Офицер в рясе был героем-любовником 5 страница

       В своей обители великая княгиня жила как истая подвижница, отрешившись от всякого царского {52} великолепия: питалась скудно, одевалась до крайности скромно, во всем показывая пример нищеты и воздержания.

       Религиозное настроение Императрицы по своей ин­тенсивности не уступало настроению ее сестры. Импе­ратрица и по будням любила посещать церкви, являясь туда незаметно, как простая богомолка. По воскресным же и праздничным дням Государыня неизменно присутствовала на всенощных и литургиях в Федоровском Го­сударевом соборе. Там она становилась или с семьей на правом клиросе, или отдельно в своей, устроенной с пра­вой стороны алтаря, моленной, где перед креслом Импе­ратрицы (болезнь ног заставляла ее часто присаживаться) стоял аналой с развернутыми богослужебными книгами, по которым она тщательно следила за бого­служением. Фактически Императрица была ктитором этого храма, ибо весь храмовой распорядок, вся жизнь храма шли по ее указаниям, располагались по ее вкусам, — без ее ведома ничего не делалось.

       Императрица прекрасно изучила церковный устав, русскую церковную историю; особенное же удовлетворе­ние ее мистическое чувство получало в русской церков­ной археологии. Несомненно, под настойчивым влиянием Императрицы за последние 20 лет в России в церковном зодчестве и церковной иконописи развилось особенное тяготение к старине, дошедшее до рабского, иногда, на наш взгляд, неразумного подражания. Новые лучшие храмы, новые иконостасы начали сооружать все в древ­нерусском стиле XVI или XVII века. Примеры этому: Федоровский Государев собор в Царском Селе; храм в память 300-летия царствования Дома Романовых в Пет­рограде; храм-памятник морякам тоже в Петрограде; отчасти новый морской собор в Кронштадте.

       В этом отношении особенного внимания заслужива­ет любимый царский Федоровский собор в Царском Селе.

       Собор этот рабское, иногда грубое и беззастенчивое подражание старине. Лики святых, например, на {53} некоторых иконах поражают своею уродливостью, несомненно, потому, что они списаны с плохих оригиналов 16 и 17 века.

       Для большего сходства со старинными некоторые иконы написаны на старых, прогнивших досках. Каким-то анахронизмом для нашего времени кажутся огромные железные, в старину бывшие необходимыми, вследствие несовершенства техники, болты, соединяющие своды Со­бора. Да и вся иконопись, всё убранство Собора, не давшие места ни одному из произведений современных великих мастеров церковного искусства — Васнецова, Нестерова и др. — представляются каким-то диссонан­сом для нашего времени. Точно пророческим символом был этот собор, — символом того, что Россия скоро, во время разразившейся над нею бури, стряхнет с себя всё «новое», современное, сметет всё, что было достигнуто за последние века гением лучших ее сынов, трудами поколений, всей ее историей, и вернется к 16 или 17 веку.

       Еще резче, пожалуй, бросается в глаза эта дань увлечения стариной в величественном Кронштадтском соборе, освященном 10 июня 1913 года в присутствии почти всей императорской фамилии, почти полного со­става членов Государственного Совета, Государственной Думы, всех министров и множества высших чинов. Там новое и старое перепутано. Осматривая этот собор, точ­но блуждаешь среди веков, то и дело натыкаясь на копии, по-видимому, самых плохих мастеров 16-17 в.

 

Но Император и, особенно, Императрица, а за ними и по­корные во всем, не исключая и вкусов, угодливые рабы, в коих не было недостатка, восхищались, восторгались, превознося старину и умаляя современное.

       Для Императрицы старина была дорога в мистиче­ском отношении: она уносила ее в даль веков, к тому уставному благочестию, к которому, по природе, тяго­тела ее душа.

Императрице подвизаться бы где-либо в строго {54} сохранившем древний уклад жизни монастыре, а волею судеб она воссела на всероссийском царском троне...

       Но мистицизм такого рода легко уходит дальше. Он не может обходиться без знамений и чудес, без проро­ков, блаженных, юродивых. И так как и чудеса со зна­мениями и истинно святых, блаженных и юродивых Господь посылает сравнительно редко, то, ищущие того и другого, часто за знамения и чудеса принимают или обыкновенные явления, или фокусы и плутни, а за про­роков и юродивых — разных проходимцев и обманщи­ков, а иногда — просто больных или самообольщенных, обманывающих и себя, и других людей. И чем выше по положению человек, чем дальше он вследствие этого от жизни, чем больше, с другой стороны, внешние обстоя­тельства содействуют развитию в нем мистицизма, тем легче ему в своем мистическом экстазе поддаться обма­ну и шантажу.

       Обстоятельства и окружающая атмосфера всё боль­ше и больше способствовали развитию в Императрице болезненного мистического настроения. Несчастья госу­дарственного масштаба и несчастья семейные, следуя одно за другим, беспрерывно били по ее больным нер­вам: Ходынская катастрофа; одна за другой войны (Ки­тайская и Японская); революция 1905-1906 гг.; долго­жданное рождение наследника; его болезнь, то и дело обострявшаяся, ежеминутно грозившая катастрофой, и многое другое. Императрица всё время жила под впе­чатлением страшной, угрожающей неизвестности, ища духовной поддержки, цепляясь за всё из мира таинствен­ного, что могло бы ее успокоить.

       Распутин был не первым «духовным» увлечением в царской семье. Раньше его на этом же поприще подви­зался француз Филлип (Гр. Витте сообщает, что Филипп, не могший получить во Франции звание лекаря, у нас, за «духовные» заслуги при Дворе, получил от Военно-медицинской Академии звание доктора медицины, а от Правительства чин действ, статского советника, по­сле чего щеголял в военной форме (Витте. «Воспоминания», т. I, стр. 246-247).). Одновременно с Распутиным, {55} пока тот еще не вошел в полную силу и не отстранил всех соперников, в царской же семье подвизался «блаженный» Митя косноязычный, издававший какие-то не­внятные звуки, которые поклонники его «таланта» (Среди них был, тогда студент Духовной Академии, ныне Еп. Вениамин (Федченков), «прославившийся» во Врангелевской Армии.) объясняли, как духовные вещания свыше. Во время Са­ровских торжеств, в Дивеевской обители, царь и обе царицы посетили «блаженную», а по выражению Императрицы Марии Феодоровны — «злую, грязную и сума­сшедшую бабу», — (так выразилась Императрица Мария Феодоровна в беседе со мной в Крыму 12 ноября 1918 года), — Пашу, которая при царе и царицах на­чала выкрикивать отдельные непонятные слова. Окру­жавшие Пашу монахини объяснили эти слова, как про­рочества.

       Таким образом, Распутин не был первым, как не был бы и последним, если бы не разразилась революция. В этом заключалась главная трудность борьбы с Распу­тиным.

Приходилось бороться не столько с Распутиным, сколько с самой Императрицей, с ее духовным укладом, с ее направлением, с ее больным сердцем, — ни побе­дить, ни изменить которые нельзя было.

       Императрица, как я уже заметил, доминировала в семье. Весь уклад, весь строй жизни последней сложился по ее взглядам, по ее вкусу и дальше шел по определяе­мому ею направлению. Семья царская жила замкнуто, почти не общаясь даже с семьями императорской фа­милии, избегая столь обычных раньше при Дворе раз­влечений и удовольствий: придворных балов, выездов и торжественных приемов, кроме самых неизбежных, в последнее время совсем не бывало. Жизнь царицы заполнялась главным образом семейными интересами и {56} мистическими переживаниями.

Церковность занимала в царской семье видное место. В канун каждого церков­ного дня, а тем более праздника — вся царская семья отстаивала в любимом ею Феодоровском соборе всенощную, а в самый воскресный или праздничный день литургию. Иногда богослужения совершались в Алексан­дровском дворце (Царское Село), в маленькой комнатке-церкви причем хор составляли: царица с дочерьми и Вырубова. Кроме того, Императрица любила посещать с дочерьми и в будние дни церкви: Знамения, городской собор в Царском Селе и др. Зашедши в храм, она, как простая богомолка, выстаивала на коленях, ставила пе­ред иконами свечи и т. п.

       По вечерам царская семья любила собираться вме­сте: Государь часто читал вслух, иногда Императрица с дочерьми пела. Как она, так и девочки не оставались без занятий: шили, вязали, вышивали, рисовали. Царский комфорт как бы отсутствовал в семье. Царица во всем старалась провести экономию, устранить роскошь. По­следнее особенно сказывалось в костюмах. И царица и дочери одевались чрезвычайно скромно, носили платья из самой простой ткани, старались донашивать их. Быв­ший военный министр генерал А. Ф. Редигер (умер в 1920 г.) сообщает в своих записках (они не были изда­ны, — не знаю, уцелели ли) интересные факты. В один из его докладов Государю ему пришлось ожидать, так как Государь задержался на прогулке. Сидя в Александровском дворце в Царском Селе у окна, выходившего в парк, и поджидая Государя, ген. Редигер, наконец, увидел возвращающегося пешком Государя с пятью де­вочками.

В четырех ген. Редигер сразу узнал царских до­черей, но никак не мог догадаться, откуда же взялась пятая — меньшая. Когда вошел Государь и со свой­ственной ему любезностью извинился, что, увлекшись прогулкой с детьми, задержал министра, ген. Редигер не удержался, чтобы не спросить: что это за маленькая девочка, которую Государь вел за руку.

{57} — Ах, это Алексей Николаевич (наследник), — смеясь сказал Государь. — Он донашивает платья своих сестер. Вот вы и приняли его за девочку.

       Второй случай, рассказываемый ген. Редигером, не менее характерен.

       В 1906 или 1907 году высочайшим приказом офи­церству было ведено сменить белые кителя на кителя защитного цвета. Всякая перемена в обмундировании больно ударяла по тощему офицерскому карману и бо­лезненно переживалась даже в гвардии. Приказ был выполнен. Офицеры переоблачились в защитный цвет. И вдруг после этого Государь появляется в белом ки­теле.

Началось среди офицеров беспокойство, пошли раз­говоры: опять будут введены белые кителя.

А между тем старые белые кителя уже были сбыты старьевщи­кам. Беспокойство и разговоры достигли до такой сте­пени, что военный министр решил доложить Государю о волнениях в офицерской среде по поводу, якобы, пред­полагаемого возвращения к прежней форме. Государь удивился :

       — Откуда взяли это?

       — Ваше Величество изволили являться в белом кителе, — заявил ген. Редигер.

       — Ну, это недоразумение. У меня большой запас белых кителей, вот я и продолжаю пользоваться ими, — ответил сконфуженный Государь. После этого Государь уже более не показывался в белом кителе.

       Императрица замкнулась в семью, мать в ней засло­нила царицу. Как царица, она показывалась поневоле, в случаях крайней необходимости. Жизнь ее заполнялась главным образом семейными развлечениями и религиоз­ными переживаниями.

       Но это совсем не значит, чтобы она совершенно замкнулась в семейных интересах и не оказывала влия­ния на государственные дела. Последнему весьма способ­ствовал характер Государя, как и властность самой царицы и ее великодержавные взгляды.

{58} Царь добрый, сердечный, но слабовольный, был все­цело подавлен авторитетом, упрямством и железной во­лей своей жены, которую он, вне всякого сомнения, го­рячо любил и которой был неизменно верен.

По складу своей натуры он не был ни мистиком, ни практиком; воспитание и жизнь сделали его фаталистом, а семейная обстановка — рабом своей жены. У него выработалась какая-то слепая покорность случаю, несчастью, в кото­рых он неизменно видел волю Провидения. Он любил повторять слова Спасителя: «Претерпевший же до кон­ца спасется» (Мф. XXIV, 13). Подчиняясь покорно вся­ким несчастьям, в каких не было недостатка в его цар­ствование, он подчинился и влиянию своей жены, избранной для него его отцом, привык к ней и даже в очень значительной степени усвоил ее религиозное на­строение. Если разные «блаженные», юродивые и другие «прозорливцы» для Императрицы были необходимы, то для него они не были лишни. Императрица не могла жить без них, он к ним скоро привыкал. Скоро он при­вык и к Распутину.

       Вступив в должность протопресвитера, я застал распутинский вопрос в таком положении.

       Распутин в это время уже совершенно овладел вни­манием царя и царицы. В царской семье он стал своим человеком. Попытки некоторых придворных парализо­вать влияние невежественного временщика кончались полной неудачей. Рассказывали, что смерть дворцового коменданта генерал-адъютанта В. А. Дедюлина последо­вала от страшного волнения после его решительного разговора с царем о Распутине. Рассорившийся с Распу­тиным епископ Феофан был удален в провинцию и оста­вался в царской немилости. Чтобы парализовать влияние Гришки, как обыкновенно в обществе называли Распу­тина, епископы Феофан и Гермоген провели в царскую семью другого «мастера», «Митю» косноязычного, но Митя скоро провалился, написав на бланке епископа Гермогена какое-то бестактное письмо Государю, {59} обидевшее последнего. Митю больше во дворец не пустили; Гришка праздновал победу. Решили тогда иначе рас­правиться с последним. Гришка был приглашен к епи­скопу Гермогену, не прерывавшему еще с ним сношений.

Там на него набросились знаменитый Иллиодор, Митя и еще кто-то и, повалив, пытались оскопить его. Опера­ция не удалась, так как Гришка вырвался. Гермоген после этого проклял Гришку, а Государю написал обли­чительное письмо. Кажется, главным образом за это письмо еп. Гермогена отправили в Жировицкий мона­стырь, где он и оставался до августа 1915 года, до за­нятия его немцами. (Некоторые причиной увольнения Гермогена считали его протест против проекта великой княгини Елисаветы Федоровны о диакониссах, но это не верно: Гермоген пострадал из-за Гришки.)

       Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны, разгадавшие Распутина, теперь были далеки от Импе­ратрицы. Кажется, ссора произошла именно из-за Рас­путина. Таким образом, старые друзья и покровители Распутина, ставшие его врагами, были устранены. Зато прибавилось у него много друзей и «почитателей».

На приемах у Распутина кого только не бывало? Члены Государственного Совета, министры, генералы, архиереи, даже митрополиты, князья и княгини, графы и гра­фини... Известен был большой сонм архиереев, предан­ных Распутину, покровительствуемых им. Он возглав­лялся митрополитом Московским Макарием; среди них были архиепископы: Питирим (потом митрополит Петро­градский), Алексий Дородницын (Владимирский), Сера­фим Чичагов (Тверской), еп. Палладий (потом Саратов­ский) и др. Самый близкий к Императрице Александре Федоровне человек, фрейлина А. А. Вырубова, была вернопреданной рабой Распутина.

Слово последнего бы­ло везде всемогуще. Определенно утверждали, что под влиянием Распутина Томский архиепископ Макарий, се­минарист по образованию, был назначен Московским {60} Митрополитом; Псковский eп. Алексий Молчанов (опаль­ный) — Экзархом Грузии (Экзаршеская кафедра в Грузии следовала после трех митрополичьих, являясь, таким образом, четвертой по важности архиерейской кафедрой в России.); опальный (После бестолково проведенных им торжеств открытия мо­щей свят. Иоасафа Белгородского.)  же архиепископ Питирим быстро поднялся из Владикавказа на Самарскую кафедру, а затем в экзархи Грузии и Петроградские митрополиты. Подобному же влиянию Распутина припи­сывали и разные высокие назначения по гражданскому ведомству.

       Как же держало себя по отношению к Распутину придворное духовенство?

       Протопресвитер Благовещенский... Думаю, что о нем и говорить в данном случае не стоит. По старческо­му маразму он иногда, наверно, забывал, кто такой Распутин и есть ли он. А если бы и помнил и хотел что-либо сделать, всё равно он не мог ничего сделать, по немощи сил своих.

       Прот. Н. Г. Кедринский... К чести его надо сказать, что тут он держал себя с достоинством. В борьбу с Распутиным он не вступал, благоразумно учитывая свои силы, но зато он совершенно игнорировал Распутина. И это тем более заслуживает внимания, что, в то же время, он постоянно заискивал не только перед фрейлинами и флигель-адъютантами, но даже и пред царскими лакеями, няней (М. И. Вишняковой), дворцовой прислу­гой и проч.

       Прот. А. П. Васильев, раньше бывший законоучите­лем царских детей, а в 1914 году занявший и должность царского духовника, относился к Распутину иначе.

Рас­путин бывал в его доме, принимался с почетом. Дети отца Васильева будто бы относились к Распутину, как к духовному лицу, при встречах целовали его руку.

От­ношения между самим о. Васильевым и Распутиным были весьма дружеские.

{61} Я видел Распутина всего два раза, и то издали: один раз на перроне Царскосельского вокзала, другой раз в 1913 году на Романовских торжествах в Костроме. Там, во время торжественного богослужения — литур­гии, когда царь, царица, все особы императорской фами­лии и высшие чины стояли за правым клиросом и дальше в храме, на левом клиросе стоял Распутин. Очевидно, так было поведено: иначе его попросили бы уйти оттуда.

       По освящении в 1912 г. Феодоровского собора он сделался Царским собором. Царская семья стала посто­янно посещать этот собор. Начал часто посещать его и Распутин, причем становился в алтаре. В 1913 г. (2 ию­ня) мне повелено быть почетным настоятелем этого со­бора, после чего меня часто приглашали служить в нем {62} в высочайшем присутствии. (Как объяснял мне ктитор и строитель Феодоровского собо­ра, полковник Д. Н. Ломан, и постройка этого собора, и назна­чение меня его почетным настоятелем были вызваны отношением царя и царицы к своему духовнику, прот. Кедринскому. Царицу, вообще, не удовлетворяла придворная церковная служба: чинная, размеренная и стройная, но уж очень, правда, сухая, казенная. А тут еще несимпатичный совершитель ее. Правда, и самая кро­хотная церковка в Александровском Царскосельском дворце, где совершалось богослужение для царской семьи (прекрасным собо­ром в Екатерининском дворце, почему-то, не пользовались) очень мало располагала к подъему религиозного чувства. В 1909 г. царь и царица начали посещать церковь Сводного полка, устро­енную в самой казарме, в одной из комнат, и уютно полк. Лома­ном обставленную, где священник этого полка прот. Н. Андреев служил не по-казенному. А затем был построен и в 1912 г. освящен Феодоровский собор. Фактически ставший главным придворным собором, он, однако, был передан в военное, а не в придворное ведомство: подчинен военному протопресвитеру, а притч его со­ставлен из духовенства Конвоя его величества и Сводного полка. Придворное духовенство прямого отношения к нему не имело и могло являться лишь в качестве гостей. Духовенство собора Зим­него Дворца, во главе с придворным протопресвитером, имевшее главной задачей обслуживать духовные нужды царской семьи и ее двора, после этого оказалось в нелепейшем положении: у них остался пустой Зимний Дворец, паства же отошла к Феодоровскому собору, где хозяйничали другие. Пресвитер Зимнего Дворца, протоиерей Колачев, понял это и забил, было, тревогу. Но сделать ничего нельзя было. Чем кончилось бы такое положение вещей, если бы не грянула революция, — трудно сказать.)

Но при моих богослужениях Распутин ни разу не присутствовал в соборе. Была ли это случайность или нежелание Распутина встречаться со мною, — не решаюсь сказать. Во всяком случае, — мне передавали, — в другое время он аккуратно присутство­вал при богослужениях в этом соборе.

       Отдавшись своему прямому делу, соприкасаясь с придворной жизнью лишь при особых торжествах, на которых по своему положению я должен был присут­ствовать, я не имел ни повода, ни основания решительно вмешаться в распутинское дело, ибо ни армии, ни меня лично он не касался. Но всё же было несколько случаев, когда мне, volens-nolens, пришлось принять участие в этом роковом деле.

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!