ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 17 страница
— Да, че-то мне не хочется за ним повторять эту команду, — сказала Синильга.
— Ну что, Нарада, теперь вспомнил, как правильно выполняется команда «вольно»? — вытирая выступившие от чрезмерного смеха слезы, спросил его Гну.
— Б-р-р-р-р, — потряс головой Нарада и поднялся, вспоминая команду. Но не успел он подняться на ноги, как тут же Гну не сильно пнул его по изгибу левого колена, ноги подкосились и Нарада снова под громкий гогот рулонитов ебнулся на пол, но теперь он упал не как прямая доска, а как куль с говном.
— Вспомнил, вспомнил, — заорал вдруг урод, ударившись головой об пол, — я должен падать как куль с говном.
— Ха, ха, ха, ха, — заржали ученички и, подражая придурку, тоже стали падать как кули с говном, выполняя команду «вольно». Мудила как рухнул, так и остался валяться на матах, не упуская лишней возможности посвинить и расслабиться.
— Хорошо, эту команду вы тоже более или менее освоили. А теперь, Нарада, давай, покажи, как ты отдаешь честь, — сказал Гну.
— Честь имею! — браво заорал Нарада, приставив указательный палец правой руки к виску. Затем он высунул расслабленный язык так, словно хотел положить его на плечо и как сумасшедший затряс мордой.
И все рулониты принялись повторять веселую команду, входя в раж.
— В Атаку-у-у-у-у-у! — неожиданно во всю глотку заорал Гну.
Услышав до боли знакомую команду (так как ее он тоже выполнял круглыми сутками), Нарада схватил в обе руки рядом стоявший шест, неимоверно искривил свой ебальник и на полусогнутых поплелся вперед напролом, расталкивая попадавшихся по пути рулонитов. Ученики, не ожидав такого неожиданно резкого проявления Нарады, насколько успевали среагировать, отбегали в сторону, освобождая дорогу ошалевшему «командиру». Дурак настолько целостно вошел в роль атакующего, что покраснел от усердия и так разбежался, что не увидел неожиданно приблизившуюся стену и со всей дури врезался сначала шестом в нее, а затем напоролся животом на шест, — было впечатление, что если бы вместо стены оказалось окно, то он бы так и ебнулся с высоты охуенного небоскреба. Продолжая игру, рулониты, как примерные дурбатовцы тоже радостно кинулись исполнять эту команду. Схватив вместо копий, что под руку попало: гантели, массажеры, эспандеры, скакалки и т. п., искривив, кто во что был горазд, свои хари, понеслись в противоположную сторону от Нарады.
|
|
|
— Стоп! — внезапно заорал Гну.
И отряд дурбатовцев остановился. Мудя, раскрыв пасть, замер на одной ноге с гантелей в правой руке, которая притягивала его к полу, но чтобы не ебнуться раньше времени, он напрягся изо всех сил, покраснев от напряжения и, не выдержав, громко пернул. Остальные рулониты, замершие в подобных причудливых позах, не удержались и громко заржали, не дождавшись команды «отбой».
|
|
|
— Эх, вы, свиньи, даже команду «стоп» не можете выполнить целостно, не способны сконцентрироваться, уроды, — отчитал распиздяев Гну, — посмотрите, хоть один бы из вас целостно ушел в самонаблюдение и не среагировал бы на пердеж Муди. Посмотрите, вы не владеете своим вниманием, так вас может отвлечь что угодно от духовного пути, вы же стадо, когда же вы будете становиться людьми!!! — разбесился Гну, увидев такое свинство.
Рулониты тут же заткнулись и на мгновение задумались о своем ничтожестве.
— Дезориентация противника! — вдруг опять закричал Гну, выводя рулонитов из состояния ступора. Растерявшись от незнакомой команды, дурбатовцы с вытянутыми пачками стали переглядываться, не зная, как выполняется эта команда.
— Ха-ха-ха, — зауссыкался Гнилой Харчок, тыкая пальцем в Нараду, который, судя по всему, выполнял названную команду. Рулониты оглянулись и тоже присоединились к веселью.
Услышав команду, Нарада с бешеной скоростью, так, как будто находился под напряжением 220 Вт, задрыгал руками, ногами, головой, и, расслабив все мышцы лица, с дебильным ебальником стал издавать нечленораздельные звуки:
|
|
|
— Бе-е-е-е-, бе-бе-бе-е-е-е!
Дурбатовцам эта команда понравилась не меньше, и они радостно стали повторять за командиром. Кто-то постоянно падал на пол, кто-то врезался в стены, кто-то изощрялся в произносимых звуках.
— А теперь быстро все на разминку, — неожиданно закричала Элен, ворвавшись в тренажерный зал. Рулониты быстро переключились на разминку, начав приседания.
На разминке необходимо было не только прилагать физические усилия, но так же эмоциональные — нужно было в яростном состоянии гонять друг друга. Таким образом, каждый, кто делал замечание, будил того, кому он делал замечание, не давая уснуть в глупых образах. Причем, в этой практике важно было не то, насколько справедливо тебе делается замечание, а то, как ты реагируешь, принимаешь и пытаешься исправиться или начинаешь беситься и обижаться.
— Че за хуйня, Нарада, а ну ниже приседай, — стала первая гонять чу-Чандра, увидев, что Нарада еле-еле сгибает свои ходули, думая, что его никто не видит.
— Есть, будет сделано! — как автомат отчеканил придурок, продолжая точно так же приседать.
— Так исправляйся, хуесос, — заорала снова на него чу-Чандра.
|
|
|
— Ну, я приседаю, как могу, — заныл придурок.
— Че, охуел, ты еще оправдываешься, урод, быстро ниже садиться, — не выдержала на этот раз чу-Чандра и, подойдя к Чахлому поближе, со всей силы хуйнула его по хребтине. От такого удара урод непроизвольно присел. Но, присев, теперь он не мог подняться, оставаясь сидеть на корточках, так как чу-Чандра положила на его спину блин от гантели килограммов на пятнадцать.
«Вот обезьяна, — бесился Нарада, — если бы не было сейчас никого, прибил бы тебя этим блином прямо здесь, сука», — и дебил стал ярко воображать, как он мстит всем своим обидчикам: кого-то душит, кого-то пиздит дубиной, кого-то обсирает, испытывая наслаждение от самоутверждения. И такими своими бесконечно глупыми и мерзкими проявлениями Нарада все больше и больше настраивал людей против себя.
— Давай, давай, поднимайся, придурок дохлый, может, выйдет из тебя дурная энергия, и ты, наконец, перестанешь волны гнать.
— Ой, снимите скорее с меня эту штуковину, она меня придавит, — заскулил выродок, трясясь от перенапряжения каленками.
— Давай, давай, — раньше думать надо было, когда от разминок отлынивал, — сказал Гурун, качая в обеих руках по 25 килограмм и обливаясь уже десятым потом.
Нарада, сделав еще несколько безрезультатных попыток подняться, не выдержал и, отпустив из своих рук пятнадцатикилограммовый блин, быстро отскочил в сторону.
— Вот блядь, скотина, охуел совсем, чуть ноги все не отдавил, — завопили рулониты, вовремя отбежав, увидев падающий железный блин.
— Быстро отжиматься, — заорала на Нараду взбешенная Вонь.
Встав на свои дрожащие кулаки, урод стал делать подобие отжиманий, болтая головой.
— А ну, ниже, совсем разленился, — не успокаивалась чу-Чандра, качая пресс на тренажере.
— Есть, будет сделано, — с красной мордой выдавил Нарада, а про себя подумал: «у, с-сука, выловлю сегодня и выебу во все дыры, корова жирная».
— Слушай, Нарада, и не надоело тебе целыми днями беситься, обижаться вместо того, чтобы просто радоваться и вселиться со всеми? — искренне удивился Сантоша. — Не легче ли изменить состояние, тогда бы все от тебя отстали, чем вот так продолжать культивировать хуевые мысли и навлекать на себя недовольство всех окружающих.
Но Нарада и слышать даже не хотел, что ему говорят.
— Ему просто не хватает вот этого, — радостно сказал Гурун, снова водрузив на спину долбоеба железный блин от гантели. Тонкие руки Нарады затряслись от напряжения, и, кое-как удерживаясь, он все-таки устоял, но теперь не то, чтобы полностью отжаться, но даже на миллиметр не мог согнуть руки в локтях.
— А-а-а, я больше не могу, снимите с меня гантели, — разнылся говноед, не в силах уже удерживать такой груз, но и выбора у него особого не было, так как стоило ему ослабить руки, как тут же бы он ебнулся харей об пол, прижатый сверху железным блином, так бы и остался валяться.
— Давай, злись на себя, маменькин сынок, — с презрением сказала Хитрощелая, — ты мужик или не мужик.
— Я-я-я-я больше не могу, — разревелся как последнее чмо Нарада, пуская слезу.
— Фу, блядь, чмошник, Нарада, урод жизни, — стали лажать его рулониты, — на других-то круглыми сутками бесишься, а вот на себя разбеситься, слабо, да?
— Быстро на тренажеры, — сказал Гурун, сняв с Нарады блин и пнув его как следует под костлявый зад.
— Уа-а-а-а, — ревел Нарада, вытирая сопли, — вы меня все ненавидите.
— А за что тебя любить-то такое уебище? — ухмыльнулась чу-Чандра, свысока посмотрев на ничтожество.
— Ты спасибо еще должен сказать за то, что мы тебе помогаем просветлевать, — сказал Гурун, — мы к тебе сострадание Будды проявляем, а ты еще и жалуешься, урод, тебе такое благо даруется, давай нормально отжимайся, самоотверженней. Давай злись, а не нюни распускай.
— Ы-ы-ы-ы, я больше не могу, — еще больше заныл дебил. Нельзя же так над человеком издеваться.
— Это мать над тобой всю жизнь издевалась, делала из тебя такого чмошника, такое ничтожество. Слабое, беспомощное, ни на что не способное. Посмотри, на кого ты похож, — разорялась Вонь Подретузная.
— Фу, блядь, как от него опять несет какой-то парашей, — сморщилась, затыкая ноздри чу-Чандра, — как из помойного ведра, — ты когда последний раз мылся?
— Не-не-недавно, — заикаясь, пробурчал Нарада.
— Не пизди, фуфлогон, — взбесилась чу-Чандра, ебнув дурака по губам.
— Ну, я не помню, — обиженно сказал Нарада и чуть не расплакался.
— Сейчас быстро вспомнишь, — не успокаивалась чу-Чандра, замахиваясь уже на Чахлого железным шестом.
— Ой-е-е-ей, пожалуйста, не надо, — не на шутку обосрался Нарада, — я сейчас вспомню.
— …..Ну, кажется, месяц назад.
— Вот, блядь, урод, ни хуя себе, скунс вонючий, тебе место в хлеву, среди свиней.
— Он поди и зубы месяц не чистил, а то такая вонь из его рта, я даже на самой большой помойке такого не унюхивал, — сказал Гурун.
— А я вообще зубы не чищу, — признался Нарада так, как будто это было в порядке вещей.
— Вот это пиздец! Короче, хватит тут сифилис разводить, — резко сказала Элен, услышав весь разговор за дверью, — быстро пошел отмываться с мылом, чистить зубы, подстригаться. А эти лохмотья сними и одень вот это, хоть внешне будешь на человека похож, — сказала жрица, кинув ему стопку новой одежды: рубашку, штаны и кроссовки.
Спецодежда
Нарада с горем пополам вымылся, но новую одежду одевать не стал, а, даже не вытеревшись полотенцем, опять натянул на себя всякое говно. В это время за дверью оказалась Ксива, которая решила понаблюдать, что Нарада делает в одиночестве. Дурак, посмотрев на новую одежду, взял рубашку и стал срывать с нее, по его мнению, ненужные вещи: сначала он сорвал все фирменные этикетки, затем зубами оторвал пуговицы. То же самое он проделал и с брюками. Затем, положив все вместе, стал топтать рубашку со штанами своими грязными ботинками.
«Так, вроде теперь более или менее нормально», — подумал урод, посмотрев на новые вещи, вмиг превратившиеся в грязные. Но на этом Нарада не успокоился. Взяв штаны, придурок порезал их в нескольких местах ножницами, а потом небрежными стежками стал зашивать.
«Ну, теперь потянет, — любовался урод на изуродованные штаны, — так, теперь осталось только кроссовки привести в порядок, — взяв новый кроссовок, Нарада достал из кармана штанов грязный камень и стал им со всей силы натирать его.
Тут Ксива уже не выдержала и, резким движением распахнув дверь, закричала:
— Блядь, козел, че ты делаешь, совсем с ума сошел? — От неожиданного нападения Нарада аж подпрыгнул на месте, не в силах что-либо сказать в ответ.
— Ну, че вылупился? Я с тобой разговариваю, урод, — продолжала беситься Ксива.
— Я-я-я всегда так делал, когда мама мне новые вещи покупала, — замямлило Чахлое уебище.
— И нахуя это ты так делаешь? — немного спокойней спросила Ксива, увидев зашуганную харю Нарады.
— Прр-р-р-р-осто, я-я-я-я не люблю новую одежду, так как когда я в школу приходил в чем-то новом, то хулиганы набрасывались на меня еще больше, начинали пиздить, издеваться, поэтому, когда мама покупала мне новые шмотки, я делал все, чтобы никто не понял, что они новые, чтобы не привлекать нездоровое внимание хулиганов.
— А сейчас тебя что, тоже пиздят? — спросила Ксива, — а не кажется ли тебе, что сейчас тебя пиздят как раз за то, что ты ходишь грязный как свинья и будут пиздить еще больше, если ты не исправишься, урод?
— Понятно-о-о-о, — понуро протянул Нарада.
— Ну, и ничтожество. Хулиганов давно уже нет, а ты как тупой автомат действуешь, живешь в своих воображаемых страхах. Посмотри, на кого ты похож, говноед? — бесилась жрица. — Ну, раз ты не хочешь носить новую нормальную одежду, тогда будешь ходить в спецодежде, — обрушилась новость на Нараду.
— А как это? — спросил он удивленно.
— Так как ты у нас теперь возглавляешь отряд дурбатовцев, тебе полагается носить особую форму, — начал подробные объяснения только что вошедший Гну. — Верхняя часть твоего костюма должна быть сделана из очень плотного картона. А так же ты должен будешь сшить себе нижнее белье из газеты. Оно должно быть тонким и изящным. Для этого ты сам должен разработать фасон, это может быть ажурное белье, очень красивое, с кружевами, вобщем, на что твоей фантазии хватит.
Еще минут десять Гну давал Нараде четкую инструкцию, из каких частей должен состоять костюм дурбатовца.
— Ну все, теперь ты все знаешь, давай приступай, и завтра на строевой мы ждем тебя в новом прикиде, — сказал Гну и, приплясывая, пошел гулять.
Придурок, почесав затылок, принялся за дело. Обшарив все близ находящиеся помойки, Нарада нашел большую коробку из-под телевизора и, разобрав ее, закинул огромные листы на спину и поперся в ПМЖ.
«Вот, блядь, он такой твердый, надо что-то с ним сделать», — загрузился Нарада и стал всячески мять картон, чтобы он стал более податливым.
— О, свинья, зачем ты это делаешь? — застала его врасплох Ксива, заглянув в гараж по пути с моря.
— Я подготавливаю материал для костюма, — вздрогнув от неожиданности, сказал Нарада.
— Э-э-э, нет, нет, нет, так дело не пойдет, в том-то и смысл, что верхняя часть костюма должна быть именно из толстого, твердого картона, так что не мухлюй, — объяснила Ксива и ушла.
Тяжело вздохнув, Нарада отложил в сторону измятый картон и стал отрывать от разобранной коробки твердые листы.
Единственное, чему Нарада научился, это вовремя отвечать «есть, будет сделано» и «виноват, исправлюсь», так как это было основным правилом в Рулон-холле, без которого невозможно было о чем-либо говорить дальше. Только суть этих фраз заключалась в том, что ученик должен не просто формально их произносить, но самое главное, он должен культивировать соответствующее состояние — бодрое, активное, жизнерадостное, готовность выполнить любое задание Свыше.
«Даже, если негр в Африке пернет, и тебя обвинят в этом, ты все равно не должен оправдываться, а сказать «виноват, исправлюсь», — как-то поучал одного новоприбывшего рулонита Гурун. Казалось бы, для чего это нужно? В процессе мышиного воспитания человек сформировался так, что ложная личность постоянно заставляет его оправдываться и никогда не признаваться в своих ошибках и неверных поступках, именно поэтому миллиарды людей не способны изменить свою жизнь. А зачем ее менять, если я думаю, что все, что я делаю — это правильно, и не важно, что я живу в сарае и перебиваюсь с копейки на копейку, и что сын у меня дебил и муж алкоголик, я никогда не признаюсь, что я плохо живу.
И когда ученику хочется поддаться механической реакции оправдания, но он делает сознательное усилие над собой и говорит «виноват, исправлюсь», начинает культивировать состояние принятия, как бы сложно ему это ни было, — в этот момент он перестает быть машиной, происходит его истинное развитие, он совершает реальные, а не воображаемые шаги к просветлению.
Но беда Нарады была в том, что он все делал очень формально. Вот и сейчас, сказав механично «есть, будет сделано», урод стал внутренне культивировать недовольство вместо того, чтобы отслеживать свою механичность.
«Я, нахуй че, портной что ли, сдался мне этот ебаный костюм», — бесился идиот, из-за чего никак не мог сделать ни одного нормального стежка, так как при каждом его нервном дерганье иголкой рвалась нитка, и дураку опять приходилось вставлять новую, по полчаса метясь косыми глазами в микроскопическое игольное ушко толстенной ниткой.
Придурок в очередной раз забыл одну простую истину, которую часто говорил Гуру Рулон: «Главное — тупо делать». «Тупо» означало не думая, не грузясь «почему мне дали эту практику, зачем, а может не надо» и тому подобное. Человек — это сломанная машина, в которой кроме программ ничего нет, и только Просветленный Мастер может увидеть все поломки, все сбои программы и быстро их устранить, но в том случае, если машина не сопротивляется такому благотворному вмешательству.
Поэтому, когда в Рулон-холле давалась какая-либо практика, то нормальные ученики просто бросались и «тупо» делали, заведомо зная, что это делается для их духовного развития, даже если сейчас они не совсем понимают, что к чему.
С горем пополам на третий день голодовки основная часть костюма была готова. Перед Нарадой было поставлено жесткое условие, что пока он не сошьет все обмундирование полностью, жрать не сядет, так как жратва для свиньи была самым основным, а духовная часть еще была очень и очень слабая. И, если бы изготовление обмундирования не привязали к еде, то эта процедура затянулась бы еще неизвестно насколько.
Решив примерить плащик, Нарада напялил на себя хитровыебанное сооружение цилиндрической формы. Картонный каркас шел от подбородка до самого пола, так, что не было видно даже ботинок. В разные стороны как палки торчали такие же цилиндрообразные картонные рукава, в которые дебил кое-как засунул свои грабли. Он попытался пошевелить ими, но тут же во швах раздался треск. «Н-да, лучше вообще ничем не двигать», — решил Нарада и стал думать, где и как он будет располагать мелкие, но очень важные детали своей дурбатовской формы.
Когда шинель со всеми причиндалами была готова, дурак аккуратно, чтобы ничего не сломать, отложил ее в сторону.
«Да, теперь мне предстоит самое сложное, где точно придется как следует поднапрячь свои мозгени, — подумал Нарада, доставая из ящика пачку газет, из которых нужно было пошить нижнее белье. — А что такое вообще — нижнее белье? — начал он рассуждать, — видимо то, что носится под верхней одеждой, значит, это трусы, больше у меня ничего нет, — заглянул он под свои вонючие штаны и футболку.
Взяв одну газетку, Нарада просунул ее между ног и стал смотреть, как из этого листа сделать трусы.
«А хули, прям так зашью, да и все». И, вооружившись все той же толстенной иголкой, которой он кое-как прокалывал непробиваемый картон плаща, дебил впихнул в нее толстую нитку и стал этим орудием протыкать тоненькую газетку, недоумевая, почему же она все время рвется.
«Вот, блядь, непосильная задача». Так, перервав несколько газетных листов, седьмую все-таки Нарада кое-как, с горем по полам, засунув так же между ног, зашил по бокам, и получился своеобразный газетный мешок с тремя дырками. Из одной — вертикально торчало длинное нескладное тело, а из других двух торчали костлявые ходули. Это и были трусы. «А-а-а-а, мне же сказали, чтобы они были кружевными, — вспомнил придурок Нарада и, взяв второй лист газеты, стал здоровыми портными ножницами отрезать узкие газетные полоски.
Нарезав несколько штук, теперь он стал из них коряво вырезать кружавчики, но вместо ровных, красивых лепестков у него получались только какие-то огрызки бумаги. И теперь эти так называемые кружавчики Нарада решил приклеить к трусам. Не найдя канцелярского клея, дурак взял маленький тюбик супер-клея и стал им приклеивать уродливые кружева по краю газетных трусов. Но из-за своей супер скорости он не успел приклеить кружавчики к трусам, так как его пальцы склеились между собой, и дурак ничего не смог поделать. «Еб твою мать, легче еще один такой дубовый плащ сшить, чем газетный кружачик приклеить», — загрузился Нарада.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 149; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!