Из книги «Жертвенные песни» («Гитанджали»), 1910 38 страница
– Но ждать еще долго. Почему бы мне пока не попытаться одному?
– Нет, нет, этому не бывать. Я помешал вашей свадьбе, я своими же руками все и исправлю. Не допущу, чтобы ты поехал раньше и лишил меня этой приятной обязанности. Ведь до каникул осталось всего десять дней!
– Но за это время я бы уже…
– Нет, и слышать не хочу об этом. Эти десять дней ты пробудешь у меня. Со всеми, с кем мог, я уже здесь перессорился, и теперь, чтобы стать более покладистым, мне необходим друг. Как видишь, при создавшемся положении надежды на спасенье у тебя нет! До сих пор по вечерам мне приходилось слушать лишь вой шакалов, и я дошел до такого печального состояния, что даже твой голос кажется мне слаще звуков вины.
Глава 47
Сведения о Ромеше, полученные от Чондромохона, заставили Окхоя призадуматься.
«В чем же дело? – думал он. – Оказывается, Ромеш имел практику в Газипуре и до сих пор тщательно скрывал это. Что же заставило его уехать оттуда, и как решился он так смело появиться в переулке Колутолы? В один прекрасный день Ромешу станет известно, что семья Онноды-бабу находится в Бенаресе, и он, несомненно, отправится туда».
Пока этого не случилось, Окхой решил поехать в Газипур навести справки о Ромеше, а затем посетить Онноду-бабу в Бенаресе.
И вот в один из дней месяца огрохайон[91], пополудни, Окхой с саквояжем в руках появился в Газипуре. Прежде всего он отправился на рынок и там стал расспрашивать всех, где живет адвокат-бенгалец по имени Ромеш-бабу. Выяснилось, что никто не знает такого. Тогда Окхой направился в суд, но суд в тот день оказался закрытым. Заметив, как какой-то человек, по типу бенгалец, садится в экипаж, Окхой поспешил к нему.
|
|
|
– Господин, где здесь проживает Ромешчондро Чоудхури, новый адвокат-бенгалец, он недавно приехал в Газипур? – спросил молодой человек.
От незнакомца Окхой узнал, что до недавнего времени Ромеш жил в доме дяди Чоккроборти. Там ли он сейчас или уехал куда-нибудь – сказать трудно. Жена его исчезла. Предполагают, что она утонула.
Окхой поспешил в дом дяди. Он был очень доволен.
«И на этот раз я разгадал хитрость Ромеша, – думал Окхой. – Жена его умерла. И теперь он, не чувствуя никаких угрызений совести, попытается доказать Хемнолини, что женат он никогда не был. И можно не сомневаться, что Хемнолини в теперешнем состоянии духа поверит любым словам Ромеша». Окхою было очень приятно сознавать, что всякий, кто старается выдать себя за ревностного поборника нравственности и добродетели, на деле оказывается очень опасным человеком. Эта мысль преисполнила его уважением к себе.
В доме дяди Окхой стал расспрашивать о Ромеше и Комоле. Дядя не смог сдержать слез.
|
|
|
– Как близкий друг Ромеша, – заговорил он, – вы, конечно, хорошо знали мою Комолу. Уверяю вас, что через несколько дней после нашего знакомства для меня не существовало разницы между ней и моей дочерью. Мог ли я знать, что она, наша Лакшми, покинет меня, принесет столько горя тому, кто горячо полюбил ее за такой короткий срок!
– Я не могу понять, как это случилось, – сказал Окхой, всем своим видом выражая печаль и сочувствие. – Видно, Ромеш плохо обращался с ней.
– Не сердитесь на меня, – ответил дядя, – но я до сих пор не могу понять вашего Ромеша. Внешне он производит очень приятное впечатление, но невозможно угадать, что у него на уме. Трудно поверить, чтобы он не любил такую жену, как Комола! Ведь Комола – это сама Лакшми! Она любила мою дочь, как родную сестру, но ни разу не пожаловалась ей на мужа. Иногда дочь догадывалась, как тяжело у нее на душе, но до последнего дня не могла добиться от Комолы и слова признания. Сколько невыносимых страданий должна была перенести эта безропотная молодая женщина, чтобы отважиться на такой поступок. У меня сердце разрывается, когда я думаю обо всем. К несчастью, тогда я уехал в Аллахабад. Будь я здесь, Комола не решилась бы покинуть меня.
|
|
|
На следующий день утром Окхой вместе с дядей побывал в доме Ромеша и на берегу Ганги. Когда они вернулись, Окхой обратился к старику:
– Выслушайте меня, господин. Я не могу поверить, что Комола утопилась.
– Что же вы подозреваете? – спросил дядя.
– Мне кажется, она просто убежала из дому. Следует серьезно заняться ее поисками.
– Вы правы! – вскричал дядя, внезапно загоревшись этой идеей. – Это весьма возможно!
– Недалеко отсюда, в Бенаресе, живут наши хорошие друзья. Может быть, Комола нашла там приют.
– Ромеш-бабу никогда не рассказывал о них, – воскликнул дядя, вновь обретя надежду. – Знай я об этом, разве я не принялся бы за поиски?
– Тогда сейчас же едем в Бенарес, – предложил Окхой. – Вы должны хорошо знать запад, и вам легко будет разыскать Комолу.
Дядя с восторгом принял предложение Окхоя. А тот, прекрасно понимая, что Хемнолини не поверит ему одному, в качестве авторитетного свидетеля повез с собой в Бенарес Чоккроборти.
Глава 48
Оннода-бабу с дочерью поселились в окрестностях Бенареса, в очень уединенном месте.
Сразу же по приезде они узнали, что мать Нолинакхо – Кхемонкори заболела воспалением легких. Несмотря на кашель и лихорадочное состояние, она даже в холод не прекращала своих обычных утренних омовений в Ганге и теперь находилась в тяжелом состоянии.
|
|
|
Благодаря неустанным заботам Хем в течение нескольких дней кризис миновал. Но Кхемонкори была еще чрезвычайно слаба. Ревностно оберегая свою кастовую чистоту, она не могла позволить себе принимать пищу из рук Хемнолини. До болезни Кхемонкори делала все сама, теперь же Нолинакхо приходилось собственноручно готовить матери пищу, кормить ее и подавать лекарство.
– Лучше бы мне умереть! – всегда печально говорила она при этом. – Зачем всевышний сохраняет мне жизнь, когда я доставляю вам столько хлопот!
Кхемонкори, хоть и вела аскетический образ жизни, очень любила уют. Узнав об этом от Нолинакхо, Хемнолини тщательно следила за порядком и чистотой в доме. И всегда, собираясь навестить Кхемонкори, она старательно наряжалась. Каждый день Оннода-бабу рвал цветы в саду, и Хемнолини, сделав красивый букет, ставила его у постели больной.
Нолинакхо не раз пытался уговорить мать пользоваться услугами служанок, но та ни за что не соглашалась. Конечно, тяжелая работа по дому выполнялась прислугой, но Кхемонкори не могла допустить, чтобы нанятые люди прислуживали ей лично.
С тех пор как умерла няня – мать Хори, воспитавшая ее, Кхемонкори даже во время тяжелой болезни не позволяла служанке обмахивать ее опахалом и растирать ей тело.
Она очень любила хорошеньких детей и красивые лица. Возвращаясь с утреннего омовения в Ганге, на Дашашвамедх-гхате, Кхемонкори по дороге украшала цветами каждое изображение Шивы[92], окропляя его речной водой. Время от времени она приводила с собой в дом приглянувшегося ей по дороге красивого мальчугана – уроженца Центральной Индии или миловидную девочку-брахманку. Она покорила сердце многих соседских детей, одаривая их игрушками, мелкими монетами и сластями, и получала огромное удовольствие, когда дети приходили к ней поиграть и устраивали в доме веселую суматоху. У Кхемонкори была еще одна слабость: при виде любой красивой безделушки она не могла удержаться, чтобы не купить ее. Но приобретала их она не для себя. Ничто не доставляло ей такой большой радости, как сделать подарок тому, кто, она знала, сумеет оценить его.
Ее дальние родственники и знакомые часто удивлялись, получив по почте, неизвестно от кого, красивую вещицу. В своем большом сундуке черного дерева Кхемонкори хранила много разных бесполезных, но красивых и изящных безделушек и шелковых одежд. В душе Кхемонкори давно уже решила, что, когда появится в доме жена Нолинакхо, все это будет принадлежать ей. Будущую невестку Кхемонкори представляла себе очень красивой и совсем юной девушкой, которая своим появлением озарит счастьем их дом. А старая свекровь будет заботиться о ее нарядах и украшениях. В таких сладостных мечтах Кхемонкори коротала свой досуг.
Остальное время Кхемонкори проводила в молитвах, совершала омовения и другие религиозные обряды. Ела она раз в день: немного молока, плодов и сладостей. Но то, что сын строго выполнял все обряды, Кхемонкори не одобряла.
– Зачем мужчине мучить себя напрасно? – нередко говорила она.
Мужчины казались ей большими детьми. Она спокойно и снисходительно прощала им невоздержанность в еде и легкомыслие в поведении.
– Воздержанность мужчинам совершенно ни к чему! – снисходительно утверждала она.
Конечно, все должны соблюдать предписания религии, но Кхемонкори твердо верила, что правила поведения не для мужчин. Ей доставило бы радость, прояви Нолинакхо хоть в малой степени свойственные другим мужчинам легкомыслие и эгоизм, лишь бы он не беспокоил старую мать в ее молельне и избегал бы тревожить ее, когда она занята совершением религиозных обрядов.
Оправившись от болезни, Кхемонкори поняла, что не только Хемнолини стала верной последовательницей Нолинакхо, но и престарелый Оннода-бабу внимает словам ее сына, как словам мудрого наставника, с глубоким почтением и любовью. Это очень забавляло старую женщину.
Однажды, позвав к себе Хемнолини, она, смеясь, сказала ей:
– Дочь моя, мне кажется, что ты и твой отец напрасно поощряете Нолинакхо. Зачем вы слушаете его безумные речи? Девушке в твоем возрасте следует думать о нарядах, больше смеяться, весело проводить время, а не задумываться о служении всевышнему. Ты можешь спросить, почему я так не живу. На это есть свои причины. Мои родители отличались крайней религиозностью. С детства я, мои братья и сестры воспитывались в строгом благочестии. И если бы теперь мы оставили все, к чему привыкли, не знаю, в чем бы еще мы нашли утешение. Ты же – дело другое. Я хорошо знаю, как воспитывали тебя. Какой смысл насиловать себя, дочь моя? Я считаю, что каждый должен жить согласно своим склонностям и воспитанию. Нет, нет… это все ерунда, брось!.. Неужели вы опять едите только вегетарианское? К чему такое самоистязание? Да и давно ли Нолинакхо стал таким большим гуру! Что он во всем этом понимает? До недавнего времени он занимался тем, что его интересовало, и слышать не мог о шастрах. Все это он начал делать, чтобы доставить мне удовольствие. Но боюсь, как бы в конце концов он и вправду не стал настоящим саньяси. «Не изменяй тому, чему веришь с детства, – постоянно твержу я ему. – В этом нет ничего дурного, и мне не будет обидно». А Нолин только смеется в ответ. Такой уж у него характер: выслушает все молча и, даже если бранишь его, не ответит.
Этот разговор происходил вечером, когда почтенная женщина причесывала Хемнолини. Кхемонкори не нравилось, что девушка стягивает волосы в скромный узел на затылке.
– Ты, верно, думаешь, что я старомодна и ничего не понимаю в современных фасонах, – говорила она. – Но я знаю столько разных причесок, дитя, сколько и тебе неизвестно. Когда-то я была знакома с одной очень милой англичанкой: она приходила учить меня шитью. От нее-то я и научилась разным прическам. Но каждый раз после ее ухода мне приходилось совершать омовение и переодеваться. Что делать, родная, так повелевает религия. Хорошо это или плохо, я не знаю, но поступать иначе не могу. Не обижайся на меня за это. В моем сердце нет презрения. Это только привычка. Я очень страдала от того, что семья моего мужа не придерживалась правоверного индуизма, но никогда не жаловалась. Я только говорила им: «Я – невежественная женщина, но никогда не отрекусь от своей веры».
Здесь Кхемонкори краем своего сари украдкой вытерла навернувшиеся на глаза слезы.
Кхемонкори нравилось распускать длинные волосы Хемнолини и каждый раз по-новому причесывать ее. Иногда она вынимала из своего заветного сундука столь любимые ею яркие одежды и наряжала Хемнолини. Ей доставляло огромное удовольствие одевать девушку по своему вкусу. Почти каждый день Хемнолини приносила с собой вышивание, и Кхемонкори учила ее вышивать разными способами. Так вдвоем они проводили все вечера.
Кхемонкори очень любила читать, и Хемнолини приносила ей свои книги и журналы. Кхемонкори изумляла свою собеседницу оригинальными замечаниями о прочитанных книгах и статьях.
До сих пор Хем считала, что такой широкий кругозор может быть лишь у человека, изучавшего английский язык. Вскоре благодаря трезвым рассуждениям и благочестивому образу жизни мать Нолинакхо стала казаться девушке замечательной женщиной.
Все обернулось не так, как предполагала Хем, а совершенно неожиданным для нее образом.
Глава 49
Вскоре Кхемонкори снова заболела, но на этот раз ненадолго.
Утром Нолинакхо вошел к матери в комнату, низко склонился перед ней и, прикоснувшись к ее ногам, сказал:
– Некоторое время, ма, тебе придется соблюдать постельный режим: организм у тебя ослаб, и ты не можешь подвергать себя всевозможным лишениям, как это бывало прежде.
– Я буду соблюдать режим, а ты превратишься в отшельника! – возмущенно воскликнула старая женщина. – Нолин, так долго продолжаться не может. Я требую, чтобы ты женился.
Нолинакхо молчал.
– Подумай, мой мальчик, – продолжала Кхемонкори, – я долго не проживу. Но я умру спокойно, если увижу тебя женатым. Когда-то я мечтала, чтобы ты ввел в мой дом прелестную девочку. Я бы сама занялась ее воспитанием и образованием, ее нарядами и была бы очень счастлива. Но во время болезни всевышний ниспослал мне просветление. Долго я не проживу, и тебе пришлось бы несладко одному с женой-девочкой на руках. Лучше выбери себе невесту твоего возраста. Много ночей я не спала и все думала, думала. Женить тебя – мой последний долг, и живу я лишь для того, чтобы его выполнить, иначе я не обрету покоя.
– Но где я найду такую девушку? – спросил Нолинакхо.
– Ну, об этом тебе не нужно беспокоиться, – заверила Кхемонкори. – Я сама все устрою и сообщу тебе.
До сих пор Кхемонкори ни разу не вышла к Онноде-бабу. Но сегодня, когда Оннода-бабу во время своей обычной вечерней прогулки зашел в дом Нолинакхо, она приказала позвать его к себе.
– Ваша дочь – превосходная девушка, – начала она. – И я очень люблю ее. Вы хорошо знаете моего сына. Никто ни в чем не может упрекнуть его, он известный врач. Лучшего мужа для вашей дочери не найти.
– Что и говорить! – взволнованно воскликнул Оннода-бабу. – Я и надеяться не смел на такого жениха для моей Хем. Да, я буду счастлив безмерно, если их свадьба состоится! Но ваш сын…
– Нолин не будет противиться, – прервала его Кхемонкори. – Он не похож на нынешнюю молодежь и во всем слушается меня. Да и вряд ли придется настаивать. Можно ли не любить такую девушку, как ваша дочь? Надо поскорее сыграть свадьбу. Не думаю, что мне осталось много жить.
В этот вечер Оннода-бабу вернулся домой радостный и тотчас позвал Хемнолини.
– Дочь моя, – начал он, – я достиг того возраста, когда здоровье с каждым днем слабеет. Но я не смогу найти покоя, пока ты не будешь устроена. Хем, тебе не нужно стыдиться меня. У тебя нет матери, и вся забота о твоем счастье лежит на мне.
Встревоженная Хемнолини взглянула в лицо отца.
– Дочь моя, я не могу скрыть своей радости по поводу предстоящего тебе замужества. Боюсь лишь одного, как бы что-нибудь не помешало твоей свадьбе. Сегодня мать Нолинакхо предложила мне выдать тебя замуж за ее сына.
Хемнолини вспыхнула.
– Что ты говоришь, отец! – смущенно возразила она. – Нет, нет! Это невозможно!
Хемнолини никогда и в голову не приходило, что она может выйти замуж за Нолинакхо. И слова отца вызвали в ней смятение и стыд.
– Почему? – искренне удивился Оннода-бабу.
– Нолинакхо-бабу! – ответила Хемнолини. – Невозможно!
Ответ Хемнолини был не очень убедителен, но в нем звучал решительный протест.
Не в силах скрыть свои чувства, Хемнолини вышла на веранду.
Оннода-бабу был очень расстроен. Он не ожидал встретить такого противодействия со стороны дочери. Напротив, он надеялся, что это предложение ее обрадует.
Огорченный, старик печально смотрел на лампу, размышляя о загадочности женской натуры. Сейчас он особенно остро почувствовал, что у Хемнолини нет матери.
Долгое время Хем оставалась в темноте веранды. Потом взглянула на расстроенное лицо отца, и ей стало стыдно. Девушка быстро вошла в комнату, встала позади кресла Онноды-бабу и, нежно гладя его по голове, проговорила:
– Пойдем, отец. Ужин давно готов и, наверное, уже остыл.
Оннода-бабу машинально поднялся и прошел в столовую, но есть он не мог. Он так надеялся, что все горести теперь останутся позади. Но удар, нанесенный отказом дочери, окончательно сломил его.
«Видно, Хем до сих пор не может забыть Ромеша», – подумал старик и печально вздохнул.
Обычно после ужина Оннода-бабу шел спать, но сегодня он уселся в кресло на веранде и, глядя на тихую улицу, проходящую перед домом и садом, глубоко задумался.
– Отец, стало прохладно, иди спать, – ласково напомнила Хемнолини.
– Ложись, дорогая. А я еще посижу немного, – ответил Оннода-бабу.
Хемнолини продолжала молча стоять рядом с ним. Потом, после небольшой паузы, снова заговорила:
– Отец, ты простудишься. Пройди хотя бы в гостиную.
Оннода-бабу встал и, не говоря ни слова, ушел в спальню.
Во имя долга Хемнолини не позволяла себе терзаться и старалась изгнать из своего сердца все воспоминания о Ромеше. Правда, для этого ей пришлось выдержать упорную, длительную борьбу с собой. Но небольшого толчка извне оказалось достаточно, чтобы старая рана вновь заныла. До сих пор Хемнолини не могла себе ясно представить, какой будет в дальнейшем ее жизнь. И вот в поисках твердой опоры она в конце концов признала Нолинакхо своим духовным наставником, была готова стать ревностной последовательницей его учения. Когда же ей предложили вступить в брак с ним и она захотела вырвать старую любовь из сокровенного тайника своего сердца, она поняла, как крепки оковы этой любви. Стоило кому-либо попытаться разорвать их, как сердце Хемнолини начинало беспокойно трепетать и она еще судорожнее цеплялась за них.
Глава 50
Однажды Кхемонкори позвала сына к себе.
– Я нашла тебе невесту и обо всем договорилась, – сообщила она.
– Так уж и договорилась? – улыбнулся молодой человек.
– А почему бы и нет? – возмутилась Кхемонкори. – Много ли мне осталось жить! Выслушай меня. Я очень привязалась к Хемнолини. Сейчас редко встретишь такую девушку. Правда, что касается цвета ее кожи, то…
– Пощади, ма! – прервал ее Нолинакхо. – Я и не думаю о цвете кожи. Но как я женюсь на ней? Возможно ли это?
– Чепуха! Я не вижу никаких препятствий.
Нолинакхо было трудно убедить мать. Он хотел объяснить ей, что Хемнолини в течение долгого времени смотрела на него только как на своего духовного наставника, и так неожиданно предложить ей выйти замуж за него казалось ему унизительным. Но он промолчал. А Кхемонкори продолжала:
– На этот раз я не буду слушать твоих возражений. Я не потерплю, чтобы ты в твои годы из-за меня отказался от радостей жизни и стал аскетом. Как только наступит благоприятный день, я все устрою, и помни, я сдержу свое слово.
Спустя некоторое время Нолинакхо сказал:
– Ма, мне нужно признаться тебе кое в чем. Но прошу тебя, не волнуйся раньше времени. Прошло почти десять месяцев с тех пор, как произошел этот случай. Но я знаю тебя, ма. Даже тогда, когда опасность давно миновала, тебя не покидает чувство страха. Поэтому я так долго не решался рассказать тебе все. Совершай какие угодно обряды, чтобы устранить неблагоприятное сочетание светил для меня, но только не терзай напрасно своего сердца.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 89; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!