечах — поношенный халат китайского фасона из синей дабы и на ногах войлочные туфли на толстой подошве. Встретив Кукушкина на улице, я бы, несомненно, принял его за старого китайца… Фома Капитонович был родом с Алтая, куда его отец был сослан по делу декабристов, менее видных и потому не удостоенных ссылки на каторжные работы в Нерчинский край. Поселившись в живописной долине реки Бухтармы, он женился на торгоутке монгольского племени, от которой его сын унаследовал монгольский облик и знание языка. Отец завел там пчельник и маральник, оставлявшие ему много свободного времени для чтения и размышлений. Он дал своему единственному сыну хорошее образование, приучил его к чтению книг по естествознанию и о путешествиях, которые получал с родины. Мальчик помогал ему в работах, в уходе за пчелами и маралами, осенью сопровождал его в Семипалатинск, куда они сплавляли по Иртышу партию меда и маральих рогов, привык к передвижению, к наблюдению явлений природы. Когда отец умер, Фоме было лет около 20; его мать с двумя дочерьми продала пчельник и маральник и уехала на родину, к озеру Марка-куль, вернулась к кочевой жизни, по которой тосковала в деревне».[546]
Кукушкин совершал все свои путешествия с товарищем, о котором пишет так: «И вот пришел ко мне монгол Лобсын, который не раз водил наши московские караваны по Монголии и заслужил полное доверие. Он, так сказать, мой воспитанник. С юных лет он отцом был отдан в монгольский монастырь в ученики к ламам. Но так ему тибетское богословие опротивело, что он накануне посвящения в ламы сбежал из монастыря и в Чугучаке нищенствовал. Я его приютил, взял подручным в лавку, приучил к работе; оказался понятливым и прилежным. Потом стал брать его рабочим при торговом караване. Он скоро запомнил все дороги и начал заменять проводника. Помирился с отцом, вернулся в свой улус, женился, но службу у меня при караване не оставил. Полюбилась ему кочевая жизнь: полгода дома, полгода в дороге». Внешность Лобсына примечательна: «Ему было лет 13, когда я взял его к себе, весной 1875 г. Он был одет в лохмотья, сам грязный, исхудалый донельзя. Он сидел вместе с стариком китайцем у ворот консульской усадьбы, читал молитвы и протягивал руку прохожим. В сильные морозы приходил иногда в мой амбар погреться. Я стал его расспрашивать, узнал, почему и как он сбежал из монастыря в долине Кобу, обнаружил, что он еще не испорчен нищенством, сметлив, услужлив, и решил приютить его. Вымыл, одел, приучил к работе в амбаре, доставать тюки, разворачивать их, отмерять аршином. Покупателей было немного, и я стал учить его русскому языку, а сам практиковался с ним по-монгольски. Он откормился у меня, подрос, и в конце лета я взял его с собой подручным в торговом караване. Эта работа ему понравилась, и он оказался прекрасным помощником, привязался ко мне, как к родному отцу, а я его также полюбил.
Через несколько лет он сам начал водить караван, выучился русской грамоте и счету, отлично вел торговлю с монголами, часто заменял мне проводника. Я узнал, где живет его отец, съездил к нему, помирил его с сыном. С тех пор Лобсын стал самостоятельным, вернулся в улус, женился, но каждый год осенью обязательно работал в моем торговом караване вместе со мной или же вел часть его по моему поручению в другие места. В остальное время года также нередко посещал меня. Ростом он был повыше меня, плечистый, сильный, а лицом даже менее монголистый, чем я, унаследовал от бабушки тангутскую кровь и потому имел мало выдающиеся скулы, почти прямой нос и довольно густые волосы, небольшие усы и бородку».[547]
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!