СОЦИОЛОГИЯ РЕВОЛЮЦИИ П. СОРОКИНА

В первых рядах выдающихся мыслителей, изучавших са­мый мифический, самый разрушительный и до сих пор до конца непонятый феномен революции, без сомнения, стоит наш соотечественник Питирим Сорокин(1889—1968). Его трижды заключали в тюрьму при царском режиме, после Февральской революции 1917 г. в возрасте 28 лет он служил секретарем премьер-министра А.Ф. Керенского, Октябрь­скую революцию встретил в оппозиции и был выслан в 1922 г.¹³ за границу как злостный враг большевистской влас­ти¹⁴. П. Сорокин сидел в тюрьме и при царе, и при больше­ виках и был даже фактически приговорен ими к смертной казни, но приговор был заменен изгнанием. Он провел два года в Чехословакии, а затем уехал в Соединенные Штаты, где после корот­кого периода работы в Вассарском колледже получил должность профессо­ра. В 1924—1930 гг. он являлся профессором Миннесотского университета, а в 1930—1955 гг. Гарвардского университета.

Годы, проведенные в Миннесоте, были, пожалуй, самыми продуктивны­ми в его жизни. Основными работами этого периода стали: «Социология ре­волюции» (1925), «Социальная и культурная мобильность» (1927), «Совре­менные социологические теории» (1928) и др. Эти научные труды помогли Сорокину с «задворок» политической эмиграции передвинуться на аван­сцену американской социологии.

Для социолога, отдавшего свою молодость романтическим увлечениям революционными идеями¹⁵ (через подобную героику прошли почти все ве­ликие личности российской философии и социологии конца XIX — начала XX в., вспомним хотя бы Н. Бердяева), а затем оказавшегося свидетелем и жертвой революционной диктатуры большевиков, стало почти неизбежным обращение к проблемам социологии революции. Сорокин единственный

Когда осенью 1922 г. П. Сорокин, вынуждаемый преследованием и угрозой личной гибели, покинул родину, писал в свое время исследователь его творчества И.А. Голосенко, он увозил все свое имуще­ство в двух чемоданах, заполненных экземплярами собственных статей, книг и восемью рукопися­ми: «Война как социальный факт» (5 п. л.); «Оправдание мещанства и обывателя» (6 п. л.); «Социо­логические этюды: Сборник статей» (15 п. д.); «Голод как фактор» (15 п. л.); «Социологическое ис­толкование революции (12 п. л.); «Коммунистическое общество, его примеры в истории, его сущ­ность, причины и следствия: Критическое изложение» (15 п. л.); «Система социологии. Учение о социальных силах», т. 3 (15 п. л.); «Класс пролетариев в ряду других социальных классов: антрополо­гия, психология и социология пролетариата» (20 п. л.). Четвертая рукопись из этого списка была отредактирована его женой Е. Сорокиной и опубликована в 1975 г. Пятая вышла в свет в 1925 г. под названием «Социология революции». Седьмая, а также части шестой и восьмой были опубликова­ны в 1927 г. под названием «Социальная мобильность», материалы первой нашли отражение в ряде статей и частично вошли в «Социальную и культурную динамику» (1937-1941). После продолжительного пребывания в Берлине, а затем в Праге, осенью 1923 г., приняв пригла­шение видных американских социологов Э. Хайэса и Э. Росса прочитать серию лекций о русской революции, Сорокин навсегда переезжает в Соединенные Штаты Америки. В 1924 г. выходит его первая книга «Листки из русского дневника», описывающая и анализирующая российские собы­тия 1917-1922 гг.

Накануне революции 1917 г. Сорокин был активным членом партии социалистов-революционеров.

крупный мыслитель — в мировой социологии, постигший этот феномен на личном опыте, застав сразу три революции — 1905 г., Февральскую и Ок­тябрьскую 1917г. Это дало ему уникальную возможность изучать революцию всеми доступными средствами, в том числе методом включенного и невклю-ченного наблюдения, знать не понаслышке содержание всех фаз революци­онного движения. Уже в 1919 г. он приступил к исследованию самых злобо­дневных проблем российской действительности — войны, революции, голода. История страны, глазами включенного наблюдателя, описана в «Ли­стках русского дневника».

Редко кому удавалось быть свидетелем на столь небольшом отрезке вре­мени столь значительных революцион­ных событий, которые имеют для со­циолога одну неприятную особен­ность — проходить и уже никогда не повторяться. Две русские революции, две мировые войны, русско-японская, затем Гражданская, а позже и холодная войны определили основные векторы его жизненного пути и дали богатей­ший материал для аналитических рас­суждений. Об этом свидетельствуют названия его важнейших книг: «Социо­логия революции», «Кризис нашего времени», «Власть и мораль», «Голод как фактор». В статье «Современное со­стояние России», опубликованной в 1992 г. в журнале «Новый мир» (№ 4), Сорокин дает оценку потерь, которые понесла Россия в 1914—1921 гг.

Кстати сказать, сам термин «социология революции» в научный оборот ввел именно Сорокин в 1925 г.

Задача социологии, полагает Сорокин, заключается в том, чтобы в сово­купности социальных феноменов увидеть те черты, которые схожи во всех однотипных явлениях, когда бы и где бы они ни происходили. С этой точки зрения русская революция с присущими ей деталями и подробностями — объект историка, а русская революция как тип — объект социолога¹⁶. Имен­но с точки зрения социолога в «Социологии революции» рассматривается поведение человека индивидуально и коллективно.

Революция изменяет состав социальных групп: уничтожает одни груп­пы, создает другие. В этом процессе есть несколько фаз: первая, корот­кая — эмоциональный, волевой интеллектуальный протест против влас­ти и ее разложения; вторая — «половодье», когда идет механическое пере­мещение людских составов — верхов и низов социальных лестниц, часто террор и свирепые войны сопровождают эти перемещения; третья — «река входит в свои берега» — люди устают, ищут порядка, социальный порядок восстанавливается¹⁷.

Несомненной заслугой Сорокина как историка и социолога является глубокое осмысление русской революции, которой он посвятил книгу «Со временное состояние России» (Прага, 1923) и статью «Россия после НЭПа»-

¹⁶ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 266.

¹⁷ Голосенко И.А. Сорокин П.А.: Судьба и труды. Сыктывкар. 1991. С. 169.

240

Наиболее краткую версию «социологии революции» Сорокин дал в своей автобиографии¹⁸.

Всякая революция, описывая полный цикл своего развития, проходит три типичных фазы. Первая фаза, как правило, быстротечна. Она от­мечена радостью по поводу освобождения от гнета старого режима и великими надеждами на реформы, которые обещают все революции. Эту первоначальную стадию можно назвать лучезарной: ее власть гу­манна и великодушна, действия мягки, нерешительны и довольно бес­сильны. В человеке начинает просыпаться «звериное начало». Эта ко­роткая увертюра сменяется обычно второй, разрушительной фазой. Революция превращается теперь в неистовый ураган, который разру­шает все без разбору на своем пути. Он безжалостно выкорчевывает не только устаревшие, но и полнокровные институты, которые он разру­шает наравне с мертвыми или отжившими свое ценностями; он убива­ет не только паразитарную старорежимную властвующую элиту, но так­же и множество творческих личностей и групп. На этой стадии рево­люционная власть безжалостна, тиранична и кровожадна. Ее действия в основном разрушительны, ее методы — насилие и террор. Если ура­ганная фаза не разрушит нацию до основания, революция постепенно перерастает в третью, конструктивную фазу. Все контрреволюционные силы уничтожены, начинается строительство нового порядка, новой культуры, нового человека. Этот новый порядок создается не только на основе революционных идеалов, но предусматривает и реставрацию наиболее жизненных дореволюционных институтов, ценностей и тех особенностей быта, которые на время были разрушены во второй фазе революции и которые оживают и восстанавливаются независимо от же­ланий революционной власти. Таким образом, послереволюционный порядок обычно представляет собой смешение новых порядков и но­вого образа жизни со старыми, жизненными и продуктивными поряд­ками дореволюционного времени. Примерно с конца 1920-х гг. начал­ся переход русской революции к этой продуктивной фазе...¹⁹.

В 1924 г., разрабатывая тему социальной мобильности, П.Сорокин укажет, что за два года русской революции были уничтожены почти все представите­ли самых богатых слоев; почти вся политическая аристократия была низверг­нута на низшую ступень; большая часть предпринимателей и почти весь ранг специалистов-профессионалов были низложены. Вместе с тем в течение по­следующих 5—6 лет большинство людей, которые до революции были «ни­чем», стали «всем» и поднялись на вершину политической, экономической и профессиональной аристократии. Русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности в нормальные периоды. «Большевики в России до революции не имели какого-либо особо признанного высокого положения. Во время революции эта группа преодолела огромную социальную дистанцию и заняла самое высокое положение в русском обществе. В результате все ее члены en masse были подняты до статуса, занимаемого ранее царской ари­стократией... Революция напоминает мне крупное землетрясение, которое опрокидывает вверх дном все слои на территории геологического катаклиз-

¹⁸ См.: Сапов В.В. П.А. Сорокин: российский период творчества// История теоретической социоло­гии: В 5 т. Т. 2: Социология XIX века (Профессионализация социально-научного знания). М., 1997.С. 400-410.

¹⁹ Sorokin P.A. A Long Journey. New Haven, 1963. P. 105-106.

241

ма. Никогда в нормальные периоды русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности. Картина, которую дают Великая французская ре­волюция 1789 г., английская революция XVII в., крупные средневековые из­менения или социальные революции в Древней Греции, Риме, Египте или в любой другой стране, подобна той, которую дает русская революция»²⁰.

Сорокин, завоевавший признание как величайший социолог-баталист, опе­рирующий на огромных просторах всемирной истории, давно интересовался вопросом: является ли русская нация, пережившая в XX в. одну революцию за другой, то и дело с кем-то воевавшая, самой деструктивной или ее история ни­чем не отличается от истории других крупных стран. В работе «Основные чер­ты русской нации в двадцатом столе­тии»²¹ (1944) он попытался дать ответ.

Большинство войн, которые вела русская нация, были скорее оборони­ тельными, чем наступательными. Это были войны с многочисленными ази­атскими и европейскими захватчиками, проходившие главным образом на территории русской нации. Общий индекс всех войн России (измеряемый частотой, интенсивностью военных столкновений, величиной участвовав­ших в них сил) в период с XII по XX столетие указывает на то, что русская нация несколько реже выступала в качестве воюющей стороны в сравнении с большинством европейских наций, Древней Грецией и Римом. Однако это отличие трудно измерить конкретным образом, поскольку индекс войн и состояний войны изменяется в различных странах в разные исторические периоды, что требует особого изучения.

То же самое верно в отношении обычных, а также революционных изме­нений русской истории. Если сравнивать частоту, интенсивность, долговре-менность, степень разрушительности и насилия революционных и других важнейших социополитических волнений, то русская нация едва ли будет выглядеть более революционной и «склонной к беспорядкам» в период с XII по XX столетие по сравнению с большинством европейских наций, Древней Грецией, Римом и Византией. Однако, опять же, эти отличия трудноизме­римы и разнятся от страны к стране в различные исторические периоды: каждая нация бывала «революционной» и «склонной к беспорядкам» в одни периоды своей истории и в то же время вела себя вполне «спокойно» в дру­гие периоды. Это доказывает лишь то, что широко распространенное мне­ние об особой «склонности к беспорядкам» и особом «революционизме» русского народа является пропагандистским стереотипом, запушенным в употребление политическими противниками русской нации, царского и советского правительства²².

Сам Сорокин выступает принципиальным противником революции, указывая на огромные потоки крови, неоправданное уничтожение матери­альных и духовных ценностей. То, что со временем можно записать в пози­тив революции, можно достичь реформами — таков его вывод: «История

^2,1 Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 375, 381.

²¹ Sorokin P. Russia and the United States. N.Y., 1944.

²² Сорокин П.А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской фило­софской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М, 1990. С. 470—471.

242

социальной эволюции учит нас тому, что все фундаментальные и по-насто­ящему прогрессивные процессы есть результат развития знания, мира, со­лидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы, неизбежно сопутствующей любой великой революции. Вот почему на революционный призыв я отвечу словами Христа из Евангелия: "Отче Мой! Да минует меня чаша сия!"»²³.

Сорокин отмечал, что несмотря на побуждения самих революционеров, революции изменяют поведение людей далеко не в лучшую сторону, культи­вируя вражду, злобу, ненависть, разрушение, обман. Революция, как извест­но, «биологизирует» поведение людей, опуская их до уровня господства живот­ных инстинктов²⁴. Наряду с этим, у рево­люции есть и обратная сторона — прояв­ления жертвенности, подвижничества и героизма. Правда, между двумя сторона­ми революции существует парадоксальная диспропорция: звериные инстинкты про­являют массы, а жертвенность и геро­изм — единицы. Другой парадокс, быть может, еще более удивительный, заключа­ется в том, что по прошествии многих лет люди начинают идеализировать револю­цию, забывая о ее жертвах и разрушениях. Создаются исторические мифы, подменя­ющие историческую реальность. Однако попытки реализации социальных мифо­логий всегда и везде приводили к проти­воположным результатам: вместо свобо­ды — тотальное рабство, вместо мира — войны, вместо хлеба — голод. Все револю­ции, как полагал Сорокин, реакционны. Вовсе не случайно в 1920—1930-е гг. Сорокин обосновал закон социального ил­люзионизма. Россиянам потребовалось не­сколько десятилетий, дабы осознать иллюзорность идей, выдвинутых Ок­тябрьской революцией 1917 г. И еще сегодня многие люди, особенно пожи­лого возраста, считают, что В. Ленин и большевики были правы, что они хотели построить самое справедливое в мире общество, но им помешали.

Сорокин обосновал социальный закон флуктуации тоталитаризма и свобо­ды, показывающий, что в условиях кризисов и революций усиливается государ­ственная регламентация всех сторон жизни, а когда кризис позади, «масштабы и суровость правительственной регламентации уменьшаются, идеологические и культурные системы общества конвертируются к мирным детоталитарным, менее регламентированным, более свободным образам жизни»²⁵.

²³ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 271.

²⁴ Так называемая биологизация революции удивительным, хотя и вполне объяснимым с научнойточки зрения образом связана с ее криминализацией. В известном смысле любая революция, рав­но как и крупный поворот в жизни общества, представляют собой «криминальную революцию».

²⁵ Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997. С. 124.

243

Характеризуя революционеров как специфический социальный тип, Сорокин не морализирует по поводу их поступков или криминальных на­клонностей. Он просто указывает на историческую обреченность этой со­циальной группы. Поначалу они полны благородных замыслов. Во всяком случае, так кажется возбужденной толпе, которая внимает каждому слову вождей. Но вот они добрались до власти — и с ними происходит удивитель­ная метаморфоза: пламенные уравнители, бессребреники²⁶ и Робин Гуды превращаются в жестоких тиранов, карающих «врагов народа». Оказывает­ся, никакой метаморфозы не было. Просто в человеке пробудилось то, что давно в нем было заложено. Мнимые уравнители на деле являются самыми ярыми поборниками социального неравенства.

Громадное потенциальное стремление к неравенству у многочисленных уравнителей становится сразу заметным, как только они дорываются до власти. В таких случаях они часто демонстрируют большую жестокость и презрение к массам, чем бывшие короли и правители. Это регулярно повторялось в ходе победоносных революций, когда уравнители стано­вились диктаторами. Классическое описание подобных ситуаций Пла­тоном и Аристотелем, выполненное на основе социальных потрясений в Древней Греции, может быть буквально применено ко всем истори­ческим казусам, включая опыт большевиков. Мы видим их в попытках братьев Гракхов (конец II в. до н.э.) уменьшить экономическую диффе­ренциацию за счет введения дополнительных налогов на роскошь, раз­дачи земли в долг и других законов. Следующие социальные «выравни­вания» выпадают на период гражданских войн и революций на закате республики (в форме конфискаций, грабежа, «национализации», экс­проприации, перераспределений земли и т.п.)²⁷.

Подтверждение правоты суждений нашего соотечественника мы обнару­живаем с самой неожиданной стороны. Итальянский мыслитель Никколо Макиавелли (1469—1527), изучивший анатомию политических карьеристов с античности до эпохи Возрождения, доказал (и это описано в его сочине­нии «Государь») следующую закономерность: в период своего избрания или на пути продвижения к власти кандидаты раздают толпе многочисленные обещания и стараются прослыть великими поборниками демократии, спра­ведливости и милосердия. Но когда они получают желаемое, их поведение меняется: из милосердных покровителей толпы они превращаются в тира­нов, притеснителей и жестокосердных людей. Удивительна не только обна­руженная итальянцем историческая закономерность, но и ее теоретическое обоснование. Макиавелли призывает правителей изменить свое поведение, ибо выполнять свои обещания означает стать зависимым от толпы, потерять твердость, жесткость и решимость. Таких правителей народ не любит боль­ше всего. В том и кроется парадокс власти: народ выбирает одного правите­ля, а получает совсем другого, хотя это одно и то же лицо.

Другое подтверждение сорокинского тезиса можно найти в созданной им теории стратификации. Она гласит, что в мировой истории социальная пи­рамида доходов постоянно пульсировала (Сорокин называет процесс изме­нения высоты пирамиды доходов флуктуацией). Не существует никакой за-

²⁶ Бессребреник — нестяжатель, человек, чуждый корыстолюбию, равнодушный к материальным бла­гам и деньгам, бескорыстный; святой, раздавший свое имущество и живший, не принимая денег.

²⁷ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 307-308.

844

кономерности, поэтому социальный прогресс вовсе не выражается в посте­пенном приближении ко всеобщему равенству. Следовательно, искусствен­но стремиться к нему абсурдно. Абсурдно и немилосердно, ибо как только революционеры уравняют всех людей, через некоторое время появляется элита, которая считает себя «самой равной среди равных», т.е. выделенной, привилегированной. Через короткое время у них высокие доходы, особня­ки, административные рычаги, награды и звания.

Итак, изменчивы как сами революционеры (милосердие превращается в жестокость), так и дело их рук — мировые революции .Они возникают ради учреждения всеобщего равенства и приведения народа к всеобщей справед­ливости, а заканчиваются установлением еще большего неравенства, нище­ты и страданий народа. Так было всегда, таков циклический характер исто­рии и сейчас, и две тысячи лет назад.

Существование циклов можно видеть даже из нескольких цифр, кото­рые относятся к доле различных групп доходов в общем национальном доходе в XIX и XX вв. в европейских странах. Статистика показывает, что эти доли колеблются из месяца в месяц, из года в год, от одного пе­риода в несколько лет в другой. Русская революция в период с 1917 по 1921 г. — современный пример внезапного и радикального выравнива­ния экономической стратификации общества, в 1921 г. появилась про­тивоположная тенденция, которая проявляется в возрождении многих слоев, разрушенных в первый период революции... В течение этих же лет схожий процесс наблюдался в Венгрии и Бава­рии, где происходили подобные выравнивания. В прошлом подобный ход событий продемонстрировали многие «коммунистические» рево­люции в Греции, Персии, во многих мусульманских странах, Китае, в средневековой Богемии, государстве Таборитов, в Германии (комму­нистические общества Т. Мюнцера и Д. Лейдена), во Франции во вре­мена Великой французской революции 1789 г. и т.п. Другими словами, радикальному выравниванию экономической стратификации более или менее развитых социальных организаций всегда сопутствовали со­циальные потрясения, сопровождаемые сильной экономической дезор­ганизацией, голодом, нищетой; они никогда не были успешными и чаще всего — кратковременными; и как только общества начинали эко­номически выздоравливать, то всегда возникала новая экономическая стратификация... Неизвестно абсолютно ни одного исключения из пра­вила. Общества «государственного социализма» или «военного комму­низма», как в Спарте или Римской империи IV—V вв. н.э., королевстве инков в древней Мексике, Египте при Птолемеях, государстве иезуи­тов, которые существовали сравнительно долго, — не исключения из этого правила по той простой причине, что они в действительности были чрезвычайно стратифицированными обществами с сильным эко­номическим и социальным неравенством различных слоев внутри каж­дого из них²⁸.

Никакие попытки выравнивания экономической пирамиды с помощью революций нельзя считать прогрессивными, несмотря нате прогрессистские лозунги, под которыми эти самые революции происходят. Уравнительные эксперименты сопровождаются катастрофическими разрушениями экономи­ческой жизни общества, усилением нищеты массы населения, анархией и

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 328, 331.

245

смертью. Это именно эксперименты, ибо учиняются над живыми людьми группой политических фанатиков, которые имеют в своем распоряжении отряды боевиков, совершающих в стране кровавый переворот. Естественные революции, например научные или революции в области моды, происходят сами собой, незаметно для населения: накопленная сумма знаний или куль­турных инноваций не может развиваться дальше в старых формах, происхо­дит переход к новой парадигме. Смена циклов идей и культурной моды про­исходит естественным образом. Политическая революция осуществляется на­сильственным путем и требует огромных жертв от населения. Те, кто жаждет искусственного выравнивания, предупреждает Сорокин, должны быть гото­вы к его последствиям: «Третьего не дано! Либо плоское экономическое об­щество, но сопровождающееся нище­той и голодом, либо относительно пре­успевающее общество с неизбежным социально-экономическим неравен­ством»²⁹. Таким образом, революция проходит две фазы — фазу разрушения и фазу восстановления иерархии (оппортунизма). Ее стратификационный профиль сначала уплощается, а затем вытягивается: «В случае катастрофы или круп­ного переворота происходят радикальные и необычайные профили. Обще­ство в первый период великой революции часто напоминает форму плоской трапеции, без верхних эшелонов, без признанных авторитетов и их иерар­хии. Все пытаются командовать, и никто не хочет подчиняться. Однако та­кое положение крайне неустойчиво. Через короткий промежуток времени появляется авторитет, вскоре устанавливается старая или новая иерархия групп и, наконец, порушенная политическая пирамида воссоздается снова. Таким образом, слишком плоский профиль суть только лишь переходное состояние общества... «Слишком сильное руководство» порождает тенден­цию к сокращению, «слишком слабое» вызывает противоположную реак­цию. Наблюдаются, однако, и такие случаи, когда группа не совершает не­обходимых изменений в своем профиле, а продолжает развивать свою стра­тификационную «односторонность». В результате это приводит к катастрофе профессионального учреждения или к катастрофе всей экономической жиз­ни, если этот недуг охватывает самые большие группы страны. Подобная ситуация часто наблюдается во время революций. Примером может послу­жить русская революция. В России с самого начала был уничтожен весь слой предпринимателей и высших специалистов. В 1918 г. профиль профессио­нальной стратификации стал почти плоским. Этот «непропорциональный» профиль явился одной из причин разрушения экономической жизни в Рос­сии в 1918—1919 гг. Затем, дабы уменьшить бедствие, в Москве и во многих других городах прибегли к противоположной крайности." создали очень большой слой управляющих и руководителей, настолько непропорциональ­но большой, что во многих районах Москвы, согласно переписи 1920 г., на каждого рабочего приходился один или два руководителя. Естественно, что это только обострило и без того кризисную ситуацию. Начиная с 1922 г. (пе­риода реставрации в экономической жизни страны) осуществлялось сокра-

²⁹ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 331.

246

щение огромного слоя руководящего персонала, шел, так сказать, возврат к более нормальному «экономическому профилю» стратификации. Иными словами, важнейшая задача организации любого предприятия — найти луч­ший профиль распределения своих служащих по различным рангам»³⁰.

Сорокин неявно обнаруживает здесь еще один тупик социально-полити­ческой революции — бюрократический. Большевики пришли к власти под лозунгом не только экономической экспроприации (землю — крестьянам, заводы — рабочим), но и политической. Экспроприация власти должна про­исходить параллельно с экспроприацией собственности. Имущество отби­рают у буржуазии, власть — у царских чиновников. «Если революция... удач­на, то голодные, сбросив власть, создают свою диктатуру, безгранично рас­ширяющую объем вмешательства, экспроприирующую экспроприаторов, все и вся национализирующую, т.е. ограничивающую автономию граждан, этатизирующую»³¹.

Врезка

Письмо в ЦК КПСС

15 мая 1967 г. в ЦК КПСС поступило секретное письмо:

«При контроле литературы, поступающей в Со­ветский Союз из-за границы, Главным управлени­ем по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР задержана книга про­живающего в США социолога-эмигранта Питири-ма Сорокина «Пути проявления любви и сила ее воздействия», выпущенная на английском языке американским издательством «Генри Регнери Компани». Книга посылается автором с дарствен­ной надписью профессору И.С. Кону... В главе «Любовь как созидательная сила в социальном движении» П. Сорокин выступает против войн и насильственных революций. Они устанавливают, как утверждает он, безграничную тиранию, авто­кратию, тоталитаризм и всеобщее насилие, при­носят болезни, страдания и нищету, будят в чело­веке зверя, создают беспрецедентный хаос и анархию, разрушают ценности, демократию, сво­боды. Характеризуя при этом Великую Октябрь­скую социалистическую революцию, он пишет: «Несмотря на то что революция принесла в жерт­ву по крайней мере 20 млн человеческих жизней и вопреки всем хвастливым пятилетним планам и всем пропагандируемым Советским Союзом «успехам» революции, русская нация в насто­ящее время имеет более тиранический режим, чем царский режим в его худшем проявлении; эко­номическое благосостояние все еще не достигло уровня 1914 г., созидательная деятельность на­ции менее плодотворна во многих областях куль­туры, чем это было до революции, а уровень мо-

рального и умственного развития русского наро­да едва ли выше в настоящее время дореволю­ционного. Конечно, безжалостно эксплуатируя великую нацию, советский режим не мог не до­пустить и некоторых положительных результатов. Однако эти результаты выглядят скромно в срав­нении с теми, которые были достигнуты мирным

путем до революции, и теми, которые можно было бы достигнуть, если бы революция не произош­ла» (с. 70-71). Антисоветская настроенность ав­тора проявляется и в ряде других утверждений. Так, на страницах 49-54 в главе «Любовь останав­ливает агрессию и вражду» говорится о грабежах и насилиях, которые якобы совершала советская армия во время Второй мировой войны. На стра­нице 224 советский строй характеризуется как «диктаторский», «тиранический», «невыноси­мый», ставится на одну доску с фашизмом, жизнь советского народа представлена как «апатичная покорность безжалостному подавлению» и т.д. Начальник Главного управления по охране госу­дарственных тайн в печати при Совете Мини­стров СССР П. Романов» (ЦХСД, ф. 5, оп. 59, д. 42, л. 60)

³⁰ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 351, 369.

Сорокин П. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь/ Сост. и комм. В.В. Сапова, B.C. Сычевой. М., 2003. С. 417.

Слишком много бюрократов развели цари, сказал В. Ленин в 1917 г., при нас их будет меньше. Сначала так и было, поскольку до 70% чиновников, по­лицейских, таможенников, столоначальников и т.п. эмигрировало, безвест­но погибло или было расстреляно революционерами. Но позже на место одного начальника старой закваски пришли два новой. Поэтому закономе­рен итог: в конце 1980-х гг. при советской власти бюрократов было в 3—4 раза больше, чем при царизме.

В статье «Война и милитаризация общества» Сорокин пишет, что среди негативных последствий Французской революции 1789 г. были в том числе «централизация, бюрократизация, милитаризация, беспредельный рост правительственной опеки, вмешательства и регулировки, «социализация», падение прав и автономии поведения граждан». То же произошло и после 1917 г. в России.

Революционеры нарушают естественный закон природы: люди рождаются неравными по своим способностям, социальной активности, профессиональным наклонностям и многому другому. Попытка их уравнять сверху — при помощи государственного диктата — оборачивается тем, что утрачивается достижитель-ная мотивация: трудолюбивым нет смысла работать сверх меры, поскольку на­житое у них сразу отберут, а ленивым и без работы хорошо, так как государство о них позаботится. Лучше всех после революции живется политическим горлопа­нам и демагогам: выступления на митингах, революционные речи, лозунги, при­зывы создают им репутацию непримиримых борцов за правое дело. Это и есть общественная карьера, а следовательно, власть, деньги, привилегии. Вотеще один парадокс, точнее сказать, тупик революции: она выталкивает на общественную сцену не самых работящих, а самых говорливых. Трибуны, а не специалисты — истинные герои революции. «За эти годы, — пишет Сорокин о первом периоде советской власти, — население отвыкло, а молодое поколение не приучилось к систематически активному производительно разумному труду. Энергии тратит­ся пропасть, но без толку. «Честный труд» — отошел в область преданий. Место его заняло то, что носит название: «урвать», «снять жир», «спекульнуть», «ском­бинировать», «смошенничать», «изловчиться», «сжулить» и т.д. «Честный труд для дураков» — вот трудовая формула нашего времени. Добросовестность, здоровое интенсивное напряжение, полезность, разумность и т.д. — все эти категории, необходимые для нормального трудового производства общества, исчезли... На их место пришли шакализм, леность, мошенничество, спекуляция и хищниче­ство, проникшие в поведение старых и малых, буржуев и пролетариев, темных людей и интеллигенции до ее верхушек, частных, правительственных и обще­ственно-кооперативных организаций»³².

Сорокин в своей книге «Социология революции» лишь наметил необхо­димую проблематику, более детальное исследование она получила в работе «Голод как фактор». Социальная деформация, нанесенная стране в период Первой мировой войны и Октябрьской революции 1917 г., раскрывается здесь еще в более неприглядном виде:

Война и революция нанесли страшнейший количественный урон русско­му народу. Миллионы жизней унесены на полях битв... С 1914 г. население областей России, составляющих РСФСР (Европейская Россия, Крым, Кавказ и Дон), уменьшилось с 86 473 215 до 82 594 643 в 1920 г.

^п Сорокин П. Голод как фактор. С. 586—587.

248

Война, голод и революция резко изменили и психику, и поведение рус­ских граждан, особенно молодого поколения... На субъективном язы­ке это характеризуется нравственной, умственной и социальной дегра­дацией... Изменились поведение (и психика) и взрослого, и молодого поколения в нравственном отношении. Об этом свидетельствует дви­жение преступности в нашем Отечестве за эти годы. Уроки войны не прошли здесь бесследно: преступность граждан России — и кровавая, и некровавая, и в области имущественных преступлений и преступле­ний против личности — поднялась колоссально. По официальным дан­ным, в 1918 г. преступность в г. Москве по сравнению с преступностью в 1914 г., принимаемой за 100%, выражалась цифрами: кражи 315, во­оруженный грабеж — 28 500, простой грабеж — 800, покушений на убийство — 1600, убийство — 1060, мошенничество — 370 и т.д. В том же 1918 г. 1 100 100, т.е. 70% населения Москвы, были ворами, ибо кра­ли путем присвоения лишних карточек общественное достояние. По данным Наркомата путей сообщения, в месяц пропадало в 1920 г. больше 100 тысячепудовых вагонов, и хищения на железных дорогах увеличились в 150 раз по сравнению с довоенным временем. Г. Куклин, комиссар Пегрокоммуны, заявил, что из Петрокоммуны крали около 20%. «У нас взятки на каждом шагу», — авторитетно резюмировал по­ложение В.И. Ленин. Я мог бы привести много цифр, рисующих потря­сающий рост преступности у нас за эти годы...

Люди озверели, тормоза, удерживавшие от убийств, насилий и т.д., ос­лабли или отпали; взяточничество, обман, мошенничество, вымога­тельство, шантаж и т.д. и т.д. дошли до геркулесовых столбов, почти вся Россия превратилась в клоаку преступников. Мудрено ли, что молодое поколение, выросшее в этой атмосфере, переняло такие формы пове­дения и успешно применяет их... Частной формой того же ослабления нравственных тормозов и криминализации русского народа служит и людоедство, принявшее весьма значительные размеры. Биологически ослабленное, оно и морально деградировано...

Не до учебы было в эти годы... С обнищанием государства теперь дело приняло поистине трагический характер. Деревенская молодежь рас­тет безграмотной, ибо школы закрылись или существуют только фик­тивно. Учебы нет. Нет книг, пособий, бумаги, учителей и т.д. То же при­ходится сказать о средней школе и высшей. Преподаватели высших и средних школ в один голос констатируют громадное понижение ум­ственного уровня студентов и учеников. Помимо таких причин, как неотапливаемые помещения школ, отсутствие света, пособий, книг, реактивов и т.д., к тому же результату вела и необходимость поисков куска хлеба. На чистое ученье и науку времени почти не остается... Прибавьте к этому растущую дороговизну книг, сейчас уже сделавшую их недоступными для 90% населения, отсутствие журналов и газет, вы­мирание крупных старых ученых, бегство других за рубеж, падение творчества в научной работе, отрезанность русской науки от Запада и недоступность научных заграничных изданий для нас³³.

Революции, как это доказал на огромном историческом материале Со­рокин, «происходили в эпохи роста бедности и голода»³⁴. По мысли Соро­кина, каждый революционный период неизменно распадается на две стадии, неразрывно связанные друг с другом. «Реакция» не есть феномен, лежащий

Сорокин П. Голод как фактор. С. 581-586. ³⁴ Там же. С. 456.

249

за пределами революции, — это ее вторая стадия. Диктатуры Робеспьера или Ленина, Кромвеля или Жижки вовсе не означают закат революции, а сви­детельствуют о ее трансформации во вторую стадию — «реакции» или «обуз­дания», но никак не ее конца. Лишь после того как «реакция» сходит на нет, когда общество вступает в фазу своей нормальной эволюции, лишь после этого можно считать, что революция завершена¹⁵.

Особое состояние революции — потеря «исторической памяти» народа, поскольку каждая великая революция хочет начать историю с даты собствен­ного рождения. Отсюда культурное варварство и нигилизм по отношению к собственному прошлому, другим культурам. Эта болезнь излечивается, но ее разрушительные последствия сказываются очень долго¹⁶.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 872; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!