Из книги «Жертвенные песни» («Гитанджали»), 1910 37 страница
– Мы уезжаем на запад, – ответил Оннода.
– Куда именно?
– Сначала попутешествуем, а там поселимся, где понравится.
Сказать Джогендро прямо, что они собираются в Бенарес, он не решился.
– Жаль, что не могу поехать с вами, – заметил Джогендро. – Я подал заявление на место главного учителя и жду ответа.
Глава 45
Ранним утром Ромеш возвратился из Аллахабада в Газипур. Путников на дороге попадалось мало. Придорожные деревья замерли, будто окоченев от зимнего холода в своем легком лиственном наряде. Над пригородами, как неподвижно сидящий лебедь, застыла белоснежная пелена непроницаемого тумана. Все время, пока Ромеш ехал по этой безлюдной дороге, плотно завернувшись в теплое пальто, сердце его учащенно билось.
Остановив экипаж около бунгало, он соскочил на землю. Он думал, что Комола слышала шум подъехавшего экипажа и, наверно, уже вышла на веранду. В Аллахабаде Ромеш купил дорогое ожерелье, которое хотел сам надеть на шею Комоле, и сейчас достал футляр из кармана пальто.
Но, подойдя к дому, он увидел, что Бишон безмятежно спит на террасе, а двери дома заперты. Ромеш нахмурился и невольно остановился.
– Бишон! – позвал он довольно громко, в надежде, что разбудит кое-кого и внутри дома. Ромеша задело, что ему приходилось ждать пробуждения так долго, ведь сам он почти всю ночь не мог уснуть.
Однако Бишон не проснулся.
Ромеш окликнул Бишона второй, затем третий раз, но, видя, что это бесполезно, растолкал его.
|
|
|
– Госпожа дома? – спросил Ромеш слугу, который, ничего не понимая, тупо смотрел на него.
Наконец Бишон очнулся.
– Да, да, госпожа в доме, – сказал он, засыпая.
Ромеш толкнул дверь, вошел, обыскал все комнаты – никого!
– Комола! – громко позвал он. Никакого ответа. Он осмотрел весь сад, дошел до дерева ним, побывал в кухне, в комнатах слуг и в конюшне, но Комолы нигде не нашел.
Взошло солнце, загалдели вороны; показались женщины с кувшинами на голове; они группами шли за водой к каменному бассейну около бунгало. С противоположной стороны дороги донеслось разноголосое пение женщин, растиравших зерно во дворах своих хижин.
Ромеш вернулся в бунгало и увидел, что Бишон по-прежнему спит глубоким сном. Тогда он принялся трясти его изо всех сил. Тут только он почувствовал, что от слуги пахнет пальмовым вином.
От непрестанных яростных толчков Бишон наконец кое-как пришел в себя и с трудом поднялся.
– Где госпожа? – повторил свой вопрос Ромеш.
– Госпожа в доме, – пробормотал Бишон.
– Про какой дом ты говоришь?
– Про этот, она вчера сюда пришла.
– А потом куда-нибудь уходила?
Разинув рот, Бишон ошеломленно смотрел на Ромеша.
|
|
|
В это время явился Умеш с покрасневшими глазами, – в новом дхоти и в развевающемся чадоре. Ромеш обратился к нему:
– Где мать, Умеш?
– Она здесь со вчерашнего вечера, – был ответ.
– А ты где был?
– Вчера вечером мать отослала меня в дом Шидху-бабу, на праздник.
В это время извозчик напомнил Ромешу, что он еще не расплатился.
Тогда на этом же экипаже Ромеш тотчас отправился в дом дяди. Войдя, он заметил, что в доме страшный переполох. Ромеш подумал, не заболела ли Комола. Но затем узнал, что вчера вечером Уми неожиданно стала громко плакать, личико ее посинело, ручки и ножки похолодели, и это всех страшно перепугало. Дом был поднят на ноги, всю ночь никто не ложился спать.
Ромеш подумал, что из-за болезни Уми вчера вернулась сюда и Комола. Он обратился к Бипину:
– Комола, наверно, очень тревожится о девочке?
Бипин точно не знал, приехала вчера Комола или нет. И на вопрос Ромеша неопределенно ответил:
– Да, она очень любит Уми и, конечно, расстроена. Но доктор утверждает, что опасаться нечего.
Как бы то ни было, из-за всех этих препятствий радостное волнение и мечты покинули Ромеша. Ему казалось, что сам рок мешает их встрече.
В это время из бунгало пришел Умеш. Он имел доступ на женскую половину дома, так как сумел завоевать симпатии Шойлоджи.
|
|
|
Увидев мальчика и боясь, как бы он не разбудил Уми, Шойлоджа вышла с ним за дверь.
– Где мать, госпожа? – спросил он ее.
– Как где? Ты же вчера вместе с ней отправился в бунгало! – удивленно ответила Шойла. – Поздно вечером я собиралась послать к ней нашу Лочмонию, но из-за болезни малышки не смогла отпустить ее.
Улыбка сбежала с лица Умеша.
– Я не нашел ее в доме, – проговорил он.
– Что ты говоришь! – воскликнула с тревогой Шойла. – А где же ты был этой ночью?
– Мать не позволила мне остаться и сразу отослала меня к Шидху-бабу смотреть представление,
– Я вижу, ты очень послушен! А где был Бишон?
– Бишон ничего не может рассказать, он выпил вчера лишнего.
– Беги скорее за хозяином.
Едва Бипин вошел, как Шойлоджа кинулась к нему:
– Ты знаешь, какое несчастье случилось?
Бипин побледнел.
– Нет, а что такое? – взволнованно спросил он.
– Комола вчера вечером ушла к себе в бунгало, а сегодня ее не нашли там.
– А разве она не вернулась сюда вчера вечером?
– Конечно нет! Я хотела за ней послать, когда Уми заболела, да некого было! Ромеш-бабу приехал?
– Да, не найдя ее в бунгало, он решил, что она, наверное, здесь, и поэтому сейчас пришел к нам.
|
|
|
– Немедленно отправляйся на розыски вместе с ним! Уми спит, ей сейчас уже совсем хорошо.
В экипаже Ромеша молодые люди возвратились в бунгало и взялись за Бишона. После долгих расспросов им удалось наконец выяснить следующее: вчера вечером Комола ушла одна к Ганге. Бишон вызвался проводить ее, но она отказалась, дала ему рупию и велела идти домой. Он сел сторожить у садовой калитки, – тут перед ним оказался продавец пальмового вина с кувшином, наполненным свежим пенящимся напитком. Что происходило на свете после этого, Бишону было уже не совсем ясно. Он мог указать лишь тропинку, по которой Комола ушла к Ганге.
Ромеш, Бипин и Умеш пошли по этой тропинке, бежавшей среди полей, еще покрытых утренней росой. Умеш, как хищный зверь, у которого похитили детеныша, бросал по сторонам тревожные и пристальные взгляды. Выйдя на берег Ганги, все трое сразу остановились. Здесь никого не было. Сверкала в лучах восходящего солнца серая галька. Никого!
– Мать, где ты, мать?! – отчаянно крикнул Умеш, но лишь эхо откликнулось ему с далекого противоположного берега.
Продолжая поиски, Умеш вдруг заметил вдали на отмели что-то белое. Подбежав, он увидел у самой воды завернутую в платок связку ключей. С криком «Что это у тебя?» к нему бросился Ромеш и узнал ключи Комолы. Там, где они лежали, был небольшой илистый нанос. На свежем иле остались глубокие следы маленьких ног. Они обрывались у самой реки. Зоркий глаз Умеша заметил какой-то предмет, сверкавший в неглубокой воде. Он тотчас достал его, и все увидели маленькую золотую брошь с эмалью – это был подарок Ромеша.
Все следы вели в Гангу. Умеш, не в силах сдержаться, с криком «Мать, о мать!» бросился в воду. В этом месте было мелко. Он, как безумный, барахтался, царапая дно руками, пока не замутил всю воду.
Ромеш стоял в оцепенении.
– Что ты делаешь, Умеш! Вылезай! – приказал Бипин.
Но Умеш, снова погружаясь с головой в воду, кричал:
– Я не уйду, не уйду отсюда! Мать, ты не могла покинуть меня!
Бипин перепугался. Но Умеш плавал, как рыба, и утопиться ему было очень трудно. Долго он барахтался в воде, наконец, обессиленный, упал на берегу и с громким плачем принялся кататься по песку.
– Пойдемте, Ромеш-бабу, – произнес Бипин, тронув за плечо неподвижно стоявшего Ромеша. – Здесь оставаться бесполезно. Надо сообщить в полицию.
В доме Шойлоджи в этот день не ели и не ложились спать. Плач раздавался по всему дому. Рыбаки обшарили сетью реку далеко вокруг. Полиция начала розыски. Со станции были получены достоверные сведения, что ни одна женщина-бенгалка, по описанию похожая на Комолу, вчера на поезд не садилась. К вечеру приехал Чоккроборти. Когда ему подробно рассказали о том, как вела себя Комола последние несколько дней, он решил, что сомнений быть не может: Комола утопилась.
– Поэтому и Уми вчера ночью ни с того ни с сего заплакала и вела себя так странно, – заметила Лочмония. – Надо было отогнать от ребенка злых духов.
В груди Ромеша все будто окаменело, у него даже не было слез.
«Комола пришла ко мне из Ганги и снова исчезла в ней, как чистый цветок, принесенный во время праздника Пуджи в дар Ганге», – думал он.
Когда село солнце, Ромеш снова пришел на берег реки. Остановившись там, где лежала связка ключей, он долго глядел на следы ног на песке, а затем, сняв башмаки и подвернув дхоти, вошел в воду, вынул из футляра ожерелье и бросил его далеко на середину реки.
Никто в доме дяди и не заметил, когда Ромеш покинул Газипур.
Глава 46
Перед Ромешем разверзлась пустота. Ему казалось, что у него теперь не осталось ничего: ни дела, ни места, где бы он мог жить постоянно.
Нельзя сказать, чтобы он совершенно перестал думать о Хемнолини, но он гнал мысли о ней. «Страшный удар, обрушившийся так внезапно, навсегда сделал меня недостойным этого мира, – думал он. – Пораженному молнией дереву нет места среди цветущих растений!»
Ромеш отправился путешествовать, нигде надолго не задерживаясь. Он плыл по реке, любуясь великолепием бенаресских гхатов[89]; поднимался на Кутуб Минар в Дели, ходил смотреть при лунном свете на Тадж-Махал в Агре, посетил Золотой храм в Амритсаре, оттуда направился в Раджпутану посмотреть храм, сооруженный на вершине горы Абу. Таким образом, ни душа его, ни тело не знали покоя.
Наконец, утомленный странствиями, юноша ощутил в душе острую тоску по дому. Ему не давали покоя воспоминания о прежней его спокойной жизни и сладостные мечты об устройстве своего собственного домашнего очага. И вот его скитания, в которых он старался забыть свое горе, закончились: с глубоким вздохом облегчения купил он билет до Калькутты и сел в поезд.
В Калькутте Ромеш не сразу решился заглянуть в знакомый переулок в Колутоле; неизвестно, что его ожидало там! А вдруг произошли какие-нибудь серьезные перемены. Однажды Ромеш уже дошел до угла переулка, но повернул назад. На следующий день вечером, собравшись наконец с духом, Ромеш приблизился к знакомому дому, но все окна нашел закрытыми – ничто не указывало на присутствие в доме хозяев. Надеясь, что Шукхоп, во всяком случае, стережет дом, Ромеш окликнул слугу и постучал в дверь, – никто не ответил.
Сосед Чондромохон сидел у своего дома, покуривая трубку. Увидев Ромеша, он воскликнул:
– Кого я вижу? Неужели Ромеш? Ну, как поживаете? В доме у Онноды-бабу сейчас никого нет.
– Не знаете ли вы, куда они уехали?
– Точно не могу сказать, знаю только, что отправились на запад.
– Кто же именно поехал?
– Оннода-бабу с дочерью.
– Вы хорошо знаете, что с ними больше никого не было?
– Разумеется! Я видел их, как раз когда они уезжали.
Тогда Ромеш не удержался, чтобы не сказать:
– Мне говорил один знакомый, что с ними поехал господин по имени Нолин-бабу.
– Вы получили неверные сведения. Нолин-бабу, правда, жил некоторое время на вашей квартире, но за два или три дня до отъезда Онноды-бабу отправился в Бенарес.
Тогда Ромеш стал выспрашивать Чондромохона о Нолине-бабу. Полное его имя Нолинакхо Чоттопаддхай. Рассказывали, что он раньше практиковал в Рангпуре, а теперь живет с матерью в Бенаресе. После недолгого молчания Ромеш спросил, не знает ли Чондромохон, где теперь Джоген. Чондромохон сообщил, что Джогендро получил место старшего учителя в Майменсинге, в школе, основанной одним землевладельцем, и уехал в Бишайпур.
– Давно вас что-то не было видно, Ромеш-бабу, – в свою очередь приступил к расспросам Чондромохон, – где вы пропадали все это время?
Ромешу больше незачем было скрываться, и он ответил, что практиковал в Газипуре.
– И теперь снова туда собираетесь?
– Нет. Я жил там недолго. А теперь еще не решил, куда поеду.
Вскоре после ухода Ромеша к дому подошел Окхой. Уезжая, Джогендро просил его проверять, сторожат ли дом. Окхой же, как известно, никогда не пренебрегал порученными ему обязанностями, поэтому время от времени заглядывал сюда, чтобы убедиться, на месте ли один из двух сторожей, оставленных Оннодой-бабу.
– Только что здесь был Ромеш-бабу, – сообщил Окхою Чондромохон.
– Что вы говорите! Зачем же он приходил?
– Не знаю, он все расспрашивал меня об Онноде-бабу. У него такой измученный вид, что сразу и не скажешь, кто это. Я бы так и не узнал его, если бы он не окликнул слугу.
– А где он сейчас живет, вы спрашивали?
– Все это время он жил в Газипуре, а теперь уехал оттуда и еще не решил, где поселиться.
Окхой ограничился неопределенным восклицанием и занялся своими делами.
«Какую ужасную шутку может сыграть судьба! – подумал Ромеш, возвращаясь к себе домой. – Встреча моя с Комолой и Хемнолини с Нолинакхо – все это похоже на роман, притом весьма скверно написанный. Придумать столь запутанный сюжет под силу лишь такому бесстрашному романисту, как судьба. В жизни случаются самые удивительные вещи, которые робкий писатель не посмеет представить даже в виде фантастического романа».
Ромеш надеялся, что теперь он навсегда освободился от сетей неразрешимых загадок, опутавших его жизнь, и судьба в последней главе этого сложного романа не отнесется к нему жестоко.
Джогендро занимал в Бишайпуре небольшой одноэтажный домик, неподалеку от резиденции местного заминдара[90]. Однажды воскресным утром он читал газету, когда какой-то человек вручил ему письмо. Увидев надпись на конверте, Джогендро остолбенел от изумления. Он раскрыл письмо, – действительно, это писал Ромеш. Он ждет его в бакалейной лавке в Бишайпуре и хочет поговорить с ним о важном деле.
Джогендро тотчас вскочил с кресла. Правда, он был вынужден однажды выругать Ромеша, но все же это друг его детства, и они так давно не виделись! Как может он прогнать Ромеша? Кроме того, к радости видеть друга примешивалась и немалая доля любопытства. А главное, Хемнолини уехала, и присутствие Ромеша не вызывало больше опасений.
Вместе с посыльным Джогендро отправился разыскивать Ромеша. Он нашел его сидящим на пустом бидоне из-под керосина. Лавочник предложил было ему покурить трубку, которую он держал специально для брахманов, но, услышав, что господин в очках не курит, отнес его к разряду городских диковинок. После этого с обеих сторон никаких попыток продолжать знакомство не было.
Джогендро стремительно ворвался в лавку и, схватив Ромеша за руки, заставил подняться.
– Ты невыносим! – заговорил он. – Ну что с тобой поделаешь! Все такой же нерешительный. Надо было сразу прийти ко мне, так нет, застрял на полпути к дому в бакалейной лавке, среди ароматов патоки и жареного риса!
Ошеломленный Ромеш смущенно улыбался. По дороге Джогендро болтал без умолку.
– Пути господни неисповедимы! – говорил он. – Неужели всевышний создал меня деятельным горожанином только затем, чтобы теперь похоронить до конца дней моих в этой глухой деревушке?
– Почему, это не плохое место, – проговорил Ромеш, оглядываясь по сторонам.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Здесь так мало людей…
– Вот поэтому-то я испытываю неодолимое желание сделать его более пустынным, избавив еще от одного человека, то есть от себя самого.
– Ну, во всяком случае, если говорить о душевном покое…
– Не говори мне, пожалуйста, об этом! Некоторое время я тут прямо задыхался от «душевного покоя» и стараюсь, насколько могу, не упускать случая нарушить его. Вот теперь начались потасовки с секретарем заминдара. Да и господина заминдара я так хорошо познакомил со своим характером, что, думаю, теперь он поостережется задевать меня. Он хотел, чтобы я восхвалял его в английских газетах, но я довольно ясно объяснил ему, что имею свое собственное мнение. И не моя заслуга, что меня все еще терпят здесь. Я пришелся по нраву здешнему судье – из страха перед ним заминдар и не увольняет меня. В тот день, как я прочту в газете о том, что судья перевелся в другое место, будет ясно, что солнце моего учительства на бишайпурском горизонте закатилось. А пока у меня единственный собеседник – собака Панч. Все остальные относятся ко мне не очень благосклонно.
Как только они пришли на квартиру Джогендро, Ромеш опустился в кресло.
– Нет, нет, погоди, – проговорил Джоген. – Я знаю, что у тебя есть скверная привычка совершать омовения по утрам. Пойди выкупайся. А тем временем я вскипячу чайник. Под предлогом гостеприимства я, таким образом, попью чай вторично.
Так, за едой, разговорами и отдыхом прошел весь день. И в течение всего дня Джогендро не давал Ромешу упомянуть о том важном деле, ради которого он приехал сюда. В сумерки, после ужина, они придвинули свои кресла поближе к столу, освещенному керосиновой лампой. Где-то рядом выли шакалы, ночь за окном наполнилась стрекотом цикад. Наконец Ромеш заговорил:
– Знаешь, Джоген, зачем я приехал? Я хочу рассказать тебе кое о чем. Однажды ты задал мне вопрос, но тогда еще рано было отвечать на него, теперь же к этому больше нет препятствий.
Сказав это, Ромеш несколько минут сидел молча. Затем постепенно изложил всю историю с начала до конца. Временами его голос дрожал и прерывался, иногда Ромеш совсем умолкал. Джогендро слушал, не произнося ни слова.
Когда Ромеш закончил, Джогендро тяжело вздохнул.
– Если бы ты тогда рассказал мне все, я не поверил бы, – наконец сказал он.
– И сейчас у меня есть только те доказательства, которые были тогда. Поэтому, прошу тебя, поедем со мной в ту деревню, где я женился, а потом к дяде Комолы.
– Не сделаю ни шагу. Я и так верю каждому твоему слову. Издавна я привык тебе верить во всем и прошу прощения за тот единственный случай в моей жизни, когда отступил от этого правила.
С этими словами Джоген встал и подошел к Ромешу. Ромеш тоже поднялся, и друзья детства обнялись.
Взяв себя в руки, Ромеш проговорил:
– Судьба опутала меня такими крепкими сетями обмана, что мне пришлось смириться – я не видел иного выхода. Теперь я вырвался из этих сетей, мне ни от кого не надо скрываться, и я наконец вздохнул свободно. До сих пор мне непонятно, что заставило Комолу покончить с собой – и никогда не смогу я этого узнать, – одно только несомненно, что если бы смерть не разрубила узел, в который сплелись наши жизни, то в конце концов оба мы оказались бы в ужасном положении. Я содрогаюсь, когда думаю об этом. Комола, словно мучительная загадка, появилась из пасти смерти и так же внезапно исчезла в ней.
– Я бы на твоем месте не был так твердо убежден в том, что Комола действительно погибла, – заметил Джоген. – Но как бы то ни было, во всей этой истории ты совершенно невиновен. А теперь я хочу рассказать тебе о нашем новом друге.
И тут Джогендро обрушился на Нолинакхо.
– Я не совсем понимаю таких людей, – начал он, – а чего не понимаю, того и не люблю. Однако знаю, что многие придерживаются другого мнения: их притягивает как раз то, чего они не понимают. Поэтому я так боюсь за Хем! Когда я заметил, что она перестала пить чай, есть мясо и рыбу, а на насмешки вместо слез отвечает ласковой улыбкой, то понял, что дело плохо! Но все же я уверен, что с твоей помощью мы живо спасем ее от этого пагубного влияния. Поэтому будь готов, – вдвоем мы вступим в бой с аскетом.
Ромеш рассмеялся.
– Хорошо. Хоть за мной и нет славы доблестного воина, я готов.
– Отлично, только подожди до моих рождественских каникул.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!