Приподняв подушку, она достала из-под неё многократно обёрнутую газетами ватрушку с яблочным повидлом.
-- Это… от кого?
-- А я знаю?.. Вместе с тобой и принесли... ты с солнцем-то поаккуратнее... кепку какую-нибудь носи... А вот подушка моя.
С подушкой в руке она пошла в сторону железнодорожного перрона.
Я проглотил ватрушку, не успев покинуть здание вокзала.
Привокзальная площадь была пуста. В Заречье, на левом берегу Оки, догорало солнце. Спустившись к Оке возле мельницы Башкирова, я запил ватрушку речной водой и умылся. А добравшись до пустой и тёмной «хозяйской» половины дедова дома, тут же лёг спать.
Глава одиннадцатая
Ночные видения
Я проснулся от духоты. Сквозь незанавешенные окна светила полная луна, отбрасывая на пол кухни две широких ярких полосы. Дедов дом дышал бревенчатым теплом и пыльным запахом старой пакли. За стеной громко храпела тётя Шура. Оставшись без квартирантов, плававших теперь по Волге, и обеих дочерей, отправленных к родственникам в деревню, уже неделю она жила одна и спала теперь сном праведницы, освободившейся на время от груза привычных забот. «Как же она-то по базарам ходит?» -- неожиданно подумал я.
Поднявшись со своего сундука, я распахнул окно. Заглушив тёти Шурин храп, в кухню ворвался скрежет землечерпалки. Но воздух Молитовской улицы не принёс мне прохлады. Стащив с себя потную рубашку, я снова лёг. Кто подарил мне ватрушку? Верно ли, что противни с ватрушками подавались из глубины фургона руками моей матери или мне это померещилось? Что случилось, что могло случиться с моей матерью такого, что она ушла из дома? Скрежетала на Оке землечерпалка, углубляя речное дно, храпела за стеной тётя Шура. Чтобы заглушить чувство голода, я выходил в коридор, зачерпывал из стоявшего на лавке чугунка воду, прополаскивал ею рот, после чего держал воду во рту, как бы пережёвывая её и стремясь тем самым обмануть свой организм. А возвращаясь на сундучок, продолжал задавать себе всё те же вопросы, не в силах ответить ни на один из них.
|
|
|
Когда в очередной раз я вышел в коридор и, стараясь не касаться гулкого края чугунка, опустил ковш в воду, мне показалось, что под «парадной» лестницей кто-то вздохнул. Я замер и прислушался. Вливаясь через окно со стороны улицы, лунный свет освещал бревенчатую стену, обитую клеенкой тёти Шурину дверь, а также узкую полоску пола под стеной, не затрагивая лестницы и тем самым лишь подчёркивая темноту лестничного проёма. И через некоторое время из самой глубины этой темноты уже совершенно отчётливо до меня донёсся тяжелый вздох и сонные всхлипы, заставившие меня вспомнить мальчишку-беженца, несколько дней перед приходом немцев жившего в том детском саду, куда водили и меня. Говорили, что мать этого мальчика у него на глазах раздавил немецкий танк. С тех пор он не мог успокоиться даже во сне.
|
|
|
Под лестницей кто-то был, этот кто-то спал. Но и во сне его душила неизбывная обида.
Отставив ковш, я дошёл на цыпочках до «парадной» лестницы и из лунного света нырнул во тьму. Чтобы не издавать ни малейшего звука, спускался я, держась обеими руками за перила, и, прежде чем сделать новый шаг, осторожно нащупывал босой ногой лестничную ступень. Вот и конец лестницы. Далее в двух метрах от меня «парадная» дверь. И эти два метра кажутся мне сейчас самыми тёмными во всём доме. Во всяком случае, коридор второго этажа видится отсюда светлым как днём. Не менее ярко горит маленькое боковое оконце под лестницей. Сноп света, пробивающийся сквозь оконце, падает на обитый металлической лентой большой сундук, в котором, если верить Юлиньке, бабушка моя копила приданое своим дочерям, а теперь тётя Шура копит изношенную обувь, чтобы сдать ее потом старьёвщику. И я вижу, что обувь эта в беспорядке разбросана по полу, а крышка сундука откинута и прислонена к стене. Несколько осторожных шагов с рукой, опирающейся о стену -- и я обнаруживаю, что, поджав ноги и отвернув лицо от лунного света, в сундуке спит моя мать…
|
|
|
Теперь мне уже трудно сказать, сколь долго простоял я тогда над открытым и освещённым лунным светом сундуком, то склоняясь над ним, то отступая в тень. Помню лишь болезненное ощущение родства и одновременно отчуждённости от той женщины, что спала в сундуке. Может быть, я и сумел бы преодолеть это отчуждение, и разбудил бы свою мать, и помог бы ей вылезти из сундука, и довел бы её до кровати, что стояла в «светёлке» этажом выше, и нашёл бы слова утешения. Но из сундука исходил резкий запах пьяной рвоты, отбрасывавший меня снова в тень.
И я успокоил себя тем, что нашел-таки свою мать. И не где-нибудь, а совсем рядом. Что же касается её состояния, то, как говорил отец Вовки-«барана», пьяный проспится, дурак – никогда. И надо лишь дождаться утра.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!