Доброе дело старца Вендимиана 4 страница



– Да… да, в этом радость. Счастливая любовь – это такая редкость. Который час?

– Половина четвертого.

– Боже мой! А меня ждут по делу. Проводи меня до извозчика. Какой ужас, что так приходится отрываться друг от друга… Я позвоню на днях по телефону.

– Я буду адски ждать! Любовь моя! Любовь моя!

Он долго смотрел ей вслед, пока обращенное к нему лицо ее не скрылось за поворотом. Смотрел, как зачарованный, но уста его шептали совсем не соответствующие позе слова:

– «На днях позвоню». Знаем мы ваше «на днях».

Конечно, завтра с утра трезвонить начнет! Вот связался на свою голову, а прогнать, – наверное, повесится! Дура полосатая!

 

Белое боа

 

 

(Коротенький рассказ)

 

– Постой! Постой! Да подожди же одну минуточку! Я только хотела тебе сказать в двух словах, что случилось с моим белым боа. Подожди, – только два слова, я сама тороплюсь.

Помнишь ты мой синий костюм, который у меня был в прошлом году? Ну, какая ты, право, – вместе еще покупали на Моховой! Ты еще кричала, что зачем зеленый кант, что он совсем не выделяется. А знаешь, это было довольно глупо с твоей стороны уверять, что зеленый кант не выделяется. Все, что угодно, можно, по‑моему, сказать про зеленый кант, но сказать, что он не выделяется, это уж, – воля твоя, как хочешь, а по‑моему, глупо.

Да ты не сердись, чего ты сердишься? Знаешь древнерусскую пословицу: «Юпитер, ты сердишься, ergo ты не прав». Ну признайся, ну признайся, сделай милость, что с зеленым кантом ты села в лужу! Ведь села! Что уж там! Это в тебе чисто женское упрямство!

Ты и Катю Крышкину уверяла, что нельзя на черную шляпу розовое перо сажать. А потом, как увидела, сейчас же и себе такое навертела. Уж нечего, нечего!

Не понимаю, к чему отрицать, раз факт налицо. Сама напроказишь, а потом на других сваливаешь. Помнишь, с Павловском такая же была история. «Ни за что, ни за что! Там сыро, там скучно!» А потом засела, так до осени с места не сдвинуть было. Мне так хотелось на Иматру проехать – так ведь нет, ни за что. И очень глупо. Нужно всюду бывать, если хочешь чего‑нибудь добиться. Знаешь пословицу: «Под лежачий камень и вода не бежит»? Понимаешь? Под лежачий не бежит, а бежит под такой камень, который везде бывает…

А все твое упрямство! Зачем, например, было приглашать Соскина? «Ах, аристократ! Ах, блондин!». Хорош аристократ! Уверяет, что «Пиковую даму» Чехов сочинил. А что блондин, так, по‑моему, тем стыднее для него! Да! И все твое упрямство…

Что? Мне самой некогда! Я только хотела сказать тебе про белое боа. Ты воображаешь, что тебе одной некогда. У других, может быть, дела‑то больше, чем у тебя.

Вот, например, утром я непременно должна была написать четыре письма. Че‑ты‑ре! И все деловые. Одно даже анонимное… Потом поговорить по телефону с портнихой, с парикмахером, с доктором, с Андреевой и с этим, как его… Кстати, какой болван этот парикмахер! Я ему заказала подкладку, а он мне изволил сделать накладку. А все твое упрямство! «У его жены такое честное лицо!». На одном лице, милая моя, далеко не уедешь.

Это мне напомнило Агафью. Простого борша сварить не умела, а когда я ее прогнала, так она меня же корила: «Я, барыня, такая честная, щепотки соли у вас не украла, а вы мне отказываете».

Я и говорю ей: «Это очень хорошо, милая моя, что вы честная. Я охотно пожму вам руку, но готовить обед приглашу другую бабу, может быть, стоящую неизмеримо ниже вас в моральном отношении, но зато умеющую варить суп». Ха‑ха‑ха! Вот потеха! А, в сущности, все твое же упрямство.

Ах, да, я хотела сказать тебе насчет белого боа.

Тоже была идея покупать белое боа! У тети Лизы было соболье боа, так она его двадцать лет носила. Поседела вся, а боа ничуть. Тетя Лиза вообще все страшно долго носит. Вот Уж, не обижайся, про тебя этого сказать нельзя! Ты если даже в первый раз платье наденешь, оно на тебе имеет такой вид, точно ты в нем три ночи проспала. Уверяю тебя!

А помнишь розовую шляпу? Ты ее прямо из магазина привезла, а я думала, что ты на нее села! Ха‑ха‑ха! Уж ты не обижайся. И знаешь, я давно хотела дать тебе совет. Если ты хочешь, чтобы шляпа… Подожди, не перебивай ты меня, ради Бога, – мне самой некогда, у меня каждая минута на счету. Мне сегодня нужно было че‑ты‑ре письма написать, и я ничего не успела. Нужно было телефонировать парикмахеру, Андреевой и этому, как его… и ничего не успела! Потому что ни минутки нет свободной

Ты представить себе не можешь, до чего я занята!

Володя говорит: «Надо раньше вставать, тогда все успеешь». Очень хорошо! Великолепно! Ну, вот я встану в пять часов утра. Что, спрашивается, буду я делать в пять часов утра? Магазины все закрыты, знакомые все спят. Ведь это же абсурд! А все твое упрямство… Кроме того, нужно же считаться и с нервами. В хорошеньком виде будут у меня нервы, если я стану вставать в пять часов! Можно предъявлять всякие требования к человеку, но нельзя же требовать невозможного! Это – абсурд! Я, вообще, тебя не понимаю!

Зачем, например, тебя понесло в прошлый четверг к Погодиным? Ведь глупо! Ну, сознайся, что глупо! Нет, ты сознайся хоть раз! Кроме того, я хотела тебя попросить… подожди, куда же ты? Да мне самой некогда! Вот чудачка! Воображает, что она одна занятой человек! Я еще утром должна была написать че‑ты‑ре… Да подожди же, Господи! Я хотела только сказать, что мое белое боа… Ну, ушла, и черт с тобой! Ужасно, подумаешь, огорчила!

Сунься‑ка другой раз с разговорами! Я тебя и слушать не стану.

У меня, милая моя, может быть, дела‑то побольше, чем у тебя!

Ужасный характер!

 

Палагея

 

Из кухни долго неслись всхлипыванья, оханья и вздохи, которые, становясь все громче, перешли, наконец, в гнусавое бабье причитанье:

«И на ка‑во‑о ты‑ы на‑ас!..»

Тогда барыня встала, отложила газету, сняла пенсне и пошла в кухню.

На сундуке у окна сидела Палагея, закрыв голову передником, качалась из стороны в сторону и громко выла.

Барыня посмотрела, послушала – и все поняла: у Палагеи, очевидно, был в деревне незаконный ребенок, который умер.

– Палагея! – сказала барыня. – Прежде всего, будьте благоразумны. Ваши вопли привлекут к себе внимание соседей, и вам самой же будет неприятно удовлетворять их праздное любопытство.

Палагея показала из‑под передника один глаз, голубой с красными жилками, и сказала горько:

– А мне что! А по мне пущай все слышут! И был, и сплыл, и куда я теперь!

– Нехорошо роптать, Палагея! – строго остановила барыня. – Нужно покориться. Бог дал, Бог и взял!

– Бо‑ог? – вдруг озлилась Палагея. – Какой же он Бог, коли он ни прачке, ни в мясную – никому не заплатил!

Барыня удивилась и от удивления даже надела пенсне.

– Что такое? Разве он был уже взрослый?

– Старый он был! Кабы не старый, я бы и не поверила! Ведь шутка сказать – восемнадцать рублев! Во‑семна‑адцать!

– Да о ком ты говоришь?

– Да про него же говорю, про генерала из пятого номеру. Дай, – говорит, – Полинька, взаймы. Я, – говорит, – тебе через месяц по телефону вышлю! А сегодня, – дворник говорит, – квартиру передал, а сам уехал. И на кого‑о ты на‑ас…

Барыня послушала, покачала головой и поехала к мадам Тузякиной, передовой женщине, посоветоваться насчет Палагеи.

Мадам Тузякина отнеслась к делу очень серьезно, с самой идейной стороны.

– Вы во многом виноваты! – сказала она Палагеиной барыне. – Вы привезли из деревни некультурную женщину и бросили ее в водоворот столичной жизни. Разве вы не сознаете, что на вас лежит обязанность развить ее? Она грамотная?

– Нет.

– Ну, вот видите! Купите ей азбуку, пошлите ее в театр, заставляйте ее рассказывать о своих впечатлениях. Это ваш долг.

Барыня купила азбуку.

– Вот, Палагея, завтра начнем систематически заниматься. Вам необходимо развить себя, иначе вы погибнете в водовороте столичной жизни. Вы были когда‑нибудь в театре?

– Еще бы! На Рождестве Дарьин Микита водил.

– Ну, что же, понравилось вам?

– Ничего себе, пондравилось.

– Ну, и что же, хорошо там представляли?

– Оченно даже хорошо!

– А что же там представляли? Постарайтесь изложить последовательно.

– Да разное представляли. Кому пиво, кому закуску. Ну, а нам чай представляли с булками. Мне, ничего себе, понравилось, только Микита говорил, что должны сахару больше давать.

Барыня удивилась и надела пенсне, чтобы лучше понять, в чем дело.

– Палагея! Да вы, верно, просто в трактире были, а не в театре.

– Зачем я в трактир пойду? Я в трактире сроду не бывала. Как Микита обещал, что в киятер сведет и сорок копеек на билет взял, – значит, в киятер и повел.

Барыня подумала и сказала решительно:

– Знаете, Палагея, я лучше уж сегодня покажу вам буквы. К чему откладывать. Вот, видите, это «А». Поняли? «А». Повторите и запомните.

Палагея повторила, но не запомнила, и барыня, посоветовавшись с мадам Тузякиной, купила билет в драму.

– Вот, Пелагея, сегодня, вечером, я вас отвезу в театр. Назад дорогу сами найдете. Смотрите внимательно и вникайте. Это вас разовьет, и вы перестанете верить людям, которые говорят, что деньги можно прислать по телефону.

На другой день барыня отвезла Палагею в театр, научила, куда сесть и куда смотреть, а сама вызвала к себе домой мадам Тузякину. Та лучше сумеет порасспросить Палагею о вынесенном ею впечатлении.

– Первое эстетическое пробуждение души. Это так интересно, – говорили дамы, прихлебывая чай с малиновым вареньем.

Потом собрались поиграть в четыре руки, как вдруг раздался звонок с черного хода.

Барыня удивилась, надела пенсне и пошла открывать.

– Палагея! Что случилось? Почему вы вернулись? Ведь теперь еще только девять часов.

– Ничего не случилось, барыня, а только сегодня никакого представления не было.

– Как так? Что такое?

– Да так вот, не было. Не собрались они, что ли, эти самые‑то, которые представляют, – не знаю. А только которые и были, так ничего не представляли. Просто сидели, а потом ихняя прислуга самовар подала – стали они чай пить, да промеж себя разговаривать, а на публику даже и не смотрят. Потом околоточный к ним пришел: говорил, что какая‑то девушка весной утопилась, что ли. А они все эту девушку ругали, что нехорошая. Я‑то с ней не знакома, может, они и врут. А может, и правда, – кто их разберет, в чужое дело не сунешься. Кабы я эту девушку знала, я бы тоже поговорила, а так мне и скучно стало Ну, встала я и говорю прочим, которые поближе сидели, что, мол, вам если время есть, так сидите да ждите, может, они еще и надумают представлять, а у меня дома посуда немытая. Ну и пошла.

Барыня и мадам Тузякина повернулись друг к другу и долго смотрели, не мигая. Потом молча отвернулись и вышли на цыпочках из кухни.

 

Доброе дело старца Вендимиана

 

В прекрасной, цветущей долине, теперь давно выжженной солнцем и засыпанной горячим песком пустыни, жил некогда благочестивый старец Вендимиан.

Жил он одиноко, как и полагается человеку, углубленному в мысли о спасении своей души, но так как, кроме своей собственной души, заботился он также и о душе ближнего, то и поставил тростниковый шалаш свой недалеко от селения, куда часто ходил, наблюдал за жизнью, помогал, сколько мог, советом и указаниями, склонял богатых не оставлять бедных, и все, что получал сам, раздавал неимущим.

Каждый вечер садился старец Вендимиан у порога своей хижины и, глядя, как медленно погружается солнце в закатно‑алые пески пустыни, думал:

– Что сделаю я завтра для ближнего? Стар я и нищ, и нет у меня ни силы, ни денег, чтобы служить брату моему. Премудрая благость вечерняя, научи меня!

И вот однажды вечером, возвращаясь через селение к себе домой, увидел старец на пороге многих домов выставленные сандалии.

Удивился старец и спросил прохожего:

– Скажи, брат мой, для чего сие, и не могу ли я что‑нибудь сделать полезное для сего случая?

Прохожий отвечал с удивлением:

– Разве не помнишь ты, бестолковый старик, что завтра начинается Новый год, который будет продолжаться целый год, вплоть до следующего. Вот каждый, желающий для начала года порадоваться на чужой счет, и выставил свои сандалии в надежде, что прохожий положит в них хорошенький подарочек, и, если у тебя, старик, много денег, – сыпь хоть все: они не откажутся.

Прохожий засмеялся и пошел своей дорогой, а Вендимиан горько задумался

– Вот стоят здесь несколько десятков сандалий, и каждая просит у меня радости для господина своего. А что могу дать я, нищий и старый?!

И долго думал он, сидя на пороге тростниковой своей хижины, и, когда погасли закатно‑алые пески пустыни, вспыхнуло лицо его радостью.

– Научила меня премудрая благость вечерняя! Вот поставлю я у дороги свои сандалии, и, если кто из прохожих опустит в них хотя бы самый ничтожный дар, я буду считать себя счастливым, потому что дать ближнему своему возможность сделать доброе дело, есть поступок смиренномудрый и великодушный. Это как будто идем мы с ним рядом в царствие небесное, и вот у самых врат остановился я и сказал:

– Брат мой, входи первым!

И выставил свои сандалии старец Вендимиан у порога жилища и уснул умиленный.

Просыпаясь ночью, дважды слышал он шаги прохожих, и тихий говор, и шорох у дверей и радостно улыбался.

И, когда утреннее солнце закружевило тонким золотом тростниковые стенки, встал Вендимиан и, улыбаясь, перешагнул свой порог.

Сандалий на том месте, где он поставил, не было. Но он быстро нашел их. Одна висела на дереве, другая, перевернутая подошвой вверх, валялась на дороге.

В той, что висела, оказалась дохлая полевая мышь. А в той, что валялась, ничего не было, если не считать, что кто‑то плюнул в нее.

Понурив голову, понес старец в свою хижину дары ближнего и тихо, без пищи и движения, просидел до вечера.

– Что сделал я? – думал он. – Не искусил ли брата своего на грубый поступок?

А вечером, сидя на пороге хижины и глядя, как медленно погружается солнце в закатно‑алые пески пустыни, он уже чувствовал в душе вечернюю тихость и думал, улыбаясь:

– Почему огорчился я? Судьба так разнообразна в своей щедрости, что вместо одного счастья дала мне другое. Чего желал я? Я желал дать брату моему возможность сделать доброе дело и тем подарить ему радость праздничную. И вот один подсунул мне дохлую мышь, а другой плюнул в сандалию. Но разве оба они не побежали потом домой, смеясь при мысли, как утром огорчусь я? Разве не подпрыгивали они, веселясь и ликуя, что смогли обидеть меня? И не должен ли я, слабый и нищий старик, быть бесконечно счастливым, что мог подарить брату своему хотя минуту светлой радости на его печальном жизненном пути?

Так думал благочестивый старец, и, когда упало солнце в злато‑пурпуровое ложе свое, и, побледнев, погасли алые пески, встал Вендимиан, спокойный и радостный, и, воздев руки, благословил вселенную.

 

Крестины

 

Выработали программу, назначили гонорары, составили приблизительно первый номер, поздравили друг друга с основанием нового журнала, попили чаю с бутербродами и уже собирались разойтись по домам, как вдруг издатель спросил:

– Да, а как же насчет названия?

Все переглянулись.

– Как мы окрестим наш журнал? – повторил издатель.

Редактор почесал карандашом в бороде, но это не помогло.

Тогда он тем же карандашом почесал левую бровь, но и это тоже не помогло.

Он вздохнул и сказал:

– Название – это пустяки. Название мы живо придумаем.

Издатель посмотрел на него пристально.

– Я вполне уверен, что вы придумаете хорошее название, но прошу вас об одном, только об одном, понимаете, – чтобы название это не касалось никаких явлений природы. На явления природы я не согласен. В особенности я против солнца. Чтобы даже самого легкого намека на солнце не сквозило. И без звезд.

– Ну, разумеется! – согласился редактор и, повернувшись к секретарю, прибавил:

– Вот Иван Сергеевич нам поможет. Он – человек молодой, фантазии не занимать стать.

Польщенный секретарь приятно покраснел.

– Да, это, конечно, дело не трудное… Я вам к завтрашнему утру представлю на выбор названий сто, полтораста.

– Достаточно и пятидесяти, – сказал издатель.

Но редактор поощрил рвение:

– Ничего, пусть старается. А я со своей стороны кое‑что придумаю.

Разошлись.

Секретарь, вернувшись домой, заперся у себя в кабинете.

– Название… гм… – думал он. – И – непременно, чтобы без явлений природы… Гм… А если назвать «Восход»? И красиво, и идейно. Запишу «Восход». Стоп! Восход‑то чего – солнца? Н‑да. Досадно! А если восход луны. Впрочем, и луну нельзя: тоже природа. А если человек на гору лезет? Разве это не восход? Так и назвать: «Восход человека». Ну и глупо. Очень глупо.

Он вздохнул, потер лоб:

– Какие еще такие названия бывают? Ну, скажем – «Звездочка»… Гм… нельзя… «Луч»? Ах, да, опять. «Гроза». Чудесно. «Гроза»… Ах, да, явление природы. Что же это такое, наконец? Неужели же я ничего кроме природы не знаю? Нечего сказать! Интеллигентный человек! Культурная бестия!

Он горько усмехнулся.

– Однако, все‑таки, придумывать‑то надо. Гм… «Солнце Жизни»… Опять! «Луч Правды»… Гм… «Под Солнцем»… Господи! Да так с ума сойти можно!

Он приоткрыл двери и робко позвал:

– Маня! Манек! На минуточку!

– И‑ду‑у‑у!

И Манек, секретарева жена, напевая фальшивым голоском «матчиш», прибежала на зов.

– Ну что? Кончил свои дела? Теперь можно поцеловать за ухом?

Но он был сух и официален.

– Подожди! Прежде всего, садись и слушай.

Манек притихла, села и выпучила глаза.

– Слушай. Как тебе уже должно быть известно, мы издаем журнал, приступаем к журналу, и вот на меня возложена миссия придумать журналу название. Но у меня – ты сама знаешь – такая масса дел, а название придумать – сама знаешь – сущие пустяки. Так вот я хотел, чтобы ты придумала.

– Я? Для журнала? Изволь. Назови «Звезда». По‑моему, чудесно: «Звезда»!

– Нельзя! – устало сказал секретарь. – Нельзя никакую природу.

– Нельзя природу? Так бы и говорил. Тогда назови… назови «Большая Медведица». По крайней мере, оригинально.

– Нельзя никаких звезд!

– Ах, да! Ну, в таком случае назови… назови «Сириус».

– А Сириус, по‑твоему, что? Собака?

Манек обиделась.

– Какой ты грубый! Незачем было меня звать, если ты намерен издеваться.

Секретарь извинился. Он был очень расстроен.

– Подожди, Манек. Давай сосредоточимся. Зачем же непременно лезть на небо? Ведь есть же предметы и на земле. Например… например…

– Булка! – печально подсказала Манек.

– Булка? Ну, ведь, сама же понимаешь, что булка не годится Неужели же ничего нет на земле, кроме булки? Ну, подумай хорошенько.

– Компресс.

– Что?

– Я не могу думать, когда ты такой бешеный. Думай сам. Я тебе не кухарка!

– Ради Бога, не сердись! Манек, дорогая, как же быть?

– Подожди! Я придумала! Позвоним к Жене. Она всегда в деревне всем лошадям имена придумывала. Так она живо! Вот увидишь.

– Ну, звони.

– 110‑02! Женя, ты? Голубчик, выручи! Придумай скорее название для журнала, только без сил природы. А?


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 192; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!