Параллелизм общих признаков культуры права на Западе и у нас 12 страница
Общее исходное правило, - statuta territorium non egrediuntur - постоянно и в тесной связи с успехами нового государства, терпит изъятия в более или менее обширном круге норм. В Германии в XVI веке учение о статутах в практике высшего имперского суда (Reichskammergericht), под влиянием успехов итальянской юриспруденции, формулируется так.
1) Право и притязание к вещам определяются нормами территории, где вещи находятся. Statuta de rebus non extenduntur ad res extra territorium sitas. При этом не различаются случаи, когда вещи составляют предмет юридического отношения в отдельности, от случаев, где они входят в состав наследства. Итак, в вопросе о наследстве решить должны нормы места нахождения вещей, а не места пребывания наследодателя. Однако у некоторых писателей этого времени*(91) (XVI в., Everard, Gail) проходит, по отношению к наследованию, другой принцип, именно для движимостей и капиталов, где они принимают решающую норму местожительства наследодателя, а не места нахождения имущества, по правилу mobilia ossibus inhaerent.
2) Для statuta personalia, т.е. для норм, определяющих право и дееспособность лица, когда вопрос касается права распоряжения вещами, тоже первоначально действует исключительный принцип применения норм территории нахождения вещей. Но скоро, однако, этот принцип ограничивается недвижимостями, а в общем stat. personalia применяются extra territorium.
3) Это же торжествующее над территориальной максимой начало применяется и к юридическим сделкам, насколько вопрос касается внешней стороны, формы их совершения. Итак, я могу совершить в чужой территории сделку по законам места совершения, и сделка, со стороны формы, будет иметь силу повсюду. Statutum disponens circa solennitates extendit se etiam extra territorium.
|
|
|
Итак, при всем обилии спорных пунктов, учение о статутах, имевшее своим исходным положением неспособность чужих норм найти применение в наших судах, уже в течение XVI века знало такое множество исключений, что старое положение "statutum territorium non egreditur" правильно было выразить в обратном смысле "statutum egreditur territorium", допуская из сего ряд исключений, в числе коих главное место принадлежало правоспособности обладания недвижимостями.
Останавливаясь на этом главнейшем пункте партикуляризма в новых системах гражданского права, мы должны заметить, что землевладение повсюду на Западе, долгое время, и в эпоху образования новых государств, удерживало характер, далеко не свободный от элемента права публичного, далеко не чисто цивильный, а сильно смешанный с началами привилегии, сословности, с элементом властного, в той или другой мере, отношения к населению. Однако и здесь, в течение XVIII в., исключительность применения местных норм значительно смягчилась для тех случаев, когда недвижимость входила в состав наследуемого имущества как целого. В этих случаях распространилась очень далеко практика применения чужих норм к вопросу о порядке преемства таких имуществ в данной территории*(92).
|
|
|
Таким образом, выйдя в начале территориальной эпохи права на Западе от полной исключительности в вопросах применения чужих законов и деятельности чужого суда на нашей территории, мы пришли, в заключение, к характерному для развития правообщения результату, который западные юристы кратко формулируют так: civitas alterius civitatis leges apud se valere patitur, а для суда - rei judicatae vim in extraneis quoque foris agnoscendam esse, nemo facile negabit.
В подробностях вопрос продолжает, как сказано, давать пищу многочисленным контроверзам. Классическое исследование Савиньи по этому предмету в VIII т. его "Системы" еще далеко не устранило споров*(93). "Mais се qu'il у a de certain, - говорит один из очень авторитетных французских писателей по этому предмету, Foelix, - с'est qu'aujourd'hui toutes les nations ont adopte enprincipe l'application dans leurs territoires des lois etrangeres". Натурально, никто не оспаривает безусловного права государства отвергать вовсе такие юридические установления других государств, которые чужды его духу. Но где нет такого исключительного отношения к чужому закону, там общая современная исходная точка суда и права европейских государств есть взаимное общение цивильных норм всех государств, а не отрицание, с которого началась европейская культура права*(94).
|
|
|
Итак, здесь, на новой почве, мы видим в истории права осуществление того же закона постепенного развития количественного преобладания норм общих на счет партикуляризмов, в связи с обособлением права частного от публичного, и по тем же приблизительно ступеням общения в разных институтах, какие мы наблюдали в истории права римского.
Не может быть сомнения, что элементы системы универсальной для институтов цивильных обогатились до чрезвычайности в новое время и что процесс этот идет в теснейшей связи с выделением вопросов права частного из близкого соприкосновения, из смешения с институтами права публичного.
Мы не имеем основания определять это явление понятием права общего в установленном нами выше формальном смысле. Общего источника для этих примиренных противоречий нет. Нет внешнего авторитета, дающего им санкцию. Нельзя признать формальную основу этого общения в праве обычном. И что же? Должны ли мы отвергать, ввиду этого, свойство права в этих институтах собственности, договора, наследования, общих для всех новых государств? Мы ограничимся тем, что за явлением правообщения этого рода признаем характер универсального, свойство всеобщего между культурными народами права, независимо от отсутствия в этом правообщении признаков формального общего права. Не подлежит сомнению, что в наше время найдутся юристы, которые откажут юридическому институту в признании потому именно, что его нет в своде местных постановлений, хотя бы существование его в жизни не подлежало никаким сомнениям. Это усердие к формам не раз проявлялось самым тяжелым для жизни образом в конструкциях юристов. Там ли, однако, созидается право, где наличность его определяют предшествующим изысканием формальных признаков! Помешало ли успеху рецепции римского права на Западе отсутствие всякого официального текста юстиниановской кодификации? Составляла ли практика преторского суда применение эдикта, или, наоборот, сам эдикт претора возникал и пополнялся из этой практики? Как образовалась вся система институтов juris gentium в Риме? Таковы явления творчества права в античном мире. По существу, и новое время приближается к этому же отторжению процессов юридического творчества от заранее намеченных формальных признаков законченной легальной или обычноправной нормы. Мы видели это в положении art. IV Code civil по отношению к вопросам права, на которые судья не находит ответа в своем кодексе. Это положение реципировали и наши судебные уставы.
|
|
|
Мы знаем хорошо, что элементы правообщения возникают не вдруг готовыми, оконченными, со всеми реквизитами формально-обязательной нормы. Этому предшествует органический процесс роста их; движущая сила остается скрытой, прежде чем выразится в определенной форме. Момент внешнего принуждения, Zwang'a, не есть непременный для состава юридической нормы, конституирующий ее. Право, находящееся на степени субъективно сознаваемого, в процессе его образования как нормы (das Werden des Rechts), есть все же право, и в этом понимании природы права лежит бессмертная заслуга исторической школы. У нас нет органов столь чутких для выражения этих медленных процессов, какие были в Риме. Мы различаем формальный и исторический момент в праве. Но это различие не есть необходимое, условленное самой природой права, права частного в особенности. Там, где органы праворазвития стояли ближе к жизни, лучше регистрировали отношения текущего движения в ту или другую сторону, чем у нас, этого различия не знали и не делали. Мы его делаем, но нам надлежит знать причину, основу этого различия, лежащую не в праве, а в особом строении наших государств, на коем след старой территориальной розни далеко еще не изгладился. Не менее того те частные торжества в достижении правообщения, какие мы отметили выше, составляют столь же прочное достояние современной европейской культуры права, как и успехи римской системы juris gentium над партикуляризмами того времени. Здесь также постоянно и в связи с обособлением права частного от публичного идет процесс количественного поглощения норм партикулярных нормами общими*(95).
К этому надлежит прибавить, что экономический оборот и юридическая практика создали в новое время такие формы обмена, сочетания социальных сил, каких вовсе не знало право римское и которые до крайности трудно подчинить действию территориальной максимы.
Последняя четверть истекшего столетия представляет, однако, некоторые явления, которые составляют как будто поворот назад в этом характерном для европейской истории процессе все расширявшегося правообщения в области гражданских институтов. Реакция выходит из той страны, которой до сего была столь много обязана своим процветанием господствующая в практике доктрина о столкновении статутов, именно из Германии.
Традиция учений Савиньи не иссякла. Напротив, в рядах теперешних представителей исторической школы именно в этом учении о столкновении статутов заветы Савиньи стали еще возвышеннее и планы развития правообщения еще шире. Если Савиньи указал нам методу, помощью которой мы связываем любое гражданское правоотношение с той или другой территорией, сообразуясь исключительно с особенностями его цивильной природы*(96), то Оттон Гирке поставил в основу учения принцип, безусловно торжествующий над территориальной рознью. Этот принцип весь выражен в словах: право, хотя и чужое для нас, есть все же право. Внутреннюю основу, по которой государство имеет применять на своей территории чужие нормы, следует видеть не в расчете на взаимность (comitas gentium), а в собственном призвании каждого государства служить праву*(97).
Но эти предания исторической школы, как и все основы ее учения, отличают ныне опять лишь одну группу писателей от другой, которой девизы совершенно иные.
Идея Гирке составляет частность того общего разумения права, которое выражено было главой исторической школы в его confession de foi при первом его столкновении с противниками, писателями неисторической школы, оппортунистами того времени.
Если право гражданское в большей части своего содержания развивается народом и юристами, если господствующий источник его не есть легальный*(98), тогда, натурально, развитие права не может быть заключено в границы одной территории. По природе своей оно должно выходить за ее пределы, широко раскрывать горизонты общения народов*(99).
Но если на место этой основы учения о праве, в той же стране, при изменившихся внешних условиях ее международного положения, раздается новое слово в этой области, если взамен источника права в национальном сознании новые учителя указывают его в хорошо сделанном расчете предусмотрительных, если право есть политика силы, монополия принуждения, целевой аппарат, которым располагает одно государство, потому что ему одному принадлежит власть наказывать*(100), тогда какие же, с этой точки зрения, возможно открыть перспективы для внетерриториального правообщения народов? Эти перспективы, в ином направлении, тоже, конечно, совершенно последовательно выдержаны и у этих учителей неисторической школы права. Ihering, по крайней мере, ни на минуту не останавливается ни перед какими затруднениями и смело переходит Рубикон, указывая цель дальнейшего международного общения в поглощении государств octav-волюма государствами in folio. Вот это и есть новое слово науки права в Германии. Оно, конечно, сказано не для того, чтобы утвердить на незыблемой и свободной от политических соображений основе цивильное правообщение народов в духе Отгона Гирке.
Теперешние учителя права различают, ввиду этой розни руководящих идей, два направления в учении о столкновении статутов. Одно называют космополитическим, другое специфически-национальным*(101).
Это различие учений не представляло бы серьезного интереса, если бы для практических целей в этой области существовала иная, кроме научной, достаточно широкая формальная основа для разрешения трудных задач столкновения статутов. К сожалению, ни практика судов, ни обычное правосознание, ни отдельные трактаты, ни, наконец, разработка вопросов в составе действующих территориальных гражданских кодексов и уложений не представляет собой достаточной законченности, чтобы можно было равнодушно смотреть на то или другое направление литературной разработки этого вопроса.
Мы не остановимся здесь на деталях учения; но одна из сторон дела дает очень характерное для современного общего положения вопроса освещение.
В условиях цивильного правообщения, еще не вполне определившегося с формальной стороны, очень, натурально, ценно, чтобы отдельные государства культурного мира, насколько это в их силах, содействовали практическому осуществлению самобытности гражданского права и торжеству принципа "право, хотя чужое для нас (в формальном смысле), все же есть право". Это достигается весьма успешно, между прочим, выработкой возможно законченной системы норм, разрешающих вопросы столкновения статутов разных территорий, которым территориальное законодательство присвоило бы формально-обязательный авторитет для судебных инстанций своей территории.
Именно этим путем цивильное правообщение понемногу, шаг за шагом, по мере распространения подобной практики на другие территории, система норм, регулирующих случаи столкновения статутов, приобретает если не характер общего права, который трудно достигается в условиях суверенитета всех членов правообщения, то, по крайней мере, свойство фактической всеобщности, универсальности для всех культурных народов.
Ни одно из государств не подходило к осуществлению этой высокой цели так близко, как Германия в эпоху торжества ее оружия (временного, конечно, хотя и очень шумного) и разработки проекта ее гражданского имперского Уложения.
Действительно, в проекте гражданского Уложения 1888 г. (1-е чтение), в 6-й его книге, комиссия детально разработала вопрос о столкновении статутов*(102). Судьба этого проекта в высокой степени поучительна. Так как проект касался совершенно близкой международному праву области, то он не мог обойти ведомства имперского канцлера. Проект не выдержал этой цензуры, был весь перечеркнут синим карандашом, и затем в составе проекта (1-е чтение) книга шестая вовсе не появилась в печати. Новая попытка провести тот же проект, после отставки кн. Бисмарка, встретила сопротивление в союзном совете, и вместо развитой системы норм, разработавшей вопрос о столкновении статутов разных территорий, под общим заглавием Anwendimg anslandischer Gesetze, в последнем чтении проекта, перешедшем затем в действующее ныне имперское гражданское Уложение, появился ряд отрывочных положений, с массой пробелов в самых существенных вопросах, в составе так называемого закона о введении Уложения в действие (Enfuhrangsgesetz. Art. 7-31). Из появляющихся лишь ныне публикаций возможно прийти к заключению и о мотивах устранения из состава действующего гражданского Уложения хорошо разработанной системы положений о применении иностранных законов*(103).
По весьма основательным соображениям Нимейера, к которому присоединяются Barazetti, Дернбург и многие другие, мотив этого решения заключался в том, что детально разработанные в составе кодекса нормы частного международного права связывают руки дипломатии и лишают ее, следовательно, одного из могучих орудий воздействия на иностранную державу в своих интересах*(104). Дернбург несколько подробнее формулирует эти соображения так. Опасность для немецкой дипломатии подобных обязательных для суда норм могла бы заключаться в том, что немецкие суды, со свойственной де немцам добросовестностью, стали бы применять эти нормы, не находя взаимности или подвергаясь даже опасности встретить постоянные обходы на практике с противной стороны.
Итак, из опасения недобросовестности со стороны противника в возможном будущем немецкие дипломаты нашли для себя удобным уже в настоящей действительности не стеснять себя не только практикой, но ниже программой будущих действий, сколько-нибудь соответствующей правилам добросовестности.
Вот это и есть то специфически-национальное направление, которое восторжествовало ныне в практике частного международного права одного из передовых в разработке этого учения современных культурных государств.
Пока руководящий мотив сдержанности законодателя оставался от истолкователей нового гражданского Уложения скрытым, они могли, натурально, искать восполнения скудости легальных норм из богато развитого в Германии научного ресурса.
Когда мотив стал ясен, то эта метода восполнения пробелов начала возбуждать сомнения у этих истолкователей. К чему приведет такая работа в результате? Не идет ли она наперекор видам правительства? Не вредит ли это интересам нации? И эти сомнения остаются далеко не без последствий не только для дальнейшего развития учения, но и для поддержания его на той высоте, на которую поставила это учение историческая школа правоведения.
Надолго ли станет в неисторическом лагере юристов усердия для поддержания совершенно фальшивых основ их доктрины и скоро ли поклонение силе на счет права уступит и в специфически-национальном лагере место более светлым воззрениям, это и на сей раз, как случалось и прежде, покажет не заставляющее себя долго ждать будущее*(105).
Во всяком случае, такие временные отклонения ничего не изменяют в постоянном историческом процессе обособления права частного и его отдельных институтов от подчинения нецивильным мотивам и в непрестанном расширении пределов действия самобытной системы гражданского всеобщего права.
Главные основания теперь действующих норм для случаев столкновения статутов (Collisions normen) суть следующие:
1) Statuta personalia считаются решающими в вопросах личной правоспособности и семейного положения субъекта права. Старая практика определяла эти статуты по месту жительства лица (немецкий принцип, признанный и в 3 ч. местных остзейских законов), новая (французская система) заменила место жительства подданством. Новый немецкий кодекс не внес ясности и простоты в сложные иногда проблемы этого учения*(106).
Для брачного права следует различать сторону личную и имущественную правоотношения, вопрос о возникновении брака, правоспособности лиц, форме совершения и прекращения брака, особенно разводом. Сложное строение института, особенно где он не утратил исповедного характера, требует детальной разработки учения*(107). Статут личный, особенно мужа, может осложниться здесь не только личным статутом жены (ее правоспособностью), статутом места нахождения имущества, территорией вступления в брак, но еще и самым строением правоотношений супружеских, в коих более или менее выдержан властный характер положения мужа в семье.
Отношения родителей и детей регулируются неодинаково, в зависимости от вопроса рождения в браке или внебрачном. В 1-м случае решают личные статуты отца, во 2-м матери*(108).
В вопросах права наследования основу дают те же статуты личные наследодателя, натурально, с трудностями в деталях, по различию оснований призыва, способов совершения сделки и свойства правоотношений и имуществ, подлежащих наследованию*(109).
2) Statuta realia, исстари и поныне, регулируют правоотношения по недвижимостям, вопросы о возникновении, объеме таких правоотношений, о праве участия общего и частного, водном праве, праве охоты и проч. Самый обряд совершения сделок в вопросах этого рода носит по необходимости колорит локальный по месту нахождения имущества.
Для движимостей в старину решающей в случаях коллизии статутов была норма места пребывания собственника по принципу mobilia ossibus inhaerent. Современная теория и практика принимает и здесь за критерий место нахождения имущества; разве бы самое имущество по своему назначению подлежало передвижению, и в этом случае решающим будет именно местопребывание его владельца.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 154; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!