ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 21 страница
Гурун же в отличие от чу-Чандры не потерял правильного состояния, а наоборот, стал усиливать его, все больше и больше, все глубже и глубже погружаясь в самонаблюдение, в самообличение:
«Господи, как же я невежественен. Спасибо, что ты открываешь в этот миг мне глаза и показываешь мне, кто я есть на самом деле. Ведь я так же, как Нарада постоянно держусь за свое чувство значимости, за свое мнимое величие, и что самое страшное, мне легко пожертвовать чем-то материальным, я готов даже голодать целыми сутками, подвергая страданиям свою сущность, но ни за что не пожертвую тем, что даже не существует на самом деле — своими иллюзиями, дурацкими принципами, болезненным воображением. Какое же я жалкое невежественное существо», — стал плакать Гурун, ощущая в своем сердце глубокое раскаяние за свою ничтожную жизнь.
— Вот, посмотри, урод, уже все раскаялись, кроме тебя, — в точку попала Элен, — долго ты тут нам будешь нервы всем трепать. Мы бы лучше сейчас помедитировали, помолились, а мы с таким дерьмом возимся, как ты.
Со стороны подобные жесткие и далеко недвусмысленные наезды жриц на учеников среднего и младшего звена обычной завнушенной мыши могли бы показаться чересчур какими-то жестокими, бесчеловечными. Но на самом деле это была истинная помощь человеку, чтобы он не держался за свою раздутую ложную личность. И когда к тебе обращались не иначе как «скотина», «говно», «урод», «дебил» и т. п., то уже не получалось думать, что я какой-то распиздато особенный или охуительно Великий, то есть ложная личность разрушалась, а значит, должна была пробудиться сущность, если, конечно человек не давал волю негативным эмоциями и не выставлял буфера логических объяснений.
|
|
|
Провозившись так с уродом целую ночь, все поняли, что дальнейшее обучение не имеет смысла. Остается одно — отправлять в мир, так как таким ничтожествам не было места в Рулон-холле.
— Все, загружаемся, поехали, — скомандовала Элен.
Радостные рулониты стали запрыгивать в здоровый Хаммер. Мудя, как дежурный, пока все загружались в салон джипа, закидывал в багажник здоровые мешки с вкусным для бомжей мусором: шкурки от бананов, яблочные огрызки, засохшие куски хлеба, протухшая черная, красная икра, шкурки от киви и тому подобное.
— Эй, Мудя, ты там место для урода оставь, — напомнила ему Вонь Подретузная, имея в виду Нараду.
— А, ниче, протиснется между мешков.
— Ну, че встал, мы тебя ждать не будем, давай, быстро залазь, — заорала Ксива на Нараду, который с тупым недовольным ебальником стоял сзади Хаммера. Наконец, здоровый джип понесся по широкой идеально ровной трассе. В салоне балдела толпа рулонитов под разбитные песни истины из альбома «ВИА Секта», а в багажнике с мусором ехал урод из уродов Нарада, он же Чахлоеб ебучий, в тот момент похожий на диверсанта, посланного из Эгрегора маминистов в Эгрегор секористов.
|
|
|
Подъехав к помойке, Мудя стал выкидывать мусорные мешки, а вместе с ними и Нараду.
— Давай, вылазь, уже приехали, — рявкнул он на ничтожество.
— А куда я пойду? — забубнило говно.
— Пиздуй к своей любимой погани в вонючую деревню, — заорали рулониты.
— Ой, я же никогда сам никуда не ездил, — заныл придурок.
— А вот теперь жизнь тебя всему научит. Не хотел по-человечески постигать истину, нужда заставит, быстро все поймешь, — сказала Элен.
— Ой, а что я есть буду? — выпучив глаза, спросил Нарада, потихоньку врубаясь, что теперь-то с ним вовсе не шутят, что все это происходит реально, а не в воображении.
— Пороешься в помойке, там много вкусного, — крикнула чу-Чандра.
— А у меня ведь даже и одеть нечего? — не отставал гандон, уцепившись за бортик багажника.
— Помойка теперь тебя и обует, и оденет, и накормит. Все! Гуд бай, Вася! — оборвала его жестко Элен, захлопнув багажник, и Хаммер помчался дальше по дороге просветления, а урод — маминист навсегда остался на помойке жизни.
|
|
|
Вот так каждый человек сам выбирает свою судьбу. И Нарада сделал свой окончательный выбор, став жертвой программы зомби.
ЧАСТЬ 5. СЕЛЕНИНА (NEW)
Панки, хой! — 1
Могла ничего не спрашивать, чтобы не показаться полной дурой. Но впрочем, это итак уже все знали по ее тупому фейсу.
Вот как, оказывается, сильно действует на человека самовнушение. Замараева считает, что она не может жить без бомжа, а ведь по сути, все мужики, которые у нее жили, были бомжами; какой-то придурок думает, что он не может без сотового телефона, без «Мерседеса»; кто-то думает, что ему нужны внуки или правнуки. Кто-то мнит себя строителем коммунизма и т. д.
Но на самом деле человеку все это не нужно. Все эти ценности на самом деле выдуманные, высосанные из двадцать первого пальца. Человек может прекрасно жить и без всего этого! Без бомжа, без сотового, без «Мерса», правнука и строительства коммунизма. Человек счастлив и без всего этого. Ему все эти приложения на хуй не нужны. В детстве все были счастливы и без этого! Без всяких ограничений и условностей. Просто потому, что светит солнце, поют птички, и тебе хорошо! Просто так, без всяких приложений. Тебе ничто не мешает быть счастливым!
|
|
|
Но лишь тогда, когда появились эти приложения, все эти условности, то человек стал по-настоящему несчастным. Потому, что обусловленность — это несчастье, горе, а ее отсутствие, свобода — это большое счастье. Тот, кто это по-настоящему поймет — станет поистине счастливым!
— Ну ладно, Наташ, я тогда возьму свою травку, — прочадосила наконец Рыба, — раз Кисье пока нет.
— Бери, — безразлично ответила Замараева. — Ему же хуже будет! Меньше достанется.
— Хуже? Неужели ты такая мстительная?
— Нет, еще пока не очень. Могла бы и сильней. Почему это он со мной так поступает? Он еще пожалеет об этом!
— Наташ, а мне мама говорила, что быть злопамятной — это нехорошо, — проблеяла Рыба.
— А мне, знаешь, как-то все равно кто кому что говорил! — процедила Наташка сквозь зубы. Я считаю, что все плохое, что было в твоей жизни, нужно помнить.
— Но зачем?
— Затем, чтобы потом пересмотреть все свои поступки, их результаты и суметь в такой же ситуации проявиться по-новому, не совершая одних и тех же ошибок.
— А разве такое возможно? — проныла Рыба.
Неожиданно в разговор вмешалась Людка:
— Конечно, возможно! Мне об этом постоянно Саша Раевский рассказывал, об этом все ученые
постоянно пишут.
— А кто такой этот Раевский? — неожиданно оживилась Замараева.
— Это московский йог, очень продвинутый человек. Он обо всем этом постоянно рассуждает.
— Прикольно! А мне вот недавно мои мужики Ошо притащили почитать. Ну, вообще-то он очень
много умных вещей говорит. Я прикололась!
Рыба все продолжала не въезжать ни во что.
— А я все равно считаю, что злобной, злопамятной быть — это плохо! — тупо твердила она.
— А это никого не интересует! — отрезала Замараева, выпуская дым колечками изо рта. — Тебе это кто сказал? Мама?
— Ну да. Мама у меня хорошая!
— Ха-ха-ха! А сама-то ты как считаешь?
— Я? — Рыба задумалась, не зная, что сказать в ответ. В ее уме не находилось ответа.
— Это человек без мнения! Ха-ха-ха! За все решила мама. Тебе сколько лет, девочка?!
— Семнадцать лет и девять месяцев.
— Ха-ха-ха! Здоровая кобыла, а за нее все решает ее мама: как ей думать, как ей поступать, что в жизни делать! Фу, ничтожество! Ха-ха-ха!
Рыба сконфузилась и обиженно молчала. Ей было до смерти обидно, что с нею так беспардонно обращаются.
Наталья с минуту помолчала, как бы оценивая произведенный ее словами эффект, а затем продолжила в том же духе:
— Она слушает мать. И хотя матери рядом нет, она сидит в голове у этого уебыша и продолжает своим гнусавым голоском диктовать ей, как поступать в той или иной ситуации, когда радоваться, когда обижаться, дуться, а когда надо и вешаться…
Наталья улыбнулась хитрой, загадочной улыбкой, окинула взглядом всех окружающих. Все пытались всею силой своих тупых голов понять смысл ею сказанного.
— И так будет длиться всю жизнь, — продолжала она, — уже мать умрет, сгниет в могиле, ее уродливое наследие будет продолжать жить в банке ее любимой доченьки и калечить ее судьбу.
— Но ведь мне мама говорила, что добра желает! — запальчиво выступила Рыба, защищая свою погань.
— Ее добром дорога в ад вымощена!
— Но почему? Почему? Почему?
— А потому, что ты — запрограммированная биомашина, которая предназначена только для того, чтобы работать, работать и работать всю жизнь. Выращивать потомство, чтобы оно тоже всю жизнь работало. И ты точно так же, как и твоя мать, будешь воспитывать своего ребенка и стараться всеми силами, чтобы он не мог подумать сам. И как самое великое достояние ты будешь бережно вдалбливать в его голову те же стереотипы, шаблоны и установки, то убогое мышленьице, которое тебе досталось от твоей погани. И ты вырастишь такого же морального урода, как и ты сама. И будешь гордиться своим говном. С такими же убогими и узколобыми реакциями, как и у тебя самой. С такой же убогой судьбой, как у твоей матери и тебя! Вот оно — величайшее зло!
— Но ведь я буду воспитывать своего ребенка по-другому! — яростно выпалила Рыба. Наталья смерила ее презрительным взглядом.
— Ты?! — рассмеялась ей в лицо она. — Да ты даже не можешь измениться сама! Ты остаешься все той же тупой бессмысленной машиной, которой тебя сделала твоя мать. Абсолютно тупой, абсолютно бездарной, убогой как и она сама.
Наталья замолчала, испытующе глядя на Рыбу. Та молчала, закусив губу от обиды и понуро опустив голову.
— Вот, например, сейчас ты реагируешь обидой на простые слова. Всего лишь слова. «Слова, слова, — пустые звуки», как сказал поэт. Ты реагируешь на звуки, на колебания воздуха. Ничего реально не происходит, а ты реагируешь так, словно случилось что-то непоправимое. Видишь, как ты механична!? Ты просто зомби! Биомашина! Идиотка хуева!
Рыба совсем зачморилась от этих слов. Ничего понимать из всего сказанного она не собиралась. В ее голове только крутилось: «Меня оскорбили, меня унизили, со мной несправедливо поступили. Как это обидно! Как это унизительно!» Только что ей сказал, что слова — это звуки, и тут же она обиделась на какие-то колебания воздуха.
Ком подкатил к горлу и ломающимся от обиды голосом Рыба сморозила очередную хуйню:
— А Вы не могли бы не курить, а то у меня от дыма голова сильно болит?
— А мне как-то знаешь, до этого, как до лампочки! — бесшабашно ответила Наталья, выпуская дым прямо в лицо Рыбе.
— Но мне это неприятно. Я ведь не курю, а медиками уже доказано, что пассивное курение гораздо опаснее, чем активное, — не унималась Рыба.
— Ну и что! У нас еще есть и комната. Можно туда пойти. Там никого нет!
— А может мне вообще уйти отсюда? — с вызовом бросила идиотка.
— Да, вообще-то было бы не плохо тебе проветрить мозги! — рассмеялась Наташка.
— Ну, тогда я пошла?!
— А тебя тут никто и не держит! Скатертью дорожка! — поставила точку Наталья. Рыба демонстративно встала, схватила свой брезентовый рюкзак и рванула к выходу.
— Люд, а ты со мной или нет? — срывающимся от обиды голосом прогнусавила Рыба.
— Да мне вообще-то и здесь хорошо! — ответила та ленивым голосом. — Зачем мне куда-то идти?
— Ну, и оставайся, предательница! — психанула Рыба, наспех натягивая свои борцовки на разные ноги. — Ты мне не друг, а портянка!
И под общий смех и улюлюканье Рыба выскочила на площадку и понеслась, куда глаза глядят, громко хлопнув дверью на прощанье. Куски оставшейся штукатурки посыпались на пол. Пулей, как ошпаренная, идиотка понеслась по улице.
Только что ей говорилось, что она реагирует как запрограммированная машина, как зомби, идиотка, и тут же, через минуту, она поступает в точности так, как о ней сказали! Ей описали буквально все ее процессы, все стереотипы поведения, тут же она поступает именно таким образом. Ей сказали, что она- биоробот, и она реагирует тут же в точности так же, как биоробот. Она даже не поняла, что можно, оказывается, измениться и не быть такой тупицей, какой ее сделала ее мамаша. И вот теперь из-за своих дурацких реакций она оказалась вечером одна на улице. Никому не нужная и не интересная.
Будь она чуть-чуть поумнее, она бы не реагировала так глупо, и ей не пришлось бы на ночь глядя бежать на улицу. Проявись она чуть-чуть похитрее, поумнее, она бы сейчас сидела бы себе в квартире и не думала бы, куда ей теперь податься и все бы было прекрасно. Но из-за обидчивости, ранимости, детской психованности, инфантильности она стала поступать подобно пятилетнему ребенку. Поступать так, как ей абсолютно невыгодно, неудобно, даже вредно и опасно. И из-за своей дурости человек обрекает себя на несчастье. И Рыба не была исключением из правила. И теперь вместо уютной квартиры она тащилась по грязной улице, заполоненной равнодушными мышами, которыми всем было на нее насрать. Вместо психа Рыба должна была проявлять с Натальей хитрость и угодливость, мягкость и предусмотрительность. И тогда бы такого вовсе не случилось. Беда Рыбы была в том, что она не умела проявиться так, как бы ей было выгодно. А для этого у нее не должно было быть никаких принципов, никакой гордости, а только одна пластичность, хитрость, подстройка, ощущение, где находится выгода. Вот тогда бы ей в жизни всегда везло. Ее жизнь могла бы превратиться в сплошной праздник. Жить стало бы легко и просто. А пока что из-за своей дурости Рыба только страдала.
«Почему они со мной так поступили?! — думала про себя она. — Почему Наталья, да и вообще никто не сделал даже попытку меня остановить? Почему они так гадко надсмехались мне вслед?!»
Рыба шла по центру города, а навстречу ей шли равнодушные мыши. У них были свои проблемы, и всем было на нее наплевать. Рядом не было доброй мамочки, которая бы утирала ей сопли и утешала ее. Вот в каком плачевном состоянии была идиотка. Вдруг на горизонте замаячила знакомая физиономия. Рыба механически сделала усилие, чтобы взять себя в руки, но ее зареванная харя выдавала ее за километр. Но кто же этот, до боли знакомый мэн? Рыба не могла сходу вспомнить его. Он сам сделал первый шаг навстречу.
— Привет, Рыбеха! Как дела? — радостно произнес он, хлопая ее по плечу. И тут она вспомнила, что это оказывается Саша Бергельсон по прозвищу «Берг» из КСП.
Какая встреча! Но Рыба продолжала дурачиться.
— Да ничего, нормально, — жалобно, сквозь слезы, прошептала она.
Берг увидел явное несоответствие ее слов и поведения и еще пристальнее стал разглядывать ее зареванную пачку.
— Что случилось? — участливо произнес он
— Все хуево!… - срывающимся от обиды голосом прошипела Рыба, рванулась в сторону и бросилась опрометью наутек, куда глаза глядят.
— Эй, ты куда? — удивился Берг, провожая взглядом психопатку.
Но Рыба не хотела ничего слышать. Как ошпаренная она неслась наутек сама не зная куда и зачем. Берг удивленно пожал плечами, затем покрутил пальцем у виска и пошел дальше по своим делам. Ему тоже, как и всем остальным прохожим на улице было на нее по большому счету наплевать.
И в этой ситуации, даже когда человек проявил к ней участие и внимание, Рыба не смогла воспользоваться этой уникальной возможностью. На ее месте нужно было взять себя в руки, перестать ныть и начать активно взаимодействовать с ним. Или жаловаться на жизнь и что-то для себя выпрашивать, или подлизываться и хвалить Берга, или кокетничать и напрашиваться в гости. А вместо этого она по-детски психанула и ломанулась, сама не зная зачем и почему. Так ее приучила действовать мамочка. В детстве Рыба чуть- что психовала, убегала в другую комнату или закрывалась в кладовке. А ее разлюбимая мамочка металась по всему дому в поиске психованного чада и старалась всячески ей угодить. Приносила ей туда еду, питье, да еще и уговаривала и шла на поводу у ее прихотей. И таким образом, выработала в ней механизм пассивного требования, молчаливого протеста. И вот выросла такая здоровая кобыла с такими дебильными реакциями.
Но мир — это уже не добренькая мамочка! И протестовать в нем бесполезно. Жизнь — это не квартира, где можно убежать в другую комнату и ждать, когда придут тебя уговаривать. Законы жизни очень суровы. Здесь нет того, кто принесет тебе еду и питье, пока ты психуешь. Мир, наоборот, стремится нас уничтожить, жизнь хочет только нас эксплуатировать, выкачивать из нас все соки. А человек, такой как Рыба, беззащитен вдвойне. Вместо ожидаемых уговоров и утешений жизнь дает ей как следует под сраку. Психованные, ранимые, инфантильные люди никому не нужны и не интересны!
Чтобы человеку стало хорошо, он должен увидеть, каким же дураком его сделала его любимая мамочка, какую же она подложила ему жирнющую свинью, воспитав таким долбоебом. И увидев все это- какое же он психованное ранимое уебище — начать работать над собой. Начать менять свои психические реакции на мир, на меняющиеся обстоятельства жизни. Тогда бы и ее жизнь изменилась, стала бы очень благополучной, счастливой и беззаботной. Исчезли бы все проблемы, высосанные из двадцать первого пальца. И ей бы стало очень-очень хорошо!
* * *
Солнце клонилось к горизонту, садясь за высокие здания домов. Повеяло прохладой. Небо стало заволакиваться тучами. Подул холодный пронизывающий ветер. Первые капли дождя стали редкими очередями «обстреливать» прохожих. К вечеру в центре города их скопилось на центральных улицах города особенно много. В ожидании дождя весь этот огромный муравейник задвигался, ожил, зашумел, зашевелился. Рыба до последнего металась весь день в толпе мышей и под конец начала кое-как отходить от своей обиды и самосожалений. Весь день понадобился ей на то, чтобы прийти в себя.
Застигнутая врасплох дождем, она вдруг стала отчаянно соображать, что же ей теперь делать. А капли дождя становились все сильней и сильней, и уже самые крупные стали больно хлестать Рыбу по лицу. Она отчаянно заметалась в поисках убежища и, в конце концов, юркнула под козырек одного из подъездов.
* МЭН — «мужчина» (англ).
Ливень расходился все сильней и сильней. И тут-то Рыба вдруг задумалась: а где же она будет ночевать? (Единственная умная мысль, которая пришла ей в голову за этот день!). И вдруг ей стало страшно: «Ой, куда же я пойду? На дворе ведь почти ночь! — мысленно заныла она. — Неужели мне придется заночевать прямо здесь, в этом подъезде? А уже становится холодно!»
Рыба сидела и обреченно думала над своей судьбой. Вдруг ей в башку долбанула мысль: «А что если вернуться к Наташке, попросить у нее прощения? Податься-то некуда». И тут же Рыба отвергла ее.
«Как это так? Я поступлюсь своей гордостью?! Ведь со мной там так несправедливо поступили! Так со мной обошлись! Нет, это ниже моего достоинства! Уж лучше я заночую в подъезде, чем попрошу у нее прощения!»
Мама ведь научила ее быть гордой — вот теперь она и страдала из-за своих принципов. Хорошую услугу ей оказала ее мамочка! Ха-ха! Рыба стояла и, молча, глядя на здоровые пузыри на луже, ощущала полную безвыходность своего положения. Идти ей было абсолютно некуда.
Ум Рыбы отчаянно метался в поисках выхода, но не находил его. От этой безысходности становилось тухло и невыносимо.
«Что теперь делать?! Что теперь делать?» — отчаянно думала она, пытаясь найти выход из этого дурацкого положения.
Она стала отчаянно перебирать в памяти всех знакомых, которые были у нее в N-ске.
К родственникам идти она не хотела однозначно, т. к. одна только мысль о них у нее вызывала тошнотворный рефлекс.
К Энджи идти? А дома ли сейчас она? К Наташке? Ни за что на свете! Это ниже ее достоинства! Адреса других знакомых она плохо помнила. «Что же делать? Что же делать?» — крутилась в ее голове одна и та же мысль. Паника и отчаяние заставляли ее тупую репу шевелиться. Мозгени активней заработали в ее голове. Безвыходность положения создала в ней полную панику и хаос.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 153; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!